После

– Не знаю. А почему ты не хочешь ответить на них? – спрашиваю я, и он не отвечает. – Можно я повешу одежду? В сумке она помнется.

Он секунду думает, потом кивает и вынимает из шкафа вешалку. Я беру юбку и блузку и вешаю, не обращая внимания на кислое выражение, с которым он разглядывает мой наряд.

– Завтра мне надо встать раньше, чем обычно. Я должна быть на автовокзале в восемь сорок пять; остановка – через три улицы отсюда и в двух кварталах от редакции.

– Что? Ты идешь туда завтра? Почему ты мне не сказала?

– Я говорила. Просто ты был слишком занят, дулся на меня и не обратил внимания, – парирую я.

– Я тебя отвезу; тебе не надо будет идти туда и час трястись в автобусе.

Сначала я хочу отказаться, чтобы позлить Хардина, но потом решаю согласиться. Машина Хардина – намного более удобный способ попасть куда надо, чем переполненный автобус.

– Я собираюсь купить машину в ближайшее время; теперь без нее не обойтись. Если я получу там стажировку, мне придется ездить туда три раза в неделю.

– Я бы мог тебя подвозить, – говорит он, и голос его понижается почти до шепота.

– Я хочу завести собственную машину. Меньше всего мне нужно, чтобы ты, рассердившись, не стал бы меня подвозить.

– Этого никогда не будет, – говорит он серьезно.

– Это возможно. Тогда я попаду в тупик, пытаясь разыскать нужный автобус. Нет уж, спасибо, – отвечаю я полушутя-полусерьезно.

Я искренне считаю, что могла бы положиться на него, но не хочу рисковать. Просто он слишком капризный.

Хардин включает телевизор и встает, чтобы переодеться. Я слежу за ним. Как бы я ни была раздражена, я не могу пропустить возможность посмотреть, как он переодевается. Он стягивает через голову футболку, и я смотрю, как перекатываются мышцы под его кожей, когда он расстегивает и снимает джинсы. Я думаю, что он собирается остаться в трусах, но Хардин вынимает из шкафа хлопчатобумажные штаны и надевает. Он остается без рубашки, к моей радости.

– Вот, – бормочет он и протягивает мне футболку, которую только что снял.

Я не могу сдержать улыбки и беру ее. Наверно, это то, что нас роднит; ему нравится, что я сплю в его футболках, так же как мне нравится запах его одежды. Хардин переключает внимание на телевизор, и я следую его примеру: надеваю его футболку и легкие штаны. Штаны напоминают синтетические легинсы, только удобнее. После того, как я складываю лифчик и одежду, Хардин снова смотрит на меня. Он откашливается и без стеснения меня оглядывает.

– Это… хм… действительно сексуально.

Я краснею.

– Спасибо.

– Намного лучше, чем в твоих бесформенных штанах, – дразнит он меня, и я смеюсь, усаживаясь на пол.

Как ни странно, в его комнате мне очень уютно. Не уверена, это из-за книг или из-за Хардина.

– Ты это серьезно сказала в машине, что едва меня знаешь? – тихо спрашивает он.

Вопрос застает меня врасплох.

– Вроде того. Ты не такой простой, чтобы быстро тебя узнать.

– А мне кажется, что я тебя знаю, – говорит он, когда наши взгляды встречаются.

– Да, потому что я позволяю себя узнать. Я рассказываю тебе о себе.

– Я тоже рассказываю о себе. Может быть, кажется, что это не так, но ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой.

Он смотрит вниз, затем снова мне в глаза. Он смотрит печально и открыто, так не похоже на его обычную агрессивность. Я не знаю, что ответить на его признание; я чувствую, что мы знаем друг друга на каком-то глубоком, личном уровне, гораздо более глубоком, чем просто отрывочные фрагменты информации, но этого недостаточно. Мне нужно знать больше.

– Ты тоже знаешь меня лучше, чем кто-либо, – говорю я.

Он знает меня, реальную Тессу. Не Тессу, которой я притворяюсь перед мамой и даже перед Ноем. Я рассказывала Хардину, как ушел мой отец, что мне не нравится в маме, про мои страхи – то, чего я никому не рассказывала. Хардин, видимо, доволен полученной информацией; улыбаясь, он соскакивает со стула и придвигается ко мне. Он берет мои руки в свои и тянет к себе.

– Что бы ты хотела знать, Тесса? – спрашивает он.

Я таю. Наконец-то он готов рассказать о себе. Я теперь гораздо ближе к тому, чтобы выяснить, почему этот тяжелый, злой человек иногда может быть таким прекрасным.

Мы с Хардином лежим на кровати, глядя в потолок, и я задаю ему сотню вопросов. Он рассказывает о городе, где он вырос, Хэмпстеде, и как хорошо там жилось. О первом шраме на колене, который он получил, когда учился кататься на велосипеде без дополнительных колес, и как его мать испугалась крови. В тот день – весь тот долгий день, – когда мама учила его кататься на велосипеде, отец провел в баре. Он рассказывает о начальной школе, как он большую часть времени читал. Он никогда не был особенно общительным, а когда стал старше, его отец пил все больше, и родители ругались все чаще. Рассказывает, как его выгнали из школы за драку и как мать умоляла позволить ему вернуться. Он начал набивать тату в шестнадцать; его друг делал их в подвале своего дома. Первая татуировка была звезда, после первой ему хотелось еще и еще. Он говорит, что нет особого объяснения, почему он не забивал спину; просто еще не собрался. Он ненавидит птиц, несмотря на то что на его ключицах есть две татуировки с птицами, и любит классические автомобили. Лучшим днем в его жизни был тот, когда он научился водить машину, а худшим – когда родители развелись. Отец бросил пить, когда сыну исполнилось четырнадцать, и теперь пытается наверстать эти ужасные годы, но для Хардина это время уже безвозвратно прошло.

От всей этой информации у меня кружится голова. Я чувствую, что, наконец, его понимаю. Есть еще многое, что я хотела бы знать о Хардине, но он засыпает, рассказав мне об игрушечном домике из картонных коробок, который они с другом и мамой сделали, когда ему было восемь лет. Я смотрю, как он спит, и теперь он кажется намного моложе. Я знаю о его детстве, оно было бы счастливым, если бы отцовское пьянство его не испортило и не вырастило сегодняшнего озлобленного Хардина. Наклонившись, целую его в щеку и ложусь рядом.

Не хочу его будить и осторожно тяну одеяло к себе. В ту ночь в моих снах мелькают мальчики, падающие с велосипеда.

– СТОЙ!

Я мгновенно вскакиваю от страдальческого голоса Хардина. Смотрю на место, где он лежал, затем наклоняюсь к краю кровати и вижу, как он бьется на полу. Вскочив, я подхожу к нему и осторожно трясу за плечи, пытаясь разбудить. Я помню, как трудно это было сделать в прошлый раз, и наклоняюсь, обхватив вырывающееся тело. С его красивых губ срывается стон, и глаза неожиданно распахиваются.

– Тесс, – задыхаясь, произносит Хардин и обнимает меня.


Он тяжело дышит, весь мокрый от пота. Я хочу расспросить о кошмарах, но боюсь быть назойливой: он и так рассказал мне больше, чем я ожидала.

– Я здесь, здесь, – говорю я, успокаивая его.

Протягиваю руку, помогая ему встать и вернуться на кровать. Глаза его встречаются с моими, и ужас постепенно из них исчезает.

– Я думал, ты ушла, – шепчет он.

Мы ложимся, он прижимает меня к себе как можно теснее. Я провожу рукой по его влажным непослушным волосам, и он закрывает глаза.

Я молчу. Просто продолжаю массировать ему кожу головы, стараясь успокоить.

– Никогда не оставляй меня, Тесс, – шепчет он, снова проваливаясь в сон.

От этого сердце чуть не разрывается; я понимаю, что пока он хочет, чтобы я была рядом, я буду с ним.





Глава 57




На следующее утро я просыпаюсь раньше Хардина и стараюсь повернуться и высвободить ноги, не разбудив его. Вспоминаю, как он повторял мое имя, словно спасение, и как он раскрывал свои тайны. От этого опять внутри все сжимается. Этой ночью он был так беззащитен и так открыт, что я еще больше хочу заботиться о нем. Глубина чувства меня пугает; я понимаю, что могу назвать его, но еще не решаюсь. Я беру плойку и косметичку Стеф, естественно позаимствованную с ее разрешения, и спускаюсь в ванную. В коридоре пусто, в дверь никто не ломится, пока я собираюсь. Но когда я возвращаюсь в комнату, мне везет меньше. Навстречу мне по коридору идут три парня, и один из них – Логан.

– Привет, Тесса! – ласково говорит он, демонстрируя свою безупречную улыбку.

– Привет, как дела? – Мне неловко от того, что они на меня уставились.

– Ну, по-своему неплохо. Ты сюда переехала, что ли? – смеясь, спрашивает он.

– Нет, конечно. Просто… хм… заехала.

Не знаю, как им объяснить. Высокий парень наклоняется и шепчет что-то на ухо Логану. Я не могу разобрать, что он говорит, но отвожу взгляд.

– Ну, пока, ребята, – говорю я.

– Да, увидимся на вечеринке, – говорит Логан и уходит по коридору.

На какой вечеринке? Почему Хардин ничего мне не сказал? Может, он не планирует туда идти? А может, не хочет, чтобы ты там была, добавляет мой внутренний голос. Какая может быть вечеринка во вторник?

Когда я подхожу к двери, Хардин открывает ее прежде, чем я успеваю дотянуться до ручки.

– Где ты была? – спрашивает он, открывая ее настолько, чтобы я могла войти внутрь.

– Причесывалась. Не хотела будить, – объясняю я.

– Я же сказал, чтобы ты не болталась одна по коридору, Тесса, – сердится он.

– А я сказала: не командуй мной, Хардин, – ядовито отвечаю я, и он смягчается.

– Один-один, – смеется он, подходя ближе.

Он кладет одну руку мне на талию, а вторую на живот под футболкой. Его пальцы грубы, но скользят по моей коже мягко, двигаясь все выше и выше по моему животу.

– И все-таки тебе следует надевать лифчик, когда ты на территории братства, Тереза. – Он касается губами моего уха, одновременно нащупывая пальцами грудь. Трет сосок большим пальцем, и тот твердеет. Хардин со свистом дышит, я замираю, но сердце колотится. – Никогда не знаешь, каких извращенцев встретишь в коридорах, – шепчет он мне на ухо.

Его пальцы покручивают мои соски и слегка сжимают. Голова падает на грудь, и я не в состоянии контролировать себя, сдавленно кричу, когда его пальцы продолжают свою нежную атаку.

– Уверен, могу заставить тебя кончить, просто делая так, – говорит он, надавливая чуть сильнее.

Я не представляла себе, что это может быть так… хорошо. Я киваю, и Хардин смеется мне на ухо.

– Ты хочешь, чтобы я сделал это? Довести тебя до оргазма? – спрашивает он, и я опять киваю.

Зачем он спрашивает? Мое тяжелое дыхание и дрожащие колени говорят сами за себя.

– Хорошая девочка, а теперь давай перейдем к… – начинает он.

И тут на моем телефоне срабатывает будильник. Я смотрю на него.

– О боже! Через десять минут нам выходить, а я даже не одета! Я даже не одета!