Похитители снов

– И у этого одного будет много дел. Тебе не нравится?

Рука Ронана на рычаге переключения скоростей слегка дрожала. В зеркалах блеснули еще фары – приближалась свора Кавински. Лица парней были неразличимы за тонированными стеклами, но Ронан узнавал машины. «Супра» Цзяна, «RX-7» Скова, одинаковые «Фольксвагены» Прокопенко и Свана. Их он уже обгонял.

– Всю семейку притащил, – заметил Ронан.

Через несколько минут они рассредоточатся, чтобы отслеживать копов. Первый проблеск радара – и Кавински предупредят. Он исчезнет, прежде чем асфальт успеет остыть.

– Ты меня знаешь, – добродушно сказал Кавински. – Не люблю быть один. Ну, так ты намерен трахнуть эту старушку или будешь просто держаться с ней за руки?

Ронан поднял бровь.

Ной сказал:

– Ронан, не надо. Ганси тебя убьет. Ронан…

Ронан спокойно спросил через открытое окно:

– Ты будешь гоняться в этих очках, болгарский бандюга, кусок дерьма, рвань из Джерси?

Кавински медленно кивнул, словно в знак подтверждения, и почесал запястье о руль. То ли усталым, то ли скучающим тоном он ответил:

– Чего я никогда не мог понять… – светофор мигнул красным, окрасив стекла очков в пунцовый цвет, – так это кто у вас сверху, ты или Ганси.

Что-то темное, медленное и безобразное закипело в душе Ронана. Его голос был полон яда и керосина, когда он произнес:

– Вот что сейчас будет. Я обгоню твою машину, потом выйду из своей и изобью тебя до полусмерти.

– Триста двадцать лошадей говорят, что ты ошибаешься, чувак, – сказал Кавински, поглаживая шею.

На нем была белая майка, и его обнаженное плечо было бледно и прекрасно, как труп.

– Но… мечтать не вредно.

Он закрыл окно. Едва различимый сквозь тонированные, под цвет асфальта, стекла, Кавински бросил очки на сиденье рядом.

Весь мир свелся к светофору над двумя машинами.

– Ронан, – сказал Ной. – Я очень стремно себя чувствую.

– Это называется быть мертвым, – парировал Ронан.

– Такие шутки смешны только для живых.

– Хорошо, что я жив.

– Пока что.

«Подожди зеленый». Ронан смотрел на светофор не над головой, а на противоположной стороне. Когда загорится желтый, у него будет две секунды, чтобы стартовать.

Ронан снял ногу со сцепления и нажал на газ. Он держал машину под контролем. Стрелка тахометра подрагивала чуть ниже красной черты. Мотор был жив, он рычал и гремел. Этот звук сменил биение сердца. Из-под машины, вливаясь в открытые окна, полз дым от задних колес. «Мицубиси» Кавински почти не было слышно сквозь завывания «кабана».

На одну секунду Ронан позволил себе подумать об отце, об Амбарах, о снах, которые тянулись перед ним, полные немыслимых вещей. Он позволил себе подумать о той части своей души, которая напоминала бомбу с быстро горевшим фитилем, уже почти дошедшим до конца.

Светофор на противоположной стороне пока оставался зеленым. Светофор над головой был красным, как знак беды.

Желание пожирало Ронана заживо.

Противоположный светофор загорелся желтым. Одна секунда. Ронан чуть дальше сдвинул ногу со сцепления. Одна секунда. Рычаг вспотел у него в руке.

Зеленый.

Машины сорвались с черты. Рычание, рычание, рычание и вдруг – странно внятный – первобытный смех Кавински.

Погнали.

И немедленно «Мицубиси» вырвался почти на корпус вперед. Фонари по обе стороны дороги мерцали и пылали, измеряя срок жизни эпилептическими вспышками света.

блеск

потрескавшийся асфальт

вспышка


наклейка Агленби на приборной доске

вспышка

расширенные глаза Ноя

Они превратились в электрические тела.

«Камаро» догнал «Мицубиси» за полсекунды, как Ронан и ожидал. Мотор ревел на второй скорости – не больше. Где-то между второй и третьей скоростью, между четырьмя и пятью тысячами оборотов в минуту крылась чистая радость. Что-то вопило в унисон с тысячами крохотных взрывов под капотом; было место, где Ронан не ощущал ничего, кроме чистого счастья – мертвое и пустое место в его собственном сердце, и там он не нуждался больше ни в чем.

«Мицубиси» чуть приотстал. Кавински перебросил с третьей на четвертую. Как всегда.

А Ронан нет.

Погнали.

Мотор взревел с новой силой. Эта машина была религией Ганси, и Ронан считал ее достойным богом. Он обогнал «Мицубиси» на длину капота. Потом на корпус. Еще на полкорпуса. Дальше можно было двигаться только вперед и вверх.

В душе Ронана не было ничего. Великолепное ничего… и снова ничего.

Но…

Что-то пошло не так.

Кавински опустил окно. Он высунул голову, чтобы перехватить взгляд Ронана в зеркальце заднего вида, и что-то прокричал. Слова затерялись в шуме, но их смысл был очевиден. Вытянутые губы – «су…» и оскаленные зубы – «…ын». Радостное ругательство.

«Мицубиси» рванул прочь от «Камаро». Свет фонарей змеился по черным окнам, подчеркивая всё увеличивающийся разрыв.

Невозможно.

Ронан схватился за другой рычаг – единственный оставшийся. Вдавил педаль газа в пол. Машина дрожала, буквально рассыпаясь на части.

«Мицубиси» продолжал отрываться. Кавински выставил руку в окно и показал средний палец.

Ной крикнул:

– Невозможно!

Ронан знал цифры. Он ездил в «Камаро». И машину Кавински он знал. Он ее обгонял. Чувства возвращались к нему, как приливает кровь к онемевшей конечности, заставляя ее дергаться и ныть.

Белый, как кость, «Мицубиси», покачиваясь, летел в темноту перед ним. Это была стремительность, несвойственная машинам. Быстрота, которая ассоциируется не со скоростью, а с расстоянием. Как самолет – сначала он тут, а через секунду там. Как комета – сначала на одной половине неба, потом на другой. «Мицубиси» был рядом с «Камаро» – а затем исчез.

Кавински так далеко уехал навстречу победе, что на улице звучал только мотор «кабана». Фонари сыпали искрами, и их жгучие слезы таяли на тротуаре.

Всего лишь месяц назад Ронан обогнал «Мицубиси» в гораздо более слабой машине, чем «Камаро». Никакая реальность не позволила бы тачке Кавински обзавестись такими возможностями.

Фонари мигнули над ними и погасли. «Камаро» пах, как кузнечный горн. Ключи качались в замке зажигания, звеня металлом о металл. До Ронана постепенно доходило, что он побежден с разгромным счетом.

Это должно было закончиться по-другому. Он приснил ключи, получил «Камаро», сделал всё, как надо, а Кавински нет.

«Мне это приснилось».

– Теперь с тебя хватит? – спросил Ной. – Теперь ты остановишься?

Но сон отступал. «Как всегда», – подумал Ронан. Радость таяла, как пластмасса в кислоте.

– Стой, – повторил Ной.

Ничего не оставалось, кроме как остановиться.

И тут на крышу «Камаро» приземлился ночной ужас.

Сначала Ронан испугался из-за краски – «Кабан» представлял собой кусок железа, зато выкрашен был безупречно.

Коготь пронзил ветровое стекло.

Снилось это ему или нет, но ночной кошмар хотел всё того же – убить Ронана.





35