Похитители снов
Часть 46 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Господи, – трагическим тоном произнес Ганси, разглядывая это сборище. – Ну ладно…
Он стряхнул незримую ворсинку с плеча Адама и положил на язык листок мяты.
– Им будет полезно тебя увидеть.
«Им». Где-то там была мать Ганси, простиравшая руки к голодной толпе округа Колумбия, наряженной в готовые костюмы, и обещавшая им невиданные сокровища в обмен на голоса. И Ганси тоже входил в комплект; трудно было представить нечто более годное для конгресса, чем всё их семейство под одной крышей. Потому что этим ниспадающим ожерельям и пламенным галстукам предстояло спонсировать предвыборную гонку миссис Ричард Ганси. А эти начищенные до блеска ботинки и бархатные туфли были аристократами, от которых Адам жаждал посвящения.
«Им будет полезно тебя увидеть».
Раздался чей-то смех, высокий и уверенный. Разговор впитал его.
«Кто вы такие, – думал Адам, – чтобы думать, будто вам известно всё об остальном мире?»
Но эту мысль нельзя было высказывать.
Если напоминать себе, что эти люди ему нужны, если помнить, что они – просто средство для достижения цели, будет немного легче.
Адам хорошо умел скрывать свои мысли.
Ганси поздоровался с гостями, стоявшими на крыльце. Невзирая на недавние жалобы, он чувствовал себя абсолютно в своей тарелке, как лев в Серенгети.
– Зайдем, – торжественно произнес он.
И вдруг тот Ганси, с которым некогда подружился Адам – Ганси, ради которого он бы сделал что угодно, – исчез, и на его месте возник богатый наследник, в котором текла голубая кровь и который родился с шелковой пуповиной, обвившейся вокруг горла.
Перед ними простирался фамильный особняк. Там была Хелен, намеренно томная и совершенно недосягаемая, в узком черном платье, в котором ее ноги казались длиннее подъездной аллеи. «За кого мы пьем? За меня, конечно. Ах да, и за мою маму». Был там бывший конгрессмен Баллок, и глава Комитета Ван-Шолинга, и мистер и миссис Джон Бендерхэм, пожертвовавшие больше всех на последнюю республиканскую кампанию в Восьмом округе. Повсюду маячили лица, которые Адам видел в газетах и по телевизору. От всех пахло слоеным тестом и амбициями.
Семнадцать лет назад Адам родился в трейлере. И они могли его разоблачить. Он это знал.
– А это что за два красавца?
Ганси отрывисто засмеялся: ха, ха, ха. Адам повернулся, но говоривший уже исчез. Кто-то схватил Ганси за руку.
– Дик! Приятно тебя видеть.
Незримая скрипка заскулила. Акустика создавала такое впечатление, что инструмент спрятан в диване у двери. Какой-то мужчина в белой рубашке всучил им высокие бокалы. В них оказался имбирный эль, сладкий и поддельный.
Кто-то хлопнул Адама по спине, и тот поморщился. В мыслях он падал с лестницы и скреб пальцами землю. Генриетту никак не удавалось оставить в прошлом. Он почувствовал некий образ, подступающее видение, но отогнал его. Не здесь, не сейчас.
– Нам всегда нужна свежая кровь! – грянул кто-то.
Адам весь вспотел, разрываясь между воспоминанием о жгучих звездах над головой и этим сегодняшним нападением. Ганси снял руку мужчины с шеи Адама и пожал ее. Тот знал, что его спасли, но в комнате было слишком шумно и слишком тесно для благодарности.
Ганси сказал:
– Мы еще очень молоды.
– Черт знает как молоды, – подтвердил мужчина.
– Это Адам Пэрриш, – произнес Ганси. – Пожмите ему руку. Он умнее, чем я. Однажды мы устроим такую же вечеринку в его честь.
Каким-то образом Адаму всучили визитную карточку; кто-то принес ему еще имбирного эля. Нет, на сей раз это было настоящее шампанское. Адам не пил спиртное. Ганси осторожно забрал у него бокал и поставил на антикварный столик с инкрустацией из слоновой кости. Пальцем он стер одну-единственную каплю красного вина, упавшую на поверхность стола. Голоса боролись друг с другом, и самый гулкий победил. «За весь месяц мы не сдвинулись с места, – сказал мужчина с огромной булавкой для галстука другому, с огромным блестящим лбом. – Иногда просто швыряешь деньги и надеешься – а вдруг что-то получится». Ганси пожимал руки и хлопал по плечам. Он убеждал женщин назвать ему свои имена и внушал им, что они знакомы с самого начала. Он всегда называл Адама «Адам Пэрриш». Его самого все называли Дик. Адам собрал целый веер визиток. Он стукнулся бедром о стол с львиными лапами; на лампе, которая на нем стояла, забренчали подвески из ирландского хрусталя. Дух коснулся локтя Адама. Не здесь, не сейчас.
– Тебе весело? – спросил Ганси.
Судя по всему, сам он не то чтобы веселился, но улыбка у Ганси была железобетонная. Его глаза блуждали по комнате, пока он опрокидывал очередную порцию имбирного эля или шампанского. Ганси принял новый бокал от безликого человека с подносом.
Они подошли к следующей важной особе, потом к следующей. Десять, пятнадцать, двадцать человек – Ганси был гобеленовым портретом молодого человека, многообещающим юношеством Америки, образованным наследным принцем, сыном миссис Ричард Ганси Второй. Все его обожали.
Адам задумался, есть ли хоть одна искренняя улыбка в этом стаде богатой скотины.
– Дик, ты наконец взял ключи от «Фиата»?
К ним подошла Хелен, одного роста с братом в своих черных туфлях, которые на остальных женщинах смотрелись вполне благоразумно, а на ней – чертовски сексуально. Адам подумал: Хелен – из тех девушек, которых всегда пытался добиваться Диклан, не понимая, что Хелен невозможно добиться. Можно любить гладкую, практичную красоту скоростного экспресса, но только глупец способен вообразить, что экспресс ответит тебе взаимностью.
– Нет, а зачем? – спросил Ганси.
– Ну, не знаю. Машины стоят так, что не выедешь. Кроме «Фиата». Служащие – идиоты.
Она откинула голову назад и посмотрела на нарисованное на потолке дерево; Адаму казалось, что тонкие ветви движутся.
– Мама хочет, чтобы я сгоняла за выпивкой. Если составишь мне компанию, я воспользуюсь транзитной полосой и не потрачу остаток жизни на покупку вина.
Хелен заметила Адама.
– А, Пэрриш. Ты принарядился.
Она ничего не имела в виду, совершенно ничего, но Адам почувствовал, как в сердце ему вошел ледяной шип.
– Хелен, – произнес Ганси. – Замолчи.
– Это был комплимент, – сказала Хелен.
Официант вновь заменил их пустые бокалы полными.
«Помни, зачем ты здесь. Войди, получи то, что нужно, уйди. Ты – не один из них».
Адам произнес ровным тоном, стараясь скрывать акцент:
– Всё нормально.
– Я имела в виду, что вы вечно ходите в школьной форме, – продолжала Хелен. – А не…
– Замолкни, Хелен, – сказал Ганси.
– Не надо на меня срываться только потому, что тебя оторвали от твоей любимой Генриетты.
На лице Ганси промелькнуло странное выражение: сестра попала в точку. Здесь ему было просто нестерпимо.
– Кстати, а почему ты не привез того, другого? – поинтересовалась Хелен.
Но прежде чем Ганси успел ответить, кто-то отвлек ее, и она унеслась так же быстро, как и появилась.
– Ужасная мысль, – вдруг произнес Ганси. – Ронан посреди этой толпы.
На мгновение Адам представил это: парчовые занавески в потухающем огне, музыканты вопят из-под клавесина, а посреди всего этого стоит Ронан и говорит: «Плевал я на тебя, Вашингтон».
Ганси сказал:
– Ну? Еще кружок?
Вечер никак не заканчивался.
Но Адам продолжал наблюдать.
Он проглотил свой имбирный эль. Теперь он уже был не так уверен, что пил не шампанское. Вечеринка превратилась в пир дьявола: в латунных светильниках сидели блуждающие огни, невероятно яркое мясо подавали на тарелках с узором в виде плюща. Мужчины в черном, женщины в зеленом и алом… Нарисованные на потолке деревья нависали над головой. Адам был напряжен и измучен. Он находился одновременно здесь и где-то еще. Всё было ненастоящее, кроме него и Ганси.
Перед ними стояла женщина, которая только что разговаривала с матерью Ганси. Все, кто останавливал Ганси, только что разговаривали с его матерью, или пожимали ей руку, или видели, как она движется между одетыми в черное гостями. Это была затейливая политическая пьеса, в которой его мать играла роль любимого, но редко встречающегося привидения: каждый когда-то видел ее, но никто в точности не знал, где она находилась в данный момент.
– Ты так вырос с тех пор, как мы виделись в последний раз, – произнесла женщина. – Тебе, наверное, уже почти…
И в этот момент, в попытке угадать возраст Ганси, она замялась. Адам знал, что она ощутила в его друге ту самую инаковость – Ганси одновременно казался юным и старым. То ли он только что появился, то ли был всегда.
Она спаслась, взглянув на Адама. Быстро прикинув его возраст, женщина предположила:
– Семнадцать? Восемнадцать?
– Семнадцать, мэм, – добродушно отозвался Ганси.
И ему стало семнадцать, как только он это сказал. Конечно, Ганси было семнадцать, не больше. На лице женщины появилось нечто вроде облегчения.
Адам ощутил давление засахаренных ветвей над головой; справа он заметил свое отражение в зеркале с золотой рамой и вздрогнул. На секунду он показался себе каким-то не таким.
Ему не мерещилось. «Нет, нет. Не здесь, не сейчас».
Он посмотрел еще раз и увидел нормальное отражение. Ничего странного. Пока.
– Я, кажется, читала, что ты продолжаешь искать те средневековые драгоценности, – сказала женщина.
– Вообще-то я ищу целого короля, – ответ Ганси, перекрывая звуки скрипки (на самом деле их было три; последний собеседник сообщил, что на банкете играют учащиеся Института Пибоди[2]). Струны дрожали, как будто звук исходил из-под воды. – Одного валлийского правителя пятнадцатого века.
Женщина восторженно засмеялась. Она не расслышала и решила, что Ганси пошутил. Он тоже засмеялся, как будто в самом деле пошутил, и неловкость, которая могла возникнуть, быстро развеялась.
Адам сделал мысленную пометку.
И вот наконец появилась миссис Ганси; она замаячила в поле его зрения, как материализовавшаяся мечта. Как и ее сын, она обладала природной красотой – как может быть красив только человек, у которого всегда были и есть деньги. Казалось логичным, что в ее честь устроили целый праздник. Она была достойной королевой вечера.
– Глория, – сказала миссис Ганси, – какое очаровательное ожерелье. Ты, конечно, помнишь моего сына Дика?
Он стряхнул незримую ворсинку с плеча Адама и положил на язык листок мяты.
– Им будет полезно тебя увидеть.
«Им». Где-то там была мать Ганси, простиравшая руки к голодной толпе округа Колумбия, наряженной в готовые костюмы, и обещавшая им невиданные сокровища в обмен на голоса. И Ганси тоже входил в комплект; трудно было представить нечто более годное для конгресса, чем всё их семейство под одной крышей. Потому что этим ниспадающим ожерельям и пламенным галстукам предстояло спонсировать предвыборную гонку миссис Ричард Ганси. А эти начищенные до блеска ботинки и бархатные туфли были аристократами, от которых Адам жаждал посвящения.
«Им будет полезно тебя увидеть».
Раздался чей-то смех, высокий и уверенный. Разговор впитал его.
«Кто вы такие, – думал Адам, – чтобы думать, будто вам известно всё об остальном мире?»
Но эту мысль нельзя было высказывать.
Если напоминать себе, что эти люди ему нужны, если помнить, что они – просто средство для достижения цели, будет немного легче.
Адам хорошо умел скрывать свои мысли.
Ганси поздоровался с гостями, стоявшими на крыльце. Невзирая на недавние жалобы, он чувствовал себя абсолютно в своей тарелке, как лев в Серенгети.
– Зайдем, – торжественно произнес он.
И вдруг тот Ганси, с которым некогда подружился Адам – Ганси, ради которого он бы сделал что угодно, – исчез, и на его месте возник богатый наследник, в котором текла голубая кровь и который родился с шелковой пуповиной, обвившейся вокруг горла.
Перед ними простирался фамильный особняк. Там была Хелен, намеренно томная и совершенно недосягаемая, в узком черном платье, в котором ее ноги казались длиннее подъездной аллеи. «За кого мы пьем? За меня, конечно. Ах да, и за мою маму». Был там бывший конгрессмен Баллок, и глава Комитета Ван-Шолинга, и мистер и миссис Джон Бендерхэм, пожертвовавшие больше всех на последнюю республиканскую кампанию в Восьмом округе. Повсюду маячили лица, которые Адам видел в газетах и по телевизору. От всех пахло слоеным тестом и амбициями.
Семнадцать лет назад Адам родился в трейлере. И они могли его разоблачить. Он это знал.
– А это что за два красавца?
Ганси отрывисто засмеялся: ха, ха, ха. Адам повернулся, но говоривший уже исчез. Кто-то схватил Ганси за руку.
– Дик! Приятно тебя видеть.
Незримая скрипка заскулила. Акустика создавала такое впечатление, что инструмент спрятан в диване у двери. Какой-то мужчина в белой рубашке всучил им высокие бокалы. В них оказался имбирный эль, сладкий и поддельный.
Кто-то хлопнул Адама по спине, и тот поморщился. В мыслях он падал с лестницы и скреб пальцами землю. Генриетту никак не удавалось оставить в прошлом. Он почувствовал некий образ, подступающее видение, но отогнал его. Не здесь, не сейчас.
– Нам всегда нужна свежая кровь! – грянул кто-то.
Адам весь вспотел, разрываясь между воспоминанием о жгучих звездах над головой и этим сегодняшним нападением. Ганси снял руку мужчины с шеи Адама и пожал ее. Тот знал, что его спасли, но в комнате было слишком шумно и слишком тесно для благодарности.
Ганси сказал:
– Мы еще очень молоды.
– Черт знает как молоды, – подтвердил мужчина.
– Это Адам Пэрриш, – произнес Ганси. – Пожмите ему руку. Он умнее, чем я. Однажды мы устроим такую же вечеринку в его честь.
Каким-то образом Адаму всучили визитную карточку; кто-то принес ему еще имбирного эля. Нет, на сей раз это было настоящее шампанское. Адам не пил спиртное. Ганси осторожно забрал у него бокал и поставил на антикварный столик с инкрустацией из слоновой кости. Пальцем он стер одну-единственную каплю красного вина, упавшую на поверхность стола. Голоса боролись друг с другом, и самый гулкий победил. «За весь месяц мы не сдвинулись с места, – сказал мужчина с огромной булавкой для галстука другому, с огромным блестящим лбом. – Иногда просто швыряешь деньги и надеешься – а вдруг что-то получится». Ганси пожимал руки и хлопал по плечам. Он убеждал женщин назвать ему свои имена и внушал им, что они знакомы с самого начала. Он всегда называл Адама «Адам Пэрриш». Его самого все называли Дик. Адам собрал целый веер визиток. Он стукнулся бедром о стол с львиными лапами; на лампе, которая на нем стояла, забренчали подвески из ирландского хрусталя. Дух коснулся локтя Адама. Не здесь, не сейчас.
– Тебе весело? – спросил Ганси.
Судя по всему, сам он не то чтобы веселился, но улыбка у Ганси была железобетонная. Его глаза блуждали по комнате, пока он опрокидывал очередную порцию имбирного эля или шампанского. Ганси принял новый бокал от безликого человека с подносом.
Они подошли к следующей важной особе, потом к следующей. Десять, пятнадцать, двадцать человек – Ганси был гобеленовым портретом молодого человека, многообещающим юношеством Америки, образованным наследным принцем, сыном миссис Ричард Ганси Второй. Все его обожали.
Адам задумался, есть ли хоть одна искренняя улыбка в этом стаде богатой скотины.
– Дик, ты наконец взял ключи от «Фиата»?
К ним подошла Хелен, одного роста с братом в своих черных туфлях, которые на остальных женщинах смотрелись вполне благоразумно, а на ней – чертовски сексуально. Адам подумал: Хелен – из тех девушек, которых всегда пытался добиваться Диклан, не понимая, что Хелен невозможно добиться. Можно любить гладкую, практичную красоту скоростного экспресса, но только глупец способен вообразить, что экспресс ответит тебе взаимностью.
– Нет, а зачем? – спросил Ганси.
– Ну, не знаю. Машины стоят так, что не выедешь. Кроме «Фиата». Служащие – идиоты.
Она откинула голову назад и посмотрела на нарисованное на потолке дерево; Адаму казалось, что тонкие ветви движутся.
– Мама хочет, чтобы я сгоняла за выпивкой. Если составишь мне компанию, я воспользуюсь транзитной полосой и не потрачу остаток жизни на покупку вина.
Хелен заметила Адама.
– А, Пэрриш. Ты принарядился.
Она ничего не имела в виду, совершенно ничего, но Адам почувствовал, как в сердце ему вошел ледяной шип.
– Хелен, – произнес Ганси. – Замолчи.
– Это был комплимент, – сказала Хелен.
Официант вновь заменил их пустые бокалы полными.
«Помни, зачем ты здесь. Войди, получи то, что нужно, уйди. Ты – не один из них».
Адам произнес ровным тоном, стараясь скрывать акцент:
– Всё нормально.
– Я имела в виду, что вы вечно ходите в школьной форме, – продолжала Хелен. – А не…
– Замолкни, Хелен, – сказал Ганси.
– Не надо на меня срываться только потому, что тебя оторвали от твоей любимой Генриетты.
На лице Ганси промелькнуло странное выражение: сестра попала в точку. Здесь ему было просто нестерпимо.
– Кстати, а почему ты не привез того, другого? – поинтересовалась Хелен.
Но прежде чем Ганси успел ответить, кто-то отвлек ее, и она унеслась так же быстро, как и появилась.
– Ужасная мысль, – вдруг произнес Ганси. – Ронан посреди этой толпы.
На мгновение Адам представил это: парчовые занавески в потухающем огне, музыканты вопят из-под клавесина, а посреди всего этого стоит Ронан и говорит: «Плевал я на тебя, Вашингтон».
Ганси сказал:
– Ну? Еще кружок?
Вечер никак не заканчивался.
Но Адам продолжал наблюдать.
Он проглотил свой имбирный эль. Теперь он уже был не так уверен, что пил не шампанское. Вечеринка превратилась в пир дьявола: в латунных светильниках сидели блуждающие огни, невероятно яркое мясо подавали на тарелках с узором в виде плюща. Мужчины в черном, женщины в зеленом и алом… Нарисованные на потолке деревья нависали над головой. Адам был напряжен и измучен. Он находился одновременно здесь и где-то еще. Всё было ненастоящее, кроме него и Ганси.
Перед ними стояла женщина, которая только что разговаривала с матерью Ганси. Все, кто останавливал Ганси, только что разговаривали с его матерью, или пожимали ей руку, или видели, как она движется между одетыми в черное гостями. Это была затейливая политическая пьеса, в которой его мать играла роль любимого, но редко встречающегося привидения: каждый когда-то видел ее, но никто в точности не знал, где она находилась в данный момент.
– Ты так вырос с тех пор, как мы виделись в последний раз, – произнесла женщина. – Тебе, наверное, уже почти…
И в этот момент, в попытке угадать возраст Ганси, она замялась. Адам знал, что она ощутила в его друге ту самую инаковость – Ганси одновременно казался юным и старым. То ли он только что появился, то ли был всегда.
Она спаслась, взглянув на Адама. Быстро прикинув его возраст, женщина предположила:
– Семнадцать? Восемнадцать?
– Семнадцать, мэм, – добродушно отозвался Ганси.
И ему стало семнадцать, как только он это сказал. Конечно, Ганси было семнадцать, не больше. На лице женщины появилось нечто вроде облегчения.
Адам ощутил давление засахаренных ветвей над головой; справа он заметил свое отражение в зеркале с золотой рамой и вздрогнул. На секунду он показался себе каким-то не таким.
Ему не мерещилось. «Нет, нет. Не здесь, не сейчас».
Он посмотрел еще раз и увидел нормальное отражение. Ничего странного. Пока.
– Я, кажется, читала, что ты продолжаешь искать те средневековые драгоценности, – сказала женщина.
– Вообще-то я ищу целого короля, – ответ Ганси, перекрывая звуки скрипки (на самом деле их было три; последний собеседник сообщил, что на банкете играют учащиеся Института Пибоди[2]). Струны дрожали, как будто звук исходил из-под воды. – Одного валлийского правителя пятнадцатого века.
Женщина восторженно засмеялась. Она не расслышала и решила, что Ганси пошутил. Он тоже засмеялся, как будто в самом деле пошутил, и неловкость, которая могла возникнуть, быстро развеялась.
Адам сделал мысленную пометку.
И вот наконец появилась миссис Ганси; она замаячила в поле его зрения, как материализовавшаяся мечта. Как и ее сын, она обладала природной красотой – как может быть красив только человек, у которого всегда были и есть деньги. Казалось логичным, что в ее честь устроили целый праздник. Она была достойной королевой вечера.
– Глория, – сказала миссис Ганси, – какое очаровательное ожерелье. Ты, конечно, помнишь моего сына Дика?