Портрет моего мужа

— Вот… то есть шанс, конечно, что сказалась степень износа, что структура самостабилизировалась некоторое время и все такое, имеется, но уж больно мизерный.

— Нам тоже так кажется…

А мы остановились.

Светлые двери. Темные стены. И мягкий ковер, который заглушил шаги. Кирис двери распахнул. Какая любезность… а я зажмурилась.

Внутри было… светло.

Точнее, настолько светло, что мигом заслезились глаза. Мать вашу… это ж сколько солнечных камней сюда напихали? Свет был плотным, жестким. Он заполнял столовую, выбеливая и без того белые стены. Он отражался в полированном металле и лакированном дереве, множа сам себя. И потому комната казалась почти бесконечной.

Где-то там, укрытое светом, бренчало пианино.

Сияли вазы.

Душно воняли розы. Давил морально фарфор, добавляя болезненной белизны. Обилие хрусталя. Столовое серебро… если они так в принципе живут, мне жаль этих людей. Разве в такой обстановке можно поесть нормально?

— А вот и наша потеряшка, — пропел сладкий голос. — Кири, дорогуша, как мило с твоей стороны вспомнить об этом… недоразумении.

Сауле бирюзовый шел.

Льдистый такой. Холодный цвет. Платье узкое, что змеиная шкура. Волосы забраны высоко, и на бледной шее тонкой нитью выделяется цепь. Черное арвейское железо? Интересный выбор… а вот подвеска-капля, усыпанная темными сапфирами, как по мне тяжеловата. И силой от нее несет вовсе уж безбожно. Это ж как часто ее заряжать приходится?

В руке Сауле держала бокал, который был наполовину пуст.

Или полон?

Главное, допила она коньяк одним глотком и не поморщилась.

— Только ее не сюда вести надо было, а на кухню…

— Мне кажется, Мар не одобрит.

— Точно. Не одобрит, — Сауле слегка покачнулась, но на ногах устояла. — А ты у нас слишком слаб… слишком зависим, чтобы сделать что-то без высочайшего одобрения. Как это я успела позабыть?

— Сауле!

Матушка Мара была в темно-зеленом. Бархатистый спокойный оттенок и платье той кажущейся простоты, которая стоит изрядных денег. На шее тонкая цепочка с каплями-изумрудами и ей в пару витой браслет. Силой от них тянет, но… скромно так, правда, скромность эта притворная. Не удивлюсь, если обнаружится, что эта пара артефактов таит в себе много интересного.

— Мальчик мой, ты же понимаешь, что она не со зла…

Сауле икнула. А до меня дошло очевидное:

— Она набралась.

— Деточка, — меня удостоили взгляда, в котором читалось одновременно и недоумение, и брезгливость, и все-таки смирение. — В обществе не принято выражаться столь… примитивно.

— Ага… — согласилась я с эйтой Ирмой. — Знаю. Марик говорил. Жопа есть, а слова нет.

— Что?

— Что выражаться не принято. Вот нажираться можно, а выражаться — так ни-ни…

Мне показалось, или рыжий усмехнулся?

— Боги, за что это нам?

— За праведную жизнь? — предположила я и, похлопав себя по животу, сказала: — Так а кормить когда будут? А то я, признаться, проголодалась…

И вновь не солгала.

В животе вот заурчало весьма себе выразительно. Сауле рассмеялась, а матушка, слегка поморщившись, сказала:

— К счастью, это ненадолго…

И здесь я с ней согласилась.





ГЛАВА 16





Ужин… ужин проходил в теплой семейной обстановке. Место во главе стола пустовало, ибо Мар был слишком занят. По правую руку от него устроилась Лайма с сыном, который к ужину тоже переоделся, выбрав наряд сдержанный и темный, почти траурный. Единственным ярким пятном была алая булавка для галстука. Ишь ты… камень крупный и чистый.

Искусственного происхождения?

Или все-таки… как там было? Ильдисы в достаточной мере состоятельны, чтобы позволить себе природные рубины.

— Она хотя бы руками не ест, — заметила Сауле, запивая темное мясо вином. Светлым. Бокал был пятым по счету, но все вокруг делали вид, что так оно и надо. — Значит, дрессировке поддается.

Йонас фыркнул.

А вот почтеннейшая эйта Ирма нахмурилась.

— Мне кажется, ты устала, — сказала она так, что я едва не подавилась, хотя мясо было мягким, в меру острым и даже слегка сладковатым. Пюре, несмотря на неприятный зеленоватый оттенок, тоже оказалось вполне съедобным, а Ольс отучил меня от излишней разборчивости. Не то чтобы мы там голодали, скорее уж не принято было тратить драгоценное время на такую ерунду, как чересчур сложные в приготовлении блюда.

— Нет, маменька, что ты, я бодра и весела, — Сауле подняла очередной бокал. — Разве не заметно?

— Чересчур уж заметно.

Кирис, которому досталось место по левую руку Сауле, вздохнул, чем неосторожно обратил на себя высочайшее внимание.

— Мальчик мой, — эйта Ирма коснулась губ кружевною салфеткой. — Тебе пора проводить невесту… на отдых.

Невесту?

Рыжий и вот эта вот… хотя… чему я удивляюсь. Она красива, оглушающе красива, какой может быть лишь урожденная эйта.

Сильна.

И состоятельна.

За ней стоит род, который не только сумел вернуться на прежние позиции, но и изрядно их укрепил. Блестящая партия, если подумать, особенно для того, у кого светлой крови если и есть, то пара капель. А что невеста хамовата и пьет много… у всех свои недостатки. И вообще, может, в душе Сауле милейший человек, просто я на нее дурно влияю…

— Да, Кири, скорее… препроводи меня… в покои, — Сауле торопливо, будто опасаясь, что вот-вот отберут бокал, допила вино и поднялась. — Или еще куда… куда там принято сажать несогласных? Там ведь… сыро, мокро… неприятно… ты же знаешь, правда?

Он молча подал руку невесте.

А та ее оттолкнула.

И стул пнула. И сказала пару слов из тех, которые в обществе высоком вслух произносить не следует. Но ушла. Ступала она медленно, пытаясь сохранить остатки достоинства, но вот весьма характерная вихляющая походка несколько портила общее впечатление.

— Может, все-таки в обитель ее спровадить… — задумчиво произнесла Лайма, раскрывая ножом темную раковину. Раковина хрустнула, а Лайма вонзила тонкий крючок в мясо мидии. — Раз от раза становится только хуже…

— Сомневаюсь, что поможет, — подал голос Йонас.

А вот он почти не прикоснулся к еде.

— Дорогой. Ты подумал о моем предложении?

— Мальчику еще рано уезжать, — эйта Ирма ела удручающе мало.

— Мальчик не может провести остаток дней возле твоей юбки. А учеба в Свержском военном даст ему нужные связи…

— Боги, будто ему связей мало… ты же знаешь, у мальчика проблема, о которой…

Я ела, наблюдая за обеими женщинами, которые были прекрасно чужими, и радовалась тому, что знакомство наше не продлится долго. В конце концов, месяц пролетит, и я уберусь.

На Ольс.

Или… может, навещу братьев. Корн писал, что на него давят. Долг перед родом и все такое… невесту выбрать требуют. Он пока держится, но рано или поздно его дожмут. Он ведь тоже не молод и даже непонятно, почему до сих пор свободен. Так что рано или поздно свадьба состоится. И пусть любви ждать наивно, но… он хороший человек, и мне бы не хотелось, чтобы ему достался кто-то вроде Лаймы. Поэтому к потенциальным невестам лично буду присматриваться.

А заодно уж и младшенького проведаю.

Небось, отъелся на собственных пирогах… и на племянников с племянницами посмотрю.

— Иногда следует потерпеть во имя блага рода…

— У нас могут быть разные представления о том, что есть благо, — Лайма отвернулась от сына. — Ты слишком… переоцениваешь проблему.

Ага… а губы у мальчишки дернулись. Кажется, маменькины слова его задели.

И ножик сжал, пусть столовый из мягкого серебра, которым только с жареным палтусом и сражаться, но… главное, намерения, а нож подходящий найти — дело времени.