Похитители снов
Часть 66 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ха! Адам общается с деревьями, Ной регулярно разыгрывает собственную гибель, Ронан разбивает, а потом дарит мне машину… А у тебя какие новости? Что-то ужасное, наверное?
– Ты меня знаешь, – сказала Блу. – Я, как всегда, благоразумна.
– Я тоже, – торжественно согласился он, и она восторженно засмеялась. – Предпочитаю простые радости.
Блу дотронулась до кнопки радио, но не стала его включать. Она опустила руку.
– Мне очень стыдно из-за того, что я наговорила Адаму.
Ганси направил «кабана» по еще более узкой дороге. Вполне возможно, что она вела на частную территорию. В горах трудно было разобраться, особенно в темноте. Насекомые на обступивших дорогу деревьях заглушали своим треском мотор.
– Адам выбивался из сил ради Агленби, – неожиданно сказал Ганси. – И ради чего? Ради образования?
Но никто не поступал в Агленби ради образования.
– Не только, – возразила Блу. – Престиж? Возможности?
– А вдруг у него изначально не было шансов. Вдруг успех – это то, что у человека в крови.
«Нечто большее».
– Пожалуй, это не тот разговор, который мне хочется вести сейчас.
– Что? О… нет, я не то имел в виду. Я имел в виду, что я богат…
– Спасибо, блин.
– Я богат поддержкой. Ты тоже. Ты выросла, окруженная любовью, не так ли?
Блу, не задумываясь, кивнула.
– И я, – продолжал Ганси. – Я никогда в этом не сомневался. И не думал сомневаться. Даже Ронан вырос в любви – тогда, когда это было важно, когда он становился личностью, достигал сознательного возраста и так далее. Жаль, что тогда вы с ним не были знакомы. Но когда тебе с рождения твердят, что ты можешь всё… До встречи с тобой я думал, что дело в деньгах. Точно так же, как думал, что семья Адама просто слишком бедна для любви.
– А мы, как видишь, бедны, но счастливы, – горячо начала Блу. – Беззаботные поселяне…
– Джейн, пожалуйста, не надо, – перебил Ганси. – Ты же понимаешь, что я имею в виду. Я хочу сказать, что был глуп. Я думал, некоторые люди так отчаянно пытаются выжить, что им некогда любить собственных детей. Очевидно, это не так. Потому что ты и я… мы оба богаты любовью.
– Да, наверное, – отозвалась Блу. – Но она не поможет мне поступить в местный колледж.
– Местный колледж! – повторил Ганси.
Удивление, с которым он произнес это слово, обидело Блу сильнее, чем она была готова признать вслух. Она сидела молча и печально, пока он не взглянул на нее вновь.
– Разумеется, ты можешь получить стипендию.
– Она не покроет даже стоимость учебников.
– Всего пара сотен долларов в семестр. Так?
– Как по-твоему, сколько я зарабатываю за смену в «Нино», Ганси?
– Разве не бывает грантов на учебу?
В ней копилась досада. Всё, что случилось сегодня, готово было вырваться наружу.
– Либо я идиотка, либо нет, Ганси – определись уже! Либо я достаточно умна, чтобы выяснить это самой и претендовать на стипендию, либо я слишком глупа, чтобы обдумать варианты – тогда я в любом случае ничего не получу!
– Пожалуйста, не сердись.
Она прислонилась лбом к дверце.
– Извини.
– Господи, – сказал Ганси, – скорей бы эта неделя закончилась.
Несколько минут они ехали в молчании. Вверх, вверх, вверх.
Блу спросила:
– Ты видел его родителей?
Низким, незнакомым голосом Ганси ответил:
– Я их ненавижу.
И добавил через несколько секунд:
– Синяки, с которыми он приходил в школу… Мне интересно, любил ли Адама хоть кто-нибудь? За всю жизнь?
Перед мысленным взором Блу Адам вдавил кулак в штукатурку. Очень осторожно. Хотя каждый мускул был напряжен и желал разбить эту стенку вдребезги.
Блу сказала:
– Посмотри туда.
Ганси проследил ее взгляд. С одной стороны дороги вдруг сделалось пусто, и вдруг они увидели, что, оказывается, узкая гравиевая дорога, по которой они ехали, лепилась к склону горы, извиваясь, как серпантин. Вся долина внезапно распахнулась внизу. Хотя в небе уже появились сотни звезд, оно еще было темно-синего цвета – причудливый каприз художника-идеалиста. Впрочем, горы по обе стороны долины, в отличие от неба, были черными. Темными, холодными, молчаливыми. А у их подножия лежала Генриетта, испещренная белыми и желтыми огоньками.
Ганси позволил «кабану» приостановиться и нажал на тормоз. Оба посмотрели в окно со стороны водителя.
Это была жестокая и тихая красота, которая не позволяет человеку восхищаться ею. Она всегда лишь причиняет боль.
Ганси вздохнул – тихо, чуть слышно, рвано, словно пытаясь сдержаться. Блу перевела взгляд с окна на него. Она наблюдала за тем, как наблюдал он. Ганси своим излюбленным жестом прижал большой палец к нижней губе и сглотнул. Блу подумала, что чувствовала себя так, когда смотрела на звезды. Когда бродила в Кабесуотере.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
Он ответил не сразу. А потом, заговорив, продолжал смотреть в бездну.
– Я объездил весь мир. Каждый год я бывал более чем в одной стране. Европа, Южная Америка… самые высокие горы, самые широкие реки, самые красивые деревни. Я говорю это не для того, чтобы похвастаться. Я говорю это просто потому, что пытаюсь понять, каким образом, повидав столько мест, я нашел лишь одно, которое кажется мне домом. Только здесь я чувствую себя хорошо. И поскольку я хочу выяснить, действительно ли я принадлежу Генриетте и в чем…
– …тебе больно, – договорила Блу.
Ганси повернулся к девушке, и глаза у него сверкнули. Он молча кивнул.
«Почему, – мучительно подумала она, – почему это не мог быть Адам?»
Она сказала:
– Если выяснишь, поделишься со мной?
«Он умрет, Блу, не надо…»
– Не знаю, суждено ли нам это выяснить, – ответил Ганси.
– О, мы выясним, – сказала Блу яростно, пытаясь подавить зародившееся в ней чувство. – Если не ты, то я.
Ганси спросил:
– Если узнаешь первой, скажешь мне?
– Естественно.
– Джейн, в этом свете… – начал он. – Ты… Господи. Боже мой. Надо привести голову в порядок.
Он резко распахнул дверцу и вылез, ухватившись за крышу, чтобы побыстрее выбраться. Ганси обошел машину сзади, теребя рукой волосы.
Стало тихо. Блу слышала гудение ночных насекомых, пение лягушек, медленное щебетание птиц, которым не стоило высовываться. Остывающий мотор то и дело издавал легкий шум, похожий на дыхание. Ганси не возвращался.
Не сразу нашарив в темноте ручку, она тоже открыла дверь. Ганси стоял, прислонившись к заднему бамперу и скрестив руки на груди.
– Прости, – сказал он, не глядя на Блу, когда она прислонилась к машине рядом с ним. – Это было грубо.
Блу придумала сразу несколько фраз в качестве ответа, но ни одной из них не смогла выговорить вслух. Она чувствовала себя так, как будто в ней поселилась ночная птица, которая ворочалась и трепыхалась каждый раз, когда Блу дышала.
«Он умрет, это будет больно…»
Но она притронулась к его шее, в том месте, где ровно подстриженные волосы касались воротника рубашки. Ганси не двигался. Кожа у него была горячая, и Блу ощущала слабое, очень слабое биение пульса у себя под пальцем. С Ганси было совсем не так, как с Адамом. Ей не приходилось думать, что делать. Руки сами всё знали. Так она ДОЛЖНА была чувствовать себя с Адамом. Не столько разыгрывание роли, сколько заранее определенный вывод…
Ганси закрыл глаза и подался к ней – чуть-чуть, – так что ладонь девушки плоско легла на его шею, а пальцы растопырились от уха до плеча.
Блу почувствовала, что меняется. «Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь».
Он поднял ее руку – осторожно и торжественно, как в танце. И поднес к губам.
Девушка застыла. Замерла. Сердце у нее не билось. Она не моргала. Не могла сказать «не целуй меня». Не могла даже сказать «нет».
Ганси просто прислонился щекой и краем губ к костяшкам ее пальцев, а потом вернул руку Блу на место.
– Я помню, – сказал он. – Не буду.
– Ты меня знаешь, – сказала Блу. – Я, как всегда, благоразумна.
– Я тоже, – торжественно согласился он, и она восторженно засмеялась. – Предпочитаю простые радости.
Блу дотронулась до кнопки радио, но не стала его включать. Она опустила руку.
– Мне очень стыдно из-за того, что я наговорила Адаму.
Ганси направил «кабана» по еще более узкой дороге. Вполне возможно, что она вела на частную территорию. В горах трудно было разобраться, особенно в темноте. Насекомые на обступивших дорогу деревьях заглушали своим треском мотор.
– Адам выбивался из сил ради Агленби, – неожиданно сказал Ганси. – И ради чего? Ради образования?
Но никто не поступал в Агленби ради образования.
– Не только, – возразила Блу. – Престиж? Возможности?
– А вдруг у него изначально не было шансов. Вдруг успех – это то, что у человека в крови.
«Нечто большее».
– Пожалуй, это не тот разговор, который мне хочется вести сейчас.
– Что? О… нет, я не то имел в виду. Я имел в виду, что я богат…
– Спасибо, блин.
– Я богат поддержкой. Ты тоже. Ты выросла, окруженная любовью, не так ли?
Блу, не задумываясь, кивнула.
– И я, – продолжал Ганси. – Я никогда в этом не сомневался. И не думал сомневаться. Даже Ронан вырос в любви – тогда, когда это было важно, когда он становился личностью, достигал сознательного возраста и так далее. Жаль, что тогда вы с ним не были знакомы. Но когда тебе с рождения твердят, что ты можешь всё… До встречи с тобой я думал, что дело в деньгах. Точно так же, как думал, что семья Адама просто слишком бедна для любви.
– А мы, как видишь, бедны, но счастливы, – горячо начала Блу. – Беззаботные поселяне…
– Джейн, пожалуйста, не надо, – перебил Ганси. – Ты же понимаешь, что я имею в виду. Я хочу сказать, что был глуп. Я думал, некоторые люди так отчаянно пытаются выжить, что им некогда любить собственных детей. Очевидно, это не так. Потому что ты и я… мы оба богаты любовью.
– Да, наверное, – отозвалась Блу. – Но она не поможет мне поступить в местный колледж.
– Местный колледж! – повторил Ганси.
Удивление, с которым он произнес это слово, обидело Блу сильнее, чем она была готова признать вслух. Она сидела молча и печально, пока он не взглянул на нее вновь.
– Разумеется, ты можешь получить стипендию.
– Она не покроет даже стоимость учебников.
– Всего пара сотен долларов в семестр. Так?
– Как по-твоему, сколько я зарабатываю за смену в «Нино», Ганси?
– Разве не бывает грантов на учебу?
В ней копилась досада. Всё, что случилось сегодня, готово было вырваться наружу.
– Либо я идиотка, либо нет, Ганси – определись уже! Либо я достаточно умна, чтобы выяснить это самой и претендовать на стипендию, либо я слишком глупа, чтобы обдумать варианты – тогда я в любом случае ничего не получу!
– Пожалуйста, не сердись.
Она прислонилась лбом к дверце.
– Извини.
– Господи, – сказал Ганси, – скорей бы эта неделя закончилась.
Несколько минут они ехали в молчании. Вверх, вверх, вверх.
Блу спросила:
– Ты видел его родителей?
Низким, незнакомым голосом Ганси ответил:
– Я их ненавижу.
И добавил через несколько секунд:
– Синяки, с которыми он приходил в школу… Мне интересно, любил ли Адама хоть кто-нибудь? За всю жизнь?
Перед мысленным взором Блу Адам вдавил кулак в штукатурку. Очень осторожно. Хотя каждый мускул был напряжен и желал разбить эту стенку вдребезги.
Блу сказала:
– Посмотри туда.
Ганси проследил ее взгляд. С одной стороны дороги вдруг сделалось пусто, и вдруг они увидели, что, оказывается, узкая гравиевая дорога, по которой они ехали, лепилась к склону горы, извиваясь, как серпантин. Вся долина внезапно распахнулась внизу. Хотя в небе уже появились сотни звезд, оно еще было темно-синего цвета – причудливый каприз художника-идеалиста. Впрочем, горы по обе стороны долины, в отличие от неба, были черными. Темными, холодными, молчаливыми. А у их подножия лежала Генриетта, испещренная белыми и желтыми огоньками.
Ганси позволил «кабану» приостановиться и нажал на тормоз. Оба посмотрели в окно со стороны водителя.
Это была жестокая и тихая красота, которая не позволяет человеку восхищаться ею. Она всегда лишь причиняет боль.
Ганси вздохнул – тихо, чуть слышно, рвано, словно пытаясь сдержаться. Блу перевела взгляд с окна на него. Она наблюдала за тем, как наблюдал он. Ганси своим излюбленным жестом прижал большой палец к нижней губе и сглотнул. Блу подумала, что чувствовала себя так, когда смотрела на звезды. Когда бродила в Кабесуотере.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
Он ответил не сразу. А потом, заговорив, продолжал смотреть в бездну.
– Я объездил весь мир. Каждый год я бывал более чем в одной стране. Европа, Южная Америка… самые высокие горы, самые широкие реки, самые красивые деревни. Я говорю это не для того, чтобы похвастаться. Я говорю это просто потому, что пытаюсь понять, каким образом, повидав столько мест, я нашел лишь одно, которое кажется мне домом. Только здесь я чувствую себя хорошо. И поскольку я хочу выяснить, действительно ли я принадлежу Генриетте и в чем…
– …тебе больно, – договорила Блу.
Ганси повернулся к девушке, и глаза у него сверкнули. Он молча кивнул.
«Почему, – мучительно подумала она, – почему это не мог быть Адам?»
Она сказала:
– Если выяснишь, поделишься со мной?
«Он умрет, Блу, не надо…»
– Не знаю, суждено ли нам это выяснить, – ответил Ганси.
– О, мы выясним, – сказала Блу яростно, пытаясь подавить зародившееся в ней чувство. – Если не ты, то я.
Ганси спросил:
– Если узнаешь первой, скажешь мне?
– Естественно.
– Джейн, в этом свете… – начал он. – Ты… Господи. Боже мой. Надо привести голову в порядок.
Он резко распахнул дверцу и вылез, ухватившись за крышу, чтобы побыстрее выбраться. Ганси обошел машину сзади, теребя рукой волосы.
Стало тихо. Блу слышала гудение ночных насекомых, пение лягушек, медленное щебетание птиц, которым не стоило высовываться. Остывающий мотор то и дело издавал легкий шум, похожий на дыхание. Ганси не возвращался.
Не сразу нашарив в темноте ручку, она тоже открыла дверь. Ганси стоял, прислонившись к заднему бамперу и скрестив руки на груди.
– Прости, – сказал он, не глядя на Блу, когда она прислонилась к машине рядом с ним. – Это было грубо.
Блу придумала сразу несколько фраз в качестве ответа, но ни одной из них не смогла выговорить вслух. Она чувствовала себя так, как будто в ней поселилась ночная птица, которая ворочалась и трепыхалась каждый раз, когда Блу дышала.
«Он умрет, это будет больно…»
Но она притронулась к его шее, в том месте, где ровно подстриженные волосы касались воротника рубашки. Ганси не двигался. Кожа у него была горячая, и Блу ощущала слабое, очень слабое биение пульса у себя под пальцем. С Ганси было совсем не так, как с Адамом. Ей не приходилось думать, что делать. Руки сами всё знали. Так она ДОЛЖНА была чувствовать себя с Адамом. Не столько разыгрывание роли, сколько заранее определенный вывод…
Ганси закрыл глаза и подался к ней – чуть-чуть, – так что ладонь девушки плоско легла на его шею, а пальцы растопырились от уха до плеча.
Блу почувствовала, что меняется. «Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь».
Он поднял ее руку – осторожно и торжественно, как в танце. И поднес к губам.
Девушка застыла. Замерла. Сердце у нее не билось. Она не моргала. Не могла сказать «не целуй меня». Не могла даже сказать «нет».
Ганси просто прислонился щекой и краем губ к костяшкам ее пальцев, а потом вернул руку Блу на место.
– Я помню, – сказал он. – Не буду.