Похитители снов
Часть 23 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ронан свернулся на кровати, полусидя у стены, с болтавшимися на шее наушниками. Его туловище онемело, как всегда бывало после сна, но на сей раз он ощущал огонь в каждом нерве. Кошмар по-прежнему гнал по венам адреналин, хотя Ронан не мог двинуться, чтобы воспользоваться им. Дыхание вырывалось из груди тяжелыми, неровными вздохами. Ему не удавалось ни распрямиться, ни ответить, ни перестать видеть изуродованное лицо Адама.
Было утро. Раннее пасмурное утро. По окну рядом с кроватью стучал дождь. Ронан парил над собой. А человек, лежавший на кровати, продолжал незримую битву; на руках и на шее у него вздулись все вены.
– Ронан, – шепнул Ной.
Он скорчился в нескольких сантиметрах от Ронана, бесцветный в утреннем свете. Достаточно материальный, чтобы оставить коленями вмятины на матрасе, но не настолько, чтобы отбрасывать тень.
– Ты проснулся, ты проснулся.
Ной, моргая, долго смотрел на Ронана, а тот на Ноя, совершенно измученный. Постепенно сердце перестало колотиться. Своими ледяными руками Ной высвободил из пальцев Ронана ночную добычу. Маску. Ронан не хотел забирать ее с собой. Нужно было уничтожить эту штуку. Например, сжечь.
Ной поднес маску к неверному свету, падавшему из окна, и содрогнулся. Ее поверхность была усеяна красно-черными каплями. Чью ДНК – задумался Ронан – нашли бы в этой крови эксперты?
– Твоя? – чуть слышно спросил Ной.
Ронан покачал головой и вновь закрыл глаза. Перед ним стояло ужасное лицо Адама.
В углу комнаты послышался звук. Не в том углу, где стояла клетка Бензопилы. И не такой звук, который мог издать молодой ворон. Это был долгий и медленный скрип дерева. А потом быстрый перебор, как от соломинки, вставленной между спиц колеса: тк-тк-тк.
Ронан и раньше слышал этот звук.
Он сглотнул.
И поднял веки.
У Ноя глаза и без того были вытаращены.
Он спросил:
– Что тебе снилось?
18
Ганси проснулся до рассвета. Ему уже довольно давно не приходилось вставать рано, чтобы успеть на гребную тренировку, но он по-прежнему иногда вскакивал без пятнадцати пять, готовый бежать на реку. Обычно в эти бессонные утренние часы Ганси тихонько листал книги и лазил в Интернете, ища новые ссылки на Глендауэра, но после исчезновения Кабесуотера он не мог заставить себя работать. Вместо этого он выходил сквозь мелкий дождь на парковку к «кабану». И ему немедленно становилось легче. Ганси провел в нем столько часов – когда делал уроки перед школой, или просто стоял на обочине, или раздумывал, как быть, если он никогда не найдет Глендауэра, – что «Камаро» казался ему практически домом. Даже когда мотор молчал, в машине пахло старым винилом и бензином.
Пока он сидел там, одинокий москит влетел в машину и забеспокоился у него над ухом – высокое тремоло на фоне непрерывных басов грозы.
«Кабесуотер пропал. Глендауэр там – должен быть там – и он пропал».
Капли стучали и расплывались на ветровом стекле. Ганси вспомнил тот день, когда его до смерти зажалили осы, а он всё равно выжил. Он воскрешал это воспоминание, пока не перестал слышать имя Глендауэра, шепотом произносимое у себя над ухом; вместо этого он предался жалости к себе – у него столько друзей, но он так одинок. Его обязанностью было утешать их, а не наоборот.
«Так и должно быть, – подумал он, вдруг разозлившись на самого себя. – Тебе проще, чем им. Что толку в твоих привилегиях, слабое, избалованное существо, если ты не в силах стоять на ногах?»
Дверь Монмутской фабрики открылась. Ной немедленно заметил Ганси и неопределенно замахал руками. Это, очевидно, значило, что Ганси был ему нужен, и, кроме того, случилось что-то срочное.
Наклонив голову от дождя, Ганси зашагал к нему.
– Что?
Ной снова замахал руками. Они вошли.
Внутри запахи здания – ржавая арматура, изъеденные червями полы, мята в горшочке – перекрывались чем-то незнакомым. Чем-то сырым, на удивление плодородным и неприятным. Возможно, этот запах принесли с собой дождь и влажность. Возможно, где-то в углу умерло мелкое животное. По настоянию Ноя Ганси осторожно шагнул в главный зал, вместо того чтобы подняться на второй этаж. В отличие от второго этажа на первом было полутемно, свет проникал только сквозь высоко пробитые маленькие окна. Ржавые железные столбы поддерживали потолок; их расставили далеко друг от друга, чтобы оставить место для того, для чего предназначалось это помещение. Для чего-то весьма существенного в высоту и в ширину. На заброшенной фабрике всё превращалось в пыль – земля, стены, неустанно двигавшийся воздух. Она была пуста, просторна, безвременна. Зловеща.
В центре зала, спиной к ним, стоял Ронан. Не тот Ронан Линч, с которым когда-то познакомился Ганси. Нет. «Тот Ронан, – подумал он, – заинтересовался бы этим молодым человеком, стоявшим в столбе пыли, но в то же время отнесся к нему с подозрением». Бритая голова Ронана была наклонена, но в остальном его поза говорила о бдительности и недоверии. Агрессивная татуировка выглядывала из-под черной майки. Этот Ронан был опасным и опустошенным существом. Ловушкой, которая ждала, когда ты в нее наступишь.
«Не думай об этом Ронане. Думай о другом».
– Что ты здесь делаешь? – со смутной тревогой спросил Ганси.
Поза Ронана не изменилась при звуках его голоса, и Ганси понял: это потому что он был уже взведен до предела. На шее у Ронана вздулась мышца. Ганси видел перед собой зверя, готового к бою.
В пыли у него под ногами купалась Бензопила. Она была в экстазе, ну или в припадке. Заметив вошедшего, она замерла и посмотрела на Ганси сначала одним глазом, потом другим.
Снаружи прогремел гром. Сквозь разбитые стекла на лестнице стал проникать дождь. Снова повеяло чем-то земляным и влажным.
Ронан спокойным тоном произнес:
– Quemadmodum gladius neminem occidit; occidentis telum est.
Ганси предпочитал избегать склонений с утра пораньше.
– Если пытаешься умничать, ты победил. Что такое quemadmodum?
Когда Ронан повернулся, его глаза напоминали окна с решетками и ставнями, а руки были покрыты кровью.
В это незамутненное, лишенное всякой логики мгновение Ганси почувствовал, как в животе у него что-то оборвалось. Он подумал: «Я понятия не имею, кто такие мои друзья на самом деле». Затем здравый смысл ожил.
– Господи. Это твоя кровь?
– Адама.
– Во сне, – быстро поправил Ной. – Ну, в основном.
От дождя и сумерек в углах двигались тени. Они напомнили Ганси первые ночи, проведенные здесь, когда единственным способом заснуть было притвориться, что под его кроватью нет этого огромного зала. Он слышал дыхание Ронана.
– Помнишь прошлый год? – спросил тот. – Когда я сказал… что больше этого не будет.
Глупый вопрос. Ганси никогда бы не забыл. Ной тогда обнаружил Ронана в луже его собственной крови. Долгие часы в больнице. Консультации и обещания.
Не было смысла стесняться. Ганси сказал:
– Да. Когда ты пытался убить себя.
Ронан коротко качнул головой.
– Это был кошмар. Во сне меня разорвали на части, а когда я проснулся, – он повел своими окровавленными руками, – я принес это с собой. Я не мог тебе сказать. Отец велел никому не говорить.
– И ты позволил мне думать, что пытался покончить с жизнью.
Ронан устремил тяжелый взгляд своих синих глаз на Ганси, давая ему понять, что другого ответа не будет. Отец велел никому не говорил. Он и не говорил.
Ганси почувствовал, что весь минувший год обретает в его голове иную форму. Каждую ночь он панически боялся за жизнь друга. И Ронан столько раз говорил: «Это не то, что ты думаешь». Ганси одновременно возмутился, что Ронан заставил его так долго бояться, и обрадовался, что тот вовсе не такое уж инопланетное существо. Ему гораздо проще было смириться с тем, что Ронан оживляет сны, чем с тем, что Ронан хочет умереть.
– Тогда зачем… зачем ты здесь? – наконец спросил Ганси.
У них над головой что-то стукнуло. Ронан и Бензопила одновременно вскинули головы.
– Ной? – позвал Ганси.
– Я пока здесь, – отозвался тот из-за спины. – Но ненадолго.
Сквозь неумолчный шелест дождя Ганси услышал какое-то скрежетание по полу верхнего этажа, и снова стук: что-то упало.
– Тут не только кровь, – сказал Ронан.
Грудь у него бурно вздымалась от дыхания.
– Кто-то выбрался.
Дверь в комнату Ронана была закрыта. Книжный шкаф пуст, перевернут на бок и привален к ней. Книги лежали кучами рядом с опрокинутым телескопом. Всё было молчаливым и серым, дождь продолжал испещрять окна. Запах, который Ганси учуял внизу, здесь, наверху, сделался ощутимей – затхлый и сладковатый.
– Керау? – хрипло спросила Бензопила, сидевшая у Ронана на руках.
Он издал негромкий звук, успокаивая ее, и посадил птицу на стол Ганси; Бензопила тут же исчезла в черной тени под ним. Переложив в правую руку ломик, Ронан указал на канцелярский нож. Ганси не сразу понял, что должен его взять. Он с сомнением несколько раз выдвинул и убрал лезвие, а потом взглянул на Ноя. Тот, казалось, должен был вот-вот исчезнуть, то ли от упадка сил, то ли от недостатка храбрости.
– Готов? – спросил Ронан.
– К чему я должен приготовиться?
За дверью кто-то скреб половицы. Тк-тк-тк. Как будто по стиральной доске водили деревянным молотком. Что-то в душе Ганси затрепетало от страха.
Ронан сказал:
– К тому, что в моей голове.
Ганси сомневался, что к этому можно приготовиться. Но он помог Ронану оттащить шкаф.
– Ганси, – произнес Ронан.
Дверная ручка поворачивалась сама собой. Ронан быстро ухватился за нее.
Было утро. Раннее пасмурное утро. По окну рядом с кроватью стучал дождь. Ронан парил над собой. А человек, лежавший на кровати, продолжал незримую битву; на руках и на шее у него вздулись все вены.
– Ронан, – шепнул Ной.
Он скорчился в нескольких сантиметрах от Ронана, бесцветный в утреннем свете. Достаточно материальный, чтобы оставить коленями вмятины на матрасе, но не настолько, чтобы отбрасывать тень.
– Ты проснулся, ты проснулся.
Ной, моргая, долго смотрел на Ронана, а тот на Ноя, совершенно измученный. Постепенно сердце перестало колотиться. Своими ледяными руками Ной высвободил из пальцев Ронана ночную добычу. Маску. Ронан не хотел забирать ее с собой. Нужно было уничтожить эту штуку. Например, сжечь.
Ной поднес маску к неверному свету, падавшему из окна, и содрогнулся. Ее поверхность была усеяна красно-черными каплями. Чью ДНК – задумался Ронан – нашли бы в этой крови эксперты?
– Твоя? – чуть слышно спросил Ной.
Ронан покачал головой и вновь закрыл глаза. Перед ним стояло ужасное лицо Адама.
В углу комнаты послышался звук. Не в том углу, где стояла клетка Бензопилы. И не такой звук, который мог издать молодой ворон. Это был долгий и медленный скрип дерева. А потом быстрый перебор, как от соломинки, вставленной между спиц колеса: тк-тк-тк.
Ронан и раньше слышал этот звук.
Он сглотнул.
И поднял веки.
У Ноя глаза и без того были вытаращены.
Он спросил:
– Что тебе снилось?
18
Ганси проснулся до рассвета. Ему уже довольно давно не приходилось вставать рано, чтобы успеть на гребную тренировку, но он по-прежнему иногда вскакивал без пятнадцати пять, готовый бежать на реку. Обычно в эти бессонные утренние часы Ганси тихонько листал книги и лазил в Интернете, ища новые ссылки на Глендауэра, но после исчезновения Кабесуотера он не мог заставить себя работать. Вместо этого он выходил сквозь мелкий дождь на парковку к «кабану». И ему немедленно становилось легче. Ганси провел в нем столько часов – когда делал уроки перед школой, или просто стоял на обочине, или раздумывал, как быть, если он никогда не найдет Глендауэра, – что «Камаро» казался ему практически домом. Даже когда мотор молчал, в машине пахло старым винилом и бензином.
Пока он сидел там, одинокий москит влетел в машину и забеспокоился у него над ухом – высокое тремоло на фоне непрерывных басов грозы.
«Кабесуотер пропал. Глендауэр там – должен быть там – и он пропал».
Капли стучали и расплывались на ветровом стекле. Ганси вспомнил тот день, когда его до смерти зажалили осы, а он всё равно выжил. Он воскрешал это воспоминание, пока не перестал слышать имя Глендауэра, шепотом произносимое у себя над ухом; вместо этого он предался жалости к себе – у него столько друзей, но он так одинок. Его обязанностью было утешать их, а не наоборот.
«Так и должно быть, – подумал он, вдруг разозлившись на самого себя. – Тебе проще, чем им. Что толку в твоих привилегиях, слабое, избалованное существо, если ты не в силах стоять на ногах?»
Дверь Монмутской фабрики открылась. Ной немедленно заметил Ганси и неопределенно замахал руками. Это, очевидно, значило, что Ганси был ему нужен, и, кроме того, случилось что-то срочное.
Наклонив голову от дождя, Ганси зашагал к нему.
– Что?
Ной снова замахал руками. Они вошли.
Внутри запахи здания – ржавая арматура, изъеденные червями полы, мята в горшочке – перекрывались чем-то незнакомым. Чем-то сырым, на удивление плодородным и неприятным. Возможно, этот запах принесли с собой дождь и влажность. Возможно, где-то в углу умерло мелкое животное. По настоянию Ноя Ганси осторожно шагнул в главный зал, вместо того чтобы подняться на второй этаж. В отличие от второго этажа на первом было полутемно, свет проникал только сквозь высоко пробитые маленькие окна. Ржавые железные столбы поддерживали потолок; их расставили далеко друг от друга, чтобы оставить место для того, для чего предназначалось это помещение. Для чего-то весьма существенного в высоту и в ширину. На заброшенной фабрике всё превращалось в пыль – земля, стены, неустанно двигавшийся воздух. Она была пуста, просторна, безвременна. Зловеща.
В центре зала, спиной к ним, стоял Ронан. Не тот Ронан Линч, с которым когда-то познакомился Ганси. Нет. «Тот Ронан, – подумал он, – заинтересовался бы этим молодым человеком, стоявшим в столбе пыли, но в то же время отнесся к нему с подозрением». Бритая голова Ронана была наклонена, но в остальном его поза говорила о бдительности и недоверии. Агрессивная татуировка выглядывала из-под черной майки. Этот Ронан был опасным и опустошенным существом. Ловушкой, которая ждала, когда ты в нее наступишь.
«Не думай об этом Ронане. Думай о другом».
– Что ты здесь делаешь? – со смутной тревогой спросил Ганси.
Поза Ронана не изменилась при звуках его голоса, и Ганси понял: это потому что он был уже взведен до предела. На шее у Ронана вздулась мышца. Ганси видел перед собой зверя, готового к бою.
В пыли у него под ногами купалась Бензопила. Она была в экстазе, ну или в припадке. Заметив вошедшего, она замерла и посмотрела на Ганси сначала одним глазом, потом другим.
Снаружи прогремел гром. Сквозь разбитые стекла на лестнице стал проникать дождь. Снова повеяло чем-то земляным и влажным.
Ронан спокойным тоном произнес:
– Quemadmodum gladius neminem occidit; occidentis telum est.
Ганси предпочитал избегать склонений с утра пораньше.
– Если пытаешься умничать, ты победил. Что такое quemadmodum?
Когда Ронан повернулся, его глаза напоминали окна с решетками и ставнями, а руки были покрыты кровью.
В это незамутненное, лишенное всякой логики мгновение Ганси почувствовал, как в животе у него что-то оборвалось. Он подумал: «Я понятия не имею, кто такие мои друзья на самом деле». Затем здравый смысл ожил.
– Господи. Это твоя кровь?
– Адама.
– Во сне, – быстро поправил Ной. – Ну, в основном.
От дождя и сумерек в углах двигались тени. Они напомнили Ганси первые ночи, проведенные здесь, когда единственным способом заснуть было притвориться, что под его кроватью нет этого огромного зала. Он слышал дыхание Ронана.
– Помнишь прошлый год? – спросил тот. – Когда я сказал… что больше этого не будет.
Глупый вопрос. Ганси никогда бы не забыл. Ной тогда обнаружил Ронана в луже его собственной крови. Долгие часы в больнице. Консультации и обещания.
Не было смысла стесняться. Ганси сказал:
– Да. Когда ты пытался убить себя.
Ронан коротко качнул головой.
– Это был кошмар. Во сне меня разорвали на части, а когда я проснулся, – он повел своими окровавленными руками, – я принес это с собой. Я не мог тебе сказать. Отец велел никому не говорить.
– И ты позволил мне думать, что пытался покончить с жизнью.
Ронан устремил тяжелый взгляд своих синих глаз на Ганси, давая ему понять, что другого ответа не будет. Отец велел никому не говорил. Он и не говорил.
Ганси почувствовал, что весь минувший год обретает в его голове иную форму. Каждую ночь он панически боялся за жизнь друга. И Ронан столько раз говорил: «Это не то, что ты думаешь». Ганси одновременно возмутился, что Ронан заставил его так долго бояться, и обрадовался, что тот вовсе не такое уж инопланетное существо. Ему гораздо проще было смириться с тем, что Ронан оживляет сны, чем с тем, что Ронан хочет умереть.
– Тогда зачем… зачем ты здесь? – наконец спросил Ганси.
У них над головой что-то стукнуло. Ронан и Бензопила одновременно вскинули головы.
– Ной? – позвал Ганси.
– Я пока здесь, – отозвался тот из-за спины. – Но ненадолго.
Сквозь неумолчный шелест дождя Ганси услышал какое-то скрежетание по полу верхнего этажа, и снова стук: что-то упало.
– Тут не только кровь, – сказал Ронан.
Грудь у него бурно вздымалась от дыхания.
– Кто-то выбрался.
Дверь в комнату Ронана была закрыта. Книжный шкаф пуст, перевернут на бок и привален к ней. Книги лежали кучами рядом с опрокинутым телескопом. Всё было молчаливым и серым, дождь продолжал испещрять окна. Запах, который Ганси учуял внизу, здесь, наверху, сделался ощутимей – затхлый и сладковатый.
– Керау? – хрипло спросила Бензопила, сидевшая у Ронана на руках.
Он издал негромкий звук, успокаивая ее, и посадил птицу на стол Ганси; Бензопила тут же исчезла в черной тени под ним. Переложив в правую руку ломик, Ронан указал на канцелярский нож. Ганси не сразу понял, что должен его взять. Он с сомнением несколько раз выдвинул и убрал лезвие, а потом взглянул на Ноя. Тот, казалось, должен был вот-вот исчезнуть, то ли от упадка сил, то ли от недостатка храбрости.
– Готов? – спросил Ронан.
– К чему я должен приготовиться?
За дверью кто-то скреб половицы. Тк-тк-тк. Как будто по стиральной доске водили деревянным молотком. Что-то в душе Ганси затрепетало от страха.
Ронан сказал:
– К тому, что в моей голове.
Ганси сомневался, что к этому можно приготовиться. Но он помог Ронану оттащить шкаф.
– Ганси, – произнес Ронан.
Дверная ручка поворачивалась сама собой. Ронан быстро ухватился за нее.