Похитители бриллиантов

— Я служу в колониальной полиции и прикомандирован к Нельсонс-Фонтейну. Я все время следил за вами. Никакого злоупотребления властью здесь нет, ибо мы находимся на земле ее величества королевы. Вы обвиняетесь в убийстве и грабеже, а эти двое — ваши сообщники… Вы ответите за это двойное преступление перед представителями британского правосудия. И по закону…

Александр хочет энергично протестовать, когда к Альберу, как бы для оказания ему помощи, подходит человек, одетый по-мексикански. Это тот самый, который помог Жозефу в его поединке с американцем Диком. Он дотрагивается до Жозефа и тихо говорит ему несколько слов по-испански. Каталонец вздрагивает и застывает в неподвижности. Но когда мексиканец снова склоняется над Альбером, все еще лежащим в обмороке, Жозеф, у которого неожиданный союзник перерезал веревки, быстро вскакивает, сбивает с ног людей Виля, стоящих у него поперек дороги, и бегом пускается в лес.

— Ко мне, Зуга! — громко кричит он. — Аваи! Аваи! Месье Александр, я свободен! Подожди ты у меня, английская собака, я еще с тебя шкуру спущу! А мадам Анна будет спасена.





Конец второй части





Часть третья

ДРАМЫ В ЮЖНОЙ АФРИКЕ




ГЛАВА 1




Наводнение. — Его преподобие утратил всякий престиж. — Питер не доверяет грамотным людям. — Три негодяя изумлены. — Боксер. — Братья получают взбучку. — Незнакомец приводит их в чувство. — Корнелис и Питер находят себе хозяина. — Тревога. — Опять Сэм Смит. — История бандита. — Донос. — Пятьдесят ударов кнутом. — Как слон мстит крокодилу. — Муки его преподобия. — Загадка.



— Поправьте огонь, Питер. Я продрог до костей.

— Да, после бури и наводнения стало в самом деле свежо…

— Брр! Говорят, на родине наших предков, в Голландии, такая температура стоит шесть месяцев в году… Если это верно, я сто раз предпочитаю колонию.

— Правильно, Корнелис! Ох, и выпил бы я сейчас пинту горячего кап-бренди!..

Питер заворчал, закашлял, как бык, страдающий воспалением легких, поднялся, взял из приготовленного на ночь хвороста большую охапку и бросил в огонь. Смолистые ветки шумно затрещали, в темноте стали плясать языки пламени.

— Вы, по-видимому, хотите привлечь сюда всех белых и черных висельников, которые бродят поблизости! — сердито воскликнул его преподобие.

Он был в одном своем узком сюртучке и все же казался совершенно нечувствительным к промозглой сырости, которая окутывала их, как ледяной саван.

— Хотел бы я знать, кто может напасть на нас и с какой стороны? — угрюмо отозвался Корнелис. — Но все же мы дорого платим за свою безопасность. И все из-за вас! Мы попали в гнусное положение. Как дураки, поплелись за вами на эту узкую косу, потому что вы обещали найти какую-то точку, якобы отмеченную на вашей хваленой карте. А вы ровно ничего не нашли! Зато мы отрезаны от побережья и будем здесь торчать, пока не кончится наводнение.

— Я, что ли, виноват, если из трех акаций, обозначенных на карте, одна исчезла! Вы, я вижу, от жадности поглупели. Вместо того чтобы хныкать, вы бы лучше пораскинули мозгами, как нам отсюда выбраться и начать новые поиски, когда взойдет солнце.

— Довольно, старый мошенник! Какое право вы имеете давать нам советы и делать нам упреки?.. И нечего лазить в карман за револьвером! Вы пикнуть не успеете, как попадете к аллигаторам. Вот они плещутся! Об этом я сам позабочусь. Так и знайте!

— Вы?

— Да, я, черт вас возьми! Не знаю, что меня удерживает до сих пор!.. Как подумаю, что я имел глупость верить всем вашим небылицам, всему, что вы брехали об этой вашей грязной тряпке!.. Вы ее прячете, как святыню, будто по ней в самом деле можно найти клад, за которым мы гоняемся!..

— Корнелис прав, — согласился Питер. — Вы, европейцы, только о том и мечтаете, чтобы спекулировать на нашей шкуре, вы нас грабите и обираете… Да и вообще нельзя верить людям, которые знают грамоту.

— Правильно! — перебил его Корнелис. — На какого черта нужна грамота таким ребятам, как мы, с такими руками и ногами?

— На какого черта она нужна людям, которые умеют сразу найти верную дорогу для пули?..

— И для которых топор в тридцать фунтов все равно что соломинка!

— Взять хотя бы Клааса. Вот кто понимает толк в жизни!..

— И вместо того чтобы настраивать нас против брата, сеять среди нас раздоры и распылять наши силы, разве не было бы умней действовать всем сообща?

Его преподобие выслушивал упреки с полнейшей невозмутимостью. Он уставился на обоих буров своими стальными глазами и как будто собирался дать резкую отповедь.

Но позади него внезапно раздался взрыв смеха, и слова, которыми его преподобие рассчитывал испепелить бунтовщиков, застряли у него в горле.

Если бы внезапно появился вооруженный отряд негров или цапали дикие звери, трое белых не были бы захвачены врасплох, они сумели бы защищаться. Но раскат веселого смеха здесь, в этом месте и в это время, привел их в состояние, близкое к столбняку. В особенности были ошеломлены буры. Братьям сразу померещилось, что дело не обошлось без вмешательства сверхъестественной силы.


Что касается его преподобия, то он был чужд таких ребяческих слабостей, однако даже его охватило какое-то зловещее предчувствие, и, быть может, впервые в жизни он испытал страх.

Побороть этот страх его преподобие не успел — времени не хватило.

Под чьими-то резкими шагами захрустели ветки, и в полосе света возникла фигура человека высокого роста, одетого по-европейски и с тяжелым карабином за спиной. Едва увидев, что призрак имеет облик живого человека, братья-буры вскочили, точно их подбросило пружиной. Но, заметив, что человек этот один, они не сочли нужным взяться за оружие. Просто они опустили ему на плечи свои тяжелые руки, видимо ожидая, что, несмотря на свое атлетическое сложение, он согнется, как тростник.

В самом деле, Корнелис умел повалить быка, а для Питера было забавой остановить на бегу жеребца-трехлетку, схватив его за заднюю ногу. Но незнакомец оказался крепок, как железный столб. Белые дикари были изумлены и снова подумали, нет ли здесь все-таки сверхъестественной силы.

Однако человек, который стоял перед ними, явно был сделан из костей и плоти. Корнелис и Питер очень скоро в этом убедились. Незнакомец без видимых усилий высвободился, сложил руки на груди, моментально занял безупречную позицию для бокса, и тотчас его кулаки, выбрасываемые вперед с большим умением и непреодолимой силой, стали обрушиваться на Корнелиса и Питера, как молоты.

Корнелис, получив сильный удар в живот, простонал «ах!», всплеснул руками, шлепнулся, как туша, и растянулся во весь свой рост.

— Он и так одноглазый, не надо выбивать ему второй глаз, — пробормотал боксер.

Питер хотел сделать быстрый бросок в сторону, но не успел, получив такой удар по лбу, точно его хватили дубиной. У него сразу подкосились ноги, он вскрикнул и свалился на своего старшего брата, который все еще не мог очнуться.

А сам боксер оглядел эту живописную картинку и, как бы не замечая его преподобия, у которого зубы стучали от ужаса, сказал:

— Прекрасный двойной удар! Мой первый учитель Вильям Гаррисон был бы вполне доволен, если бы старый Колкрафт не оказал этому достойному человеку последнюю услугу в Ньюгейте.

Услышав имя Вильяма Гаррисона, его преподобие вскочил, как если бы у него над самым ухом выстрелили из револьвера.

— Вы сказали… Вильям… Гаррисон?..

— Молчать, мошенник! — строго оборвал его незнакомец. — Будешь говорить, когда тебя спросят. Отдай оружие!.. Живей!..

Его преподобие обезумел от страха и отдал свой револьвер.

— Так. Это не все. Мне нужна карта местности, о которой вы только что говорили.

— Но…

Его преподобие пытался протестовать, однако все его нахальство пропало, уступив силе.

— Живей, говорю! — понукал незнакомец. — Я никогда не повторяю своих приказаний два раза.

Проповедник, трясясь всем телом, отдал карту.

— Так… Пока довольно, — сказал незнакомец. Видя, что буры все еще лежат неподвижно, он прибавил: — Надо привести их в чувство. Чего они валяются, как телята?

Но его преподобие был слишком ошеломлен и не понял, чего от него хотят.

— Ну-ка, нечего ломаться! — крикнул ученик Вильяма Гаррисона. — Ты ведь знаешь, как действуют в таких случаях на золотых приисках. Чем проще, тем лучше… Не бойся, они живы! Я убиваю кулаком, только когда хочу этого. Расстегни им куртки. И рубашки… Раскрой грудь… А теперь возьми головню и нажми… крепче… так, чтобы прожгло шкуру.

Раздалось шипение, послышался тошнотворный запах обожженного мяса, но Корнелиса и Питера этот лечебный прием вернул к жизни, и они стали выть и рычать как одержимые.

— Вот и хорошо! — с саркастическим смехом сказал боксер. — А теперь встать! И избавьте меня от вашего пения! Иначе я вам быстро заткну глотки!..

Корнелис и Питер были подавлены, укрощены и, превозмогая страшную боль от ожога, сразу покорно замолчали. События развернулись с такой быстротой, удары, которые посыпались на братьев, были до такой степени сильны, что мозги у буров уже не работали, да и дышать им было трудно.

Они медленно отодвинулись один от другого, мутными глазами взглянули на костер и тяжело, как пьяные, сели.

— Даю честное слово, — ворчал Корнелис, — у меня такое ощущение, точно меня ударил ногой мой пегий конек Клейнбой.

— А мне все кажется, — бормотал Питер, — что мне на голову свалилось бревно в сто фунтов весом.

— Между тем вы получили только по одному разу кулаком от вашего покорного слуги, — насмешливо и вызывающе заявил грозный драчун. — Ну ладно, будет, вставайте! Нам надо поговорить. И главное, пусть вам не вздумается протянуть лапы к вашим уважаемым ружьям, иначе вам придется проглотить то, что лежит у меня в карабине, в обоих стволах.

Буры были унижены и еще больше огорошены этой самоуверенностью незнакомца, которую подкрепляла столь внушительная физическая сила. Они встали, и движения их были подобны неловким движениям лошади, которую впервые загнали в оглобли.

— А теперь слушайте меня, — сказал незнакомец. — Само собой разумеется, отныне вы находитесь в полном моем подчинении. Я вам кое-что показал. Это был лишь слабый образец… Признаю, я был немного резок, но иначе невозможно. И наконец, так мне захотелось. К тому же для ваших мозгов это было более понятно, чем длинные речи.

Корнелис и Питер издали ворчание, которое в крайнем случае могло сойти за выражение согласия.

— Я буду приказывать, а вы будете беспрекословно исполнять. Потому что я сильней. А также умней. Будете мне принадлежать телом и душой в течение некоторого времени. Надеюсь, оно не будет продолжительным. Залогом вашей преданности будет ваша жизнь и в еще большей мере — ваша личная заинтересованность.

Обе скотские физиономии несколько прояснились, а Питер, несмотря на синеватое вздутие, которое появилось у него на лице, даже попытался улыбнуться.

— Договоримся, сэр, — сказал он. — Правда, рука у вас тяжелая, но ваши речи — золото.

— Алмазы, хотите вы сказать, приятель!..

— Простите мое любопытство: вы тоже думаете найти сокровища кафрских королей?

Ораторский прием Питера, осторожность, с которой он задал интересовавший его вопрос, доказывали, что неотесанный чурбан стал менее грубым.