Попытка возврата

– Ну!

Я надавил стволом еще сильнее, и летун сломался. Он потянул какой-то рычаг, и двигатель прибавил обороты. Самолет медленно покатился. Полковник, застрявший в проеме дверцы, начал волочиться следом. Вот гад! Перекинув пистолет в другую руку, рывком втянул бесчувственного подпола внутрь и захлопнул дверь.

– Взлетай!

Я рычал так, что сам себя испугался. Причем рык этот был – больше от боли. От рывка рана на боку опять открылась, и китель стал быстро намокать. Пощупав больное место, перемазал руку в крови. Ну что, продолжим запугивания? Продемонстрировав летчику кровавую ладонь, демонстративно облизал пальцы. Он не видел, где я ее вымазал, и, подумав, что это кровь подполковника, которого я в ближайшие минуты начну жрать прямо в самолете, аж взвизгнул.

– На дорогу смотри!

Самолет, набирая скорость, катился как-то косо. А все из-за того, что наш рулевой, как хамелеон, одним глазом смотрел на мою окровавленную руку, а вторым на пистолет, прижатый к его голове. После моей команды наконец начал смотреть, куда едет, и самолет, подпрыгнув еще пару раз, оторвался от земли. Блин! Сидеть друг на друге, было очень неудобно. И пусть третий пассажир, большей частью находится на заднем сиденье, но все равно было крайне тесно. Перевалив бесчувственное тело назад, сам перелез туда же. Глянув в наклонное окно со своей стороны, обратил внимание, что на аэродроме похищения своего подполковника не заметили. Самолет и так собирался взлетать, поэтому его отлет и восприняли как должное. Конечно, когда найдут труп адъютанта, кипеж поднимется, но я буду так далеко, что все эти дела меня будут касаться так же, как и бури на Марсе. «Шторьх» продолжал лететь по прямой, набирая высоту. Куда-то не туда летим… Найдя на приборной доске то, что при некотором размышлении решил принять за компас, скомандовал:

– Курс сто.

Самолетик послушно начал разворачиваться. Ага! Действительно – компас! Как я угадал.

Тут не вовремя замычал подпол. Не глядя, добавил ему на орехи, и худой фриц опять впал в нирвану. Летун при этом только голову в плечи втянул. Так. Похоже, надо его слегка воодушевить. А то он сейчас как зомби – ни одного лишнего движения без приказа хозяина не делает. Нам же еще передок перелетать. И фиг его знает, как лучше это сделать, чтобы не сшибли. Поэтому достаточно спокойным голосом спросил:

– У тебя семья есть?

Летчик даже не понял, что это я с ним разговариваю, поэтому, повысив голос, повторил вопрос. Ага, дошло… Воздушный извозчик закивал головой.

– Жена, дети?

– Нет, только мама.

– А невеста есть?

Летчик, опасливо покосившись на меня, опять кивнул.

– Красивая?

– Да, очень!

Хм… похоже начинает приходить в себя. Ну, теперь надо обговорить условия совместного существования, а то вдруг, от общего отчаяния, он свою стрекозу в землю направит. Хотя на камикадзе и не похож, но мало ли….

– Хочешь ее еще увидеть?

– Да.

– Ну в таком случае слушайся приказов, и я тебе гарантирую жизнь. Тебя как зовут?

– Пауль Бергман.

– Ну вот видишь, как хорошо. Пауль, а у тебя есть карта?

Бергман опять закивал и протянул планшетку. Посмотрев на лист под целлулоидом, я вытащил карту и разложил ее. Надо же как! Маршрут, отмеченный на карте, уводил на север. Туда же, куда и танки уходили… То есть, выходит, на центральном направлении что-то серьезное готовится. Но это – после разберемся. Хорошо, что на ней, правда, на самом краешке, отмечена железка, что проходит через Славнинск. Если двинуть вдоль железной дороги, то дальше я нашу базу в Рыжах и сам найти смогу. Объяснил свою идею фрицу. Тот врубился сразу, и после моего повторного психотерапевтического сеанса, с гарантией ему в будущем долгой и счастливой жизни, был готов лететь куда прикажут, но уже с подключением собственных мозгов. Линию фронта пролетели без проблем. Потом немного запутались в железнодорожных ветках, потом нас пытались атаковать две пары наших «Яков», идущих в сопровождении возвращающихся со штурмовки «Илов». Вот козлики резвые! Есть у вас приказ – охранять штурмовики – так его и выполняйте! А если сейчас мессеры появятся? Вон, горбатые, уже как далеко ушли! «Яки», очередной раз проскочив мимо почти стоящего на месте «шторьха», наконец занялись своим прямым делом. А я вживую оценил возможности этого самолетика. То он удирал на всех парах, то почти останавливался в воздухе, идя километров шестьдесят, не больше. На истребителях просто прицеливаться не успевали. Сам весь мокрый от пота и от крови, так и текущей из бочины, нашел в себе силы похлопать летчика по плечу:


– Молодец, Пауль! Ты очень хороший пилот!

Бергман даже улыбнулся в ответ. А у меня силы окончательно кончились. Все-таки я земной человек, и первое участие в воздушном бою произвело на меня самое хреновое впечатление. Чуть не обгадился от всех этих кульбитов. Да и от страха тоже… А еще очень было бы обидно быть сбитым почти на подходе к дому.

Через десять минут увидел наконец знакомую водокачку. Показав пальцем, приказал садиться возле нее. Самолет еще подскакивал на кочках, а к нему со всех сторон бежали солдаты, причем какие-то незнакомые. Нас выдернули из тесной кабинки, как репку. В две секунды. Так же быстро повязали, не обращая внимания на мои возмущенные вопли. Только потом стали проявлять удивление – а что это мастистый эсэсовец так чисто по-русски лается? Пока судили и рядили, наконец подъехал офицер на ГАЗоне. Ха! Прохоров из комендантской. Он меня тоже сначала не узнал, но потом ринулся обниматься. Заметив, как я от этого скривился, тут же загрузил в машину и приказал рулить в санчасть. Пришлось вмешаться:

– Нет, Петя, сначала к Колычеву. За полчаса со мной ничего не случится.

Когда подкатили, то увидел полковника, стоящего на крыльце. Видно, он был весь в непонятках, гадая, что там на его задний двор приземлилось. Вот кто узнал сразу, невзирая на чужую форму. Успел даже подхватить мою выпадающую из кабины тушку. Стиснул плечи, слегка потряс и, отстранившись, улыбаясь от уха до уха, сказал:

– Живой! Живой чертяка! А я и не сомневался! Ты же везунчик, ты всегда возвращаешься!

А потом неожиданно отвернулся. Ну надо же, какой у нас командир, оказывается, чувствительный! Или это уже старческая сентиментальность? Как будто услышав мои мысли, он опять повернулся и уже твердым голосом сказал:

– Сейчас ко мне с докладом, а потом отдыхать.

И только сейчас заметил общий перекос моей фигуры и как я придерживаю бок.

– Ты что – ранен? Санитара!

И подхватив под локоть, опять стал добрым дядюшкой:

– Чего же ты молчал, дубина? Сильно зацепило?

– Да нет, тащ полковник. Просто крови много потерял. А немцы меня уже заштопали, так что сейчас перевязаться да отлежаться, и все.

– Какие немцы? Когда заштопали? Ты что, бредишь? Санитар бл… – Иван Петрович в раздражении оглянулся: – Где эти помощники смерти?!

Тут подскочившие санитары упаковали меня на носилки и трусцой поскакали к санчасти. Вот, блин, тормоза – даже про машину забыли… Хотя здесь недалеко бежать. Метров семьсот. Полковник рысил рядом, озабоченно поглядывая на мою ухмыляющуюся морду. А вот после того как врачи вдоволь поиздевались надо мной, появился в палате и снова затребовал отчета. Ну отчет так отчет. Только я вначале узнал, как прошел наш спасательный рейд. Оказывается, всех вытащили. В смысле и детей, и Окунина. Абаев сейчас в госпитале. А вот группа Грома так и сгинула. Но пока надежда есть, что они сумели отбиться от немцев и выйдут к нашим. Узнав, что меня волновало последние дни, начал доклад. Рассказал все, даже то, что назвал свою фамилию Нахтигаль. Колычев на это обозвал балбесом, но в целом действия одобрил. После чего, приказав отдыхать, ушел допрашивать немецких летчиков. Из санчасти я свалил уже на следующее утро. Точнее, меня нагло выкрали Гусев со товарищи. Запугав толстенького капитана – начальника медиков, уволокли чуть ли не вместе с койкой. Их вчера в расположении не было, и вернувшись ночью да узнав о моем возвращении, начали суетиться так, что только прямой приказ полковника их остановил от ночного посещения раненого товарища.

А еще через три недели все слушали сводки с центрального фронта, где развернулось грандиозное сражение на линии Ромны – Конотоп – Стародуб. Все-таки я был прав… Прохоровки не было, она осталась у нас в тылу. Но зато была деревня Масловка, возле которой и развернулось самое, наверное, страшное сражение этой войны. Тысячи танков, миллионы солдат сейчас перемалывали друг друга в надежде вырвать победу. Но с каждым днем, с каждой сводкой становилось все яснее – хана фрицам. Не сдюжили они. И их широко разрекламированные «Тигры», «Пантеры» да «Фердинанды» горели за милую душу сталкиваясь с новыми тридцатьчетверками с 85‑миллиметровым орудием. А СУшки со своими 100-миллиметровым стали просто королевами поля боя, гоняя бронированных кошек. Правда, и у нас потери были огромными, но сейчас всем ясно, что уничтожить немчуру именно в этой битве – основная задача. И выполнить ее надо, не считаясь ни с какими потерями. От такого они не очухаются уже никогда. Останется только гнать их обратно и добивать.

12 июля 1943 года был, наверное, самым поворотным днем в этой войне. В утренней сводке Левитан сначала сказал о переименовании фронтов в зависимости от новых целей, а потом перечислил перешедшие в общее наступление. Западный, Белорусский, 1, 2, 3 и 4-й Украинские фронты. Очередной раз опять срывались с насиженного места. Но вот то, что за последний год, с каждым своим перемещением становились все ближе и ближе к Берлину, сильно радовало. Поэтому собирались легко и быстро. Во время сборов нас навестил Окунин. Он проводил-таки разведчиков и саперов по своей тропе. И танки по ней прошли почти без проблем. Только три единицы техники было потеряно, но это больше из-за раздолбайства механиков. Зато укрепрайон был взят быстро и с минимальными потерями. Савелий Игнатьевич зашел попрощаться. И не просто попрощаться, а продемонстрировать новенький орден Отечественной войны 2-й степени.

– Царские-то награды, за первую войну с германцами, у меня так и сгинули. Еще в Гражданскую. Но уж этот-то со мной похоронят…

Старик, с заблестевшими глазами, протер орден рукавом. Хором его начали уверять, что до смерти ему еще далеко, тем более что он за детей по-прежнему в ответе. Мы уже знали, что командарм Игнатьев договорился с Окуниным, и тот будет жить с Петькой и Таней в Москве, ну, соответственно приглядывая за ними. Савелий Игнатьевич после недолгих колебаний согласился, так что теперь он у нас будет столичным жителем. Отметили и награду, и новый статус. Правда, старик себя контролировал и напиваться не стал, чем вызвал еще большее уважение присутствующих. А на следующий день мы были уже в пути.

Новое место дислокации было недалеко от станции Новый Буг. Фрицев отсюда выкинули только позавчера, и поэтому мы с интересом осматривали оставшиеся следы их пребывания. Следов было много и в основном нехороших. Особенно раздражал специфический запах немецкого порошка от насекомых, которым провоняло наше новое жилище. Позже Пучков нарыл где-то порнушный журнал и теперь пребывал в приподнятом настроении. Шарафутдинов зацепился языком с саперным майором. Сначала они о чем-то спорили, а теперь ушли за околицу – испытывать какое-то новое изобретение Марата. Мы с Гусевым организовали починку слегка разрушенной близким взрывом бани и теперь контролировали процесс. В общем, каждый был при деле. А приехавший к вечеру Колычев разрушил всю идиллию. По своему обыкновению, сначала дал всем нам транды, а потом, остыв, пригласил в дом на совещание. Подождав пока все рассядутся, взял карандаш и, расстелив на столе карту, начал говорить:

– В общем так, товарищи офицеры. Немцы спешно перебрасывают с запада свежие части и командованию необходимо знать, откуда они сняты и главное – куда направляются. Террор-группы уже получили задачу – всеми силами срывать передислокацию войск. Так что от вас не требуется заниматься диверсиями. Для этого есть другие. Сейчас вы будете заниматься своим прямым делом – разведкой. Ну, теперь давайте уточним детали…

И мы склонились над картой…