Пояс Ориона
Часть 50 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вот здесь налево поверните, – указала она водителю. – И во-он у того здания остановите, где телевидение!..
Она вышла из машины, прищурилась на солнце и вдохнула полной грудью.
Весна! Как есть весна!
Жалко, что в её клетчатой британской сумке нет тёмных очков! Она бы сейчас нацепила их на нос – поприветствовала таким образом весну.
Под нос вахтёру она сунула пропуск на Российское телевидение, и тот даже привстал немного со своего места – в знак уважения.
Тонечка дошла до лестницы и остановилась в раздумьях.
Если она сейчас поднимется на второй этаж к симпатичным редакторшам Наташе и Лёле, то сразу выложит, что их ведущая жива-здорова, но в подполье. Они ведь небось с ума сходят, у них съёмки на носу.
Значит, на второй этаж она не пойдёт.
И Тонечка решила спускаться вниз.
Чем ближе к буфету, тем прекрасней пахло в коридоре – кофе, свежими булками и, кажется, жареными котлетами. Наверняка Родион опять пропадает с голоду, хотя Тонечка велела Насте как следует его кормить, не обращать внимания на протесты, если тот будет сопротивляться, и выдала средства на фураж.
Подумав о детях и о том, как они сидят в музее перед картиной Маковского и целый час рассматривают её, она улыбнулась. Детей у неё точно никто не отнимет. Они будут с ней всегда.
А это так важно – знать, что кто-то всегда рядом…
Немного не дойдя до распахнутых дверей буфета, Тонечка стянула куртку, затолкала в рукав шарф и решительно свернула в подсобку.
В узком коридорчике стояли ёмкости с водой, на полках посуда стопками и горками, из кухни неслись обеденные звуки – что-то гремело, скворчало, слышались голоса.
Тонечка заглянула.
Светлана Павловна в поварском обличье – китель, фартук, колпак, – прикрыв глаза, нюхала пар, поднимающийся из большой кастрюли. Девчонка за прилавком выбивала чеки и подавала тарелки.
Светлана Павловна бросила в кастрюлю какую-то приправку, пристроила крышку, резво подбежала к духовке, распахнула – оттуда сразу запахло пирогами – и ловко вытянула противень. На нём рядами лежали ровные, блестящие, загорелые пироги.
– Вот мерзавчики! – похвалила пироги Светлана Павловна и тут увидела Тонечку.
Лицо у неё изменилось. Из румяного стало серым и резко заострилось.
– Светлана Павловна, – негромко протараторила Тонечка, – не волнуйтесь, я только что из музея «Красного Сормова». Там всё в порядке.
Повариха громыхнула противнем.
– Правда, правда. Вы правда не волнуйтесь так, я всё знаю и ничего никому не скажу.
– Тёть Свет, Стасу десять пирожков отпускаю? – девчонка обернулась от прилавка и тоже увидела посетительницу. – Здрасьте! Вы к нам?
– Я к Светлане Павловне, – сказала Тонечка очень-очень убедительно.
– Отпускаю пирожки-то, тёть Свет?
– Пять отдай, – распорядилась Светлана Павловна. – У нас три группы на выезде, ещё никто не обедал. Пускай потом приходит, я ему отложу, если останутся.
Повернулась и спросила совершенно другим тоном:
– Что вам нужно?..
– Вы только в меня ничем не кидайте, – попросила Тонечка. – Я просто хочу поговорить. Можно?
Светлана Павловна вытерла полотенцем большие руки с набухшими синими жилами.
– Принесло на нашу голову, – пробормотала она себе под нос. – И лезет, и лезет, и копается, и копается! О чём говорить-то будем?..
– О Поясе Ориона, – бухнула Тонечка.
Повариха взялась рукой за сердце. Колени у неё подогнулись.
Тонечка отшвырнула куртку, ринулась и подставила табуретку.
– Тёть Свет, вы чего?! – перепугалась девчонка за прилавком. – Опять сердце, да?..
Она тоже куда-то побежала, вернулась, в руке у неё была зажата упаковка таблеток. Очередь с той стороны волновалась, люди заглядывали в кухню.
– Может, скорую вызвать? Или окно открыть? Тётя Света, вы как? Машунь, ей бы прилечь!
– Сейчас, сейчас, – приговаривала девчонка. – Тёть Свет, вот нитроглицерин, давайте, давайте!
Тонечка сидела перед поварихой на корточках, держала за руку.
– Воды?
– Сейчас отпустит, – прошелестела повариха сухими синими губами. – Ничего…
– С ней бывает, – объясняла девчонка рядом. – Сердце плохое. А сегодня погода меняется, вон как на улице потеплело! Тёть Свет, говорю, на улице потеплело, это у вас на погоду! У моей бабушки, как погода меняется, всегда гипертонический криз! Тёть Свет, вам получше?
– Получше, получше, – прошептала повариха и пошевелилась на табуретке. – Ты иди, Машуня, народ обедать хочет!..
– Может, скорую всё же вызвать? – спросила Тонечка негромко.
– Какая ещё скорая! – отмахнулась повариха.
– Тёть Свет, вы на улицу пока выйдите, – проговорила девчонка, поворачиваясь от прилавка. – Я справлюсь, точно-точно!..
– Пойдёмте правда на воздух, – поддержала Тонечка. – Я вас проведу.
Повариха с ненавистью отняла руку, тяжело поднялась и пошла, время от времени опираясь на столы и полки.
Тонечка следовала за ней.
Светлана Павловна стянула фартук и колпак, сунула руки в рукава пальто, запахнулась и, сильно шаркая ногами, вышла в другую дверь. Тонечка следовала за ней.
Они вышли сразу на улицу, минуя телевизионный коридор.
Здесь оказалась небольшая стоянка, за ней кусты, беседка с табличкой «Место для курения», а дальше несколько старых яблонь. Должно быть, в прежние времена тут был конторский садик.
Солнце слепило, всё таяло, с крыш весело капало, и воробьи возились в ветках освобождённо, по-весеннему, не так, как вчера.
Светлана Павловна дошаркала до беседки, тяжело опустилась на лавочку и, сильно наклонившись влево, стала шарить в кармане.
Тонечка топталась рядом.
Повариха выпростала из кармана пузырёк с таблетками, вытряхнула на ладонь две и кинула в рот.
– Откуда ты взялась на нашу голову, – проговорила она с тоской. – И ещё лезет! Вынюхивает!
– Светлана Павловна, – завела Тонечка песню. – Я бы не вынюхивала! Я вообще-то с мужем приехала, думала сценарий дописать! А всё пошло кувырком. Потому что ваша дочь, видите ли, решила спрятаться…
– Тихо, тихо! – приказала повариха. – Заверещала! Не смей про неё говорить.
– Почему это?
– Потому что мало ли!.. Услышать могут… кому не надо. Ехала бы ты отсюда, право слово. Ну, на что мы тебе сдались? В сценарий нас хочешь вписать?! Тебе сценарий, а нам муки смертные принимать?
Тонечка подняла брови, пожала плечами, развела руками – в общем, проделала всё, что только можно было проделать, чтобы продемонстрировать недоумение.
– На самом деле, – призналась она, – я устала оправдываться! Вот правда! Меня все упрекают! Муж упрекает, Лена упрекает, вы тоже! Если б от меня зависело, я бы сегодня вечером и уехала.
– Так и с богом!
– Я не могу, – заявила Тонечка. – У меня мальчик на руках, племянник вашего зятя.
Повариха скривилась и оглянулась по сторонам.
– Тихо, говорю тебе!..
– Да что такое! – вспылила Тонечка. – Здесь никого нет!
– Откуда тебе знать?
– Я вижу. Мы тут одни торчим. И пока вы мне не объясните, чего так боитесь, я от вас не отстану.
Светлана Павловна посмотрела на неё.
Лена походила на мать, заметила Тонечка. Повариха в молодости наверняка была красавицей. У неё были правильные и определённые черты лица, хорошая кожа и глаза необыкновенного цвета – тёмно-зелёного, глубокого. Её портили старушечья причёска и нелепое заношенное пальто, а так – никакая она не бабка, просто женщина в возрасте.
– Лена на вас похожа, – сказала примирительно Тонечка.
Светлана Павловна вздохнула.
– Приходи вечером к нам домой, – распорядилась она. – Что знаю, скажу.
Она вышла из машины, прищурилась на солнце и вдохнула полной грудью.
Весна! Как есть весна!
Жалко, что в её клетчатой британской сумке нет тёмных очков! Она бы сейчас нацепила их на нос – поприветствовала таким образом весну.
Под нос вахтёру она сунула пропуск на Российское телевидение, и тот даже привстал немного со своего места – в знак уважения.
Тонечка дошла до лестницы и остановилась в раздумьях.
Если она сейчас поднимется на второй этаж к симпатичным редакторшам Наташе и Лёле, то сразу выложит, что их ведущая жива-здорова, но в подполье. Они ведь небось с ума сходят, у них съёмки на носу.
Значит, на второй этаж она не пойдёт.
И Тонечка решила спускаться вниз.
Чем ближе к буфету, тем прекрасней пахло в коридоре – кофе, свежими булками и, кажется, жареными котлетами. Наверняка Родион опять пропадает с голоду, хотя Тонечка велела Насте как следует его кормить, не обращать внимания на протесты, если тот будет сопротивляться, и выдала средства на фураж.
Подумав о детях и о том, как они сидят в музее перед картиной Маковского и целый час рассматривают её, она улыбнулась. Детей у неё точно никто не отнимет. Они будут с ней всегда.
А это так важно – знать, что кто-то всегда рядом…
Немного не дойдя до распахнутых дверей буфета, Тонечка стянула куртку, затолкала в рукав шарф и решительно свернула в подсобку.
В узком коридорчике стояли ёмкости с водой, на полках посуда стопками и горками, из кухни неслись обеденные звуки – что-то гремело, скворчало, слышались голоса.
Тонечка заглянула.
Светлана Павловна в поварском обличье – китель, фартук, колпак, – прикрыв глаза, нюхала пар, поднимающийся из большой кастрюли. Девчонка за прилавком выбивала чеки и подавала тарелки.
Светлана Павловна бросила в кастрюлю какую-то приправку, пристроила крышку, резво подбежала к духовке, распахнула – оттуда сразу запахло пирогами – и ловко вытянула противень. На нём рядами лежали ровные, блестящие, загорелые пироги.
– Вот мерзавчики! – похвалила пироги Светлана Павловна и тут увидела Тонечку.
Лицо у неё изменилось. Из румяного стало серым и резко заострилось.
– Светлана Павловна, – негромко протараторила Тонечка, – не волнуйтесь, я только что из музея «Красного Сормова». Там всё в порядке.
Повариха громыхнула противнем.
– Правда, правда. Вы правда не волнуйтесь так, я всё знаю и ничего никому не скажу.
– Тёть Свет, Стасу десять пирожков отпускаю? – девчонка обернулась от прилавка и тоже увидела посетительницу. – Здрасьте! Вы к нам?
– Я к Светлане Павловне, – сказала Тонечка очень-очень убедительно.
– Отпускаю пирожки-то, тёть Свет?
– Пять отдай, – распорядилась Светлана Павловна. – У нас три группы на выезде, ещё никто не обедал. Пускай потом приходит, я ему отложу, если останутся.
Повернулась и спросила совершенно другим тоном:
– Что вам нужно?..
– Вы только в меня ничем не кидайте, – попросила Тонечка. – Я просто хочу поговорить. Можно?
Светлана Павловна вытерла полотенцем большие руки с набухшими синими жилами.
– Принесло на нашу голову, – пробормотала она себе под нос. – И лезет, и лезет, и копается, и копается! О чём говорить-то будем?..
– О Поясе Ориона, – бухнула Тонечка.
Повариха взялась рукой за сердце. Колени у неё подогнулись.
Тонечка отшвырнула куртку, ринулась и подставила табуретку.
– Тёть Свет, вы чего?! – перепугалась девчонка за прилавком. – Опять сердце, да?..
Она тоже куда-то побежала, вернулась, в руке у неё была зажата упаковка таблеток. Очередь с той стороны волновалась, люди заглядывали в кухню.
– Может, скорую вызвать? Или окно открыть? Тётя Света, вы как? Машунь, ей бы прилечь!
– Сейчас, сейчас, – приговаривала девчонка. – Тёть Свет, вот нитроглицерин, давайте, давайте!
Тонечка сидела перед поварихой на корточках, держала за руку.
– Воды?
– Сейчас отпустит, – прошелестела повариха сухими синими губами. – Ничего…
– С ней бывает, – объясняла девчонка рядом. – Сердце плохое. А сегодня погода меняется, вон как на улице потеплело! Тёть Свет, говорю, на улице потеплело, это у вас на погоду! У моей бабушки, как погода меняется, всегда гипертонический криз! Тёть Свет, вам получше?
– Получше, получше, – прошептала повариха и пошевелилась на табуретке. – Ты иди, Машуня, народ обедать хочет!..
– Может, скорую всё же вызвать? – спросила Тонечка негромко.
– Какая ещё скорая! – отмахнулась повариха.
– Тёть Свет, вы на улицу пока выйдите, – проговорила девчонка, поворачиваясь от прилавка. – Я справлюсь, точно-точно!..
– Пойдёмте правда на воздух, – поддержала Тонечка. – Я вас проведу.
Повариха с ненавистью отняла руку, тяжело поднялась и пошла, время от времени опираясь на столы и полки.
Тонечка следовала за ней.
Светлана Павловна стянула фартук и колпак, сунула руки в рукава пальто, запахнулась и, сильно шаркая ногами, вышла в другую дверь. Тонечка следовала за ней.
Они вышли сразу на улицу, минуя телевизионный коридор.
Здесь оказалась небольшая стоянка, за ней кусты, беседка с табличкой «Место для курения», а дальше несколько старых яблонь. Должно быть, в прежние времена тут был конторский садик.
Солнце слепило, всё таяло, с крыш весело капало, и воробьи возились в ветках освобождённо, по-весеннему, не так, как вчера.
Светлана Павловна дошаркала до беседки, тяжело опустилась на лавочку и, сильно наклонившись влево, стала шарить в кармане.
Тонечка топталась рядом.
Повариха выпростала из кармана пузырёк с таблетками, вытряхнула на ладонь две и кинула в рот.
– Откуда ты взялась на нашу голову, – проговорила она с тоской. – И ещё лезет! Вынюхивает!
– Светлана Павловна, – завела Тонечка песню. – Я бы не вынюхивала! Я вообще-то с мужем приехала, думала сценарий дописать! А всё пошло кувырком. Потому что ваша дочь, видите ли, решила спрятаться…
– Тихо, тихо! – приказала повариха. – Заверещала! Не смей про неё говорить.
– Почему это?
– Потому что мало ли!.. Услышать могут… кому не надо. Ехала бы ты отсюда, право слово. Ну, на что мы тебе сдались? В сценарий нас хочешь вписать?! Тебе сценарий, а нам муки смертные принимать?
Тонечка подняла брови, пожала плечами, развела руками – в общем, проделала всё, что только можно было проделать, чтобы продемонстрировать недоумение.
– На самом деле, – призналась она, – я устала оправдываться! Вот правда! Меня все упрекают! Муж упрекает, Лена упрекает, вы тоже! Если б от меня зависело, я бы сегодня вечером и уехала.
– Так и с богом!
– Я не могу, – заявила Тонечка. – У меня мальчик на руках, племянник вашего зятя.
Повариха скривилась и оглянулась по сторонам.
– Тихо, говорю тебе!..
– Да что такое! – вспылила Тонечка. – Здесь никого нет!
– Откуда тебе знать?
– Я вижу. Мы тут одни торчим. И пока вы мне не объясните, чего так боитесь, я от вас не отстану.
Светлана Павловна посмотрела на неё.
Лена походила на мать, заметила Тонечка. Повариха в молодости наверняка была красавицей. У неё были правильные и определённые черты лица, хорошая кожа и глаза необыкновенного цвета – тёмно-зелёного, глубокого. Её портили старушечья причёска и нелепое заношенное пальто, а так – никакая она не бабка, просто женщина в возрасте.
– Лена на вас похожа, – сказала примирительно Тонечка.
Светлана Павловна вздохнула.
– Приходи вечером к нам домой, – распорядилась она. – Что знаю, скажу.