Похитители снов

– Наоборот, – ответила Персефона. – Вообще-то ты лучше съешь еще пирога.

– Что будет, если я не соглашусь?

– То, что ты ощущаешь, еще усугубится. В этой головоломке нельзя начинать с угловых фрагментов.

– Но если я это сделаю… – начал Адам и замолчал, потому что правда уязвила его, а потом уютно свернулась в душе. – Я изменюсь навсегда?

Персефона сочувственно склонила голову набок.

– Ты уже изменил себя. Когда принес жертву. Это просто финальный этап.

Значит, не было смысла отказываться.

– Тогда скажи, что делать.

Персефона подалась вперед, но так и не села.

– Перестань отдавать. Ты не приносил в жертву свой разум. Пусть мысли остаются твоими. И помни о том, чем ты пожертвовал. Нужно, чтобы для тебя это было всерьез.

– Для меня это было очень всерьез, – заверил Адам, чувствуя, как в нем оживает гнев – внезапный, поющий, чистый. Бессмертный враг.

Персефона моргнула своими непроглядно-черными глазами. И гнев затих.

– Ты обещал быть руками и глазами Кабесуотера, но слушал ли ты, о чем он тебя просит?

– Он ничего не говорит.

Лицо у Персефоны было понимающее. Ну разумеется. И внезапно Адам понял, в чем заключалась причина видений и галлюцинаций. Кабесуотер пытался привлечь его внимание единственным доступным способом. Весь этот шум, звуки, хаос в голове…

– Я не понимал.

– Он тоже выбит из равновесия, – объяснила Персефона. – Но для этой конкретной проблемы есть отдельный ритуал. А теперь посмотри внутрь себя, но знай, что там есть нечто, способное причинить боль. Прорицание не бывает безопасным. Никогда не знаешь, кого встретишь.

Адам спросил:

– Ты поможешь мне, если что-то пойдет не так?

Взгляд ее черных глаз устремился на него. Он понял. Его единственная подмога осталась за порогом кухни.

– Берегись любого, кто обещает тебе помощь сейчас, – сказала Персефона. – Изнутри только ты сам можешь помочь себе.

И они начали.

Поначалу Адам видел только свечи. Тонкое, высокое пламя настоящих свечей – и изогнутое, круглое, в стекле, ставшем зеркалом. Потом из нависшей над ним тьмы упала капля воды. Она должна была расплескаться по стеклу, но вместо этого пронзила поверхность.

Она упала в бокал с водой. Неуклюжий и толстый, вроде тех, что стояли в шкафу у его матери. Но этот бокал был в руке у Адама. Собираясь сделать глоток, он заметил чье-то быстрое движение. Он не успел спохватиться… свет… звук…

Отец ударил его.

– Подожди! – воскликнул Адам, пытаясь объяснить – он всегда пытался что-то объяснить, – и ударился о вылинявший стол на кухне.

Удар должен был завершиться, но Адам как будто оказался заключен внутри него. Он был человеком, ударом, столом, пылающим гневом, который управлял всем этим.

Удар жил в нем. Первый раз, когда отец врезал ему, всегда таился где-то в голове Адама.

«Кабесуотер», – подумал он.

И освободился. Когда бокал, слишком массивный, чтобы разбиться, стукнулся об пол, капля воды выскользнула из него и вновь начала падать. На сей раз она упала в спокойный, похожий на зеркало пруд, окруженный деревьями. Между стволов стояла темнота, сочная, черная, живая.

Адам уже был здесь.

Кабесуотер.

Он правда оказался тут или ему снилось? И была ли для Кабесуотера разница?

Это место… он чувствовал запах сырой земли под упавшими ветвями, слышал насекомых, которые трудились под гниющей корой, ощущал, как ветерок, шуршащий в листве, касается и его волос.

В ночной воде у ног Адама кружили красные рыбки. Они выставляли рты на поверхность в том месте, где упала капля. Затем какое-то движение заставило Адама взглянуть на дерево снов на противоположном берегу. Оно выглядело, как всегда – массивный старый дуб с дуплом, достаточно большим, чтобы в нем мог поместиться человек. Несколько месяцев назад Адам стоял в этом дупле и созерцал жуткую картину будущего: Ганси, который умирал из-за него.

Адам услышал стон. Это была женщина в светлом старомодном платье, которую он видел в своей квартире – самая первая галлюцинация.

– Ты знаешь, чего хочет Кабесуотер? – спросил он.


Прислонившись к неровной коре дерева, женщина в смятении прижала ладонь ко лбу.

– Auli! Greywaren furis as. Lovi ne…

Это была не латынь. Адам сказал:

– Я не понимаю.

Рядом с ней вдруг появился мужчина в шляпе котелком, тот самый, которого Адам видел в особняке Ганси. Мужчина умоляюще произнес:

– E me! Greywaren furis al.

– Простите… – сказал Адам.

Появился еще один дух и протянул к нему руку. И еще один. И еще. Все видения, которые посещали его. Десяток фигур. Непонятная речь.

Тихий голос рядом с Адамом проговорил:

– Я переведу.

Адам повернулся и увидел маленькую девочку в черном платье. Она в чем-то напоминала Персефону – пышные белые волосы, похожие на сахарную вату, узкое лицо, черные глаза. Девочка взяла Адама за руку. Рука у нее была очень холодная и немного влажная.

Он подозрительно вздрогнул.

– Ты будешь переводить точно?

Она крепко держалась за него крошечными пальчиками. Адам точно знал, что никогда раньше ее не видел. Этой девочки не было в числе видений и призраков, которые посещали его с тех пор, как он совершил жертвоприношение. Она походила на Персефону, но искаженную.

Как в плохом сне.

Нет. Если это был сон – если Кабесуотер был как сон, – следовательно, он мог контролировать происходящее, если хотел. Адам высвободил руку. Он не собирался отдавать кому-то свой разум.

– Кабесуотер, – произнес он вслух. – Скажи, что тебе нужно.

Он потянулся к пруду. Тот оказался холодным и нематериальным – всё равно что провести рукой по простыне. Адам осторожно выловил одну-единственную каплю, за которой следовал в видениях. Она покаталась туда-сюда в его ладони, вдоль линии жизни.

Он помедлил – и по истечении нескольких секунд понял, что здесь есть нечто, что навсегда отделит его от остальных. В какой мере – Адам не знал. Но он мог попасть туда, куда никогда не попали бы они. Он мог стать чем-то, чем они не стали бы.

Но он и так уже был другим.

А потом Адам оказался в капле воды. Кабесуотер перестал тянуться к нему с помощью видений. Больше не нужно было неуклюжих мельканий перед глазами. Никакой отчаянной борьбы за его внимание.

Он и был Кабесуотер, он был дерево снов, и он был все здешние дубы, с корнями, которые прокладывали себе дорогу среди камней в поисках силы и надежды. Он чувствовал движение и пульс силовой линии в себе; как глупо, приземленно звучали эти слова – «силовая линия» – теперь, когда он ее ощутил. Адам вспомнил другие названия. Они подходили гораздо больше. «Дорога фей». «Путь духов». «Песенная линия». «Старая дорога». «Тропа дракона». «Путь сна».

«Дорога мертвых».

Энергия мерцала и трещала в нем, напоминая не столько электричество, сколько секрет. Она была мощной и всеобъемлющей, а временами затихала и ждала. Иногда он весь превращался в чистую энергию, а иногда она почти пропадала.

А в глубине он чувствовал древность Кабесуотера. Его странность. В нем было нечто искреннее и абсолютно не человеческое. Оно существовало столько веков до Адама – и будет существовать много столетий после него. В относительной схеме мироздания Адам Пэрриш ничего не значил. Он был такой мелочью. Всего лишь завиток в отпечатке пальца какого-то гораздо более крупного существа…

«Я не соглашался отдавать свои мысли».

Он был руками и глазами Кабесуотера, но он не был Кабесуотером.

Он был Адамом Пэрришем.

Адам сел.

Он находился в гадальной. Капля воды лежала на стекле фотографии. По ту сторону стола Персефона протирала салфеткой три кровавых царапины у себя на запястье; рукав у нее был разорван.

Всё в комнате показалось Адаму иным. Он просто не был уверен, в чем разница. Как будто… он настроил телевизор, с широкого экрана на нормальный.

Он сам не знал, почему думал раньше, что у Персефоны черные глаза. Составляя черный, в них соединились все цвета.

– Они не поймут, – сказала Персефона.

Она положила на стол перед ним колоду таро.

– Они не поняли, когда я вернулась.

– Я другой? – спросил Адам.

– Ты был и раньше другим, – ответила Персефона. – Но теперь это будут замечать всё время.

Адам коснулся карт. Казалось, прошло очень много времени с тех пор, как он смотрел на колоду на этом столе.