Похитители бриллиантов

— Они непрочны…

— Убьем лошадей. У них шкура крепкая. Сделаем ремни…

— Правильно! В таком случае, скорей за дело!

И оба англичанина вместе с неграми, подбадриваемые своими неустрашимыми спутниками, бросились в заросли и стали валить деревья и подбирать их одно к другому по длине и толщине. Оставалось только скрепить их.

Всех охватило такое лихорадочное усердие, что эта часть работы была выполнена меньше чем за час.

Зуга и бушмен зарезали лошадей, освежевали их, бросили в реку отравленное мясо, а шкуры разрезали на длинные ремни. Никто не думал передохнуть хоть минуту, никто не думал о голоде, который уже давал себя чувствовать, никто не обращал внимания на надвигавшиеся густые тучи, на гулкие раскаты грома, на первые крупные капли дождя. Все работали, как в лихорадке. Стихии разбушевались со всей яростью, которая им свойственна.

Но, несмотря ни на что, плот был сколочен. Однако пуститься в плавание немедленно было бы большой неосторожностью: ночь стала непроницаемо темной, густые тучи повисли на верхушках деревьев. Раскаты грома были оглушительны, и тысячи молний полосовали свинцовую воду реки; буря трепала густые заросли. Дождь превратился в ливень — один из тех ливней, каких жители наших широт и вообразить не могут. Это было нечто такое, как если бы где-то наверху вылетело дно водоема площадью в двадцать пять квадратных миль.

От такого притока воды река немедленно вздулась. Еще несколько минут, и ливень вызвал бы наводнение. Вода уже и так поднималась на глазах, и при вспышках молний было видно, что она течет все быстрей и быстрей. Надо было поскорей двинуться вперед. Если на ходу вас может опрокинуть волна, то оставаться на месте еще опасней: каждую минуту можно погибнуть в потоке, который расшвыривает вырванные деревья.

Альбер стоял на середине плота. Рядом с, ним был миссионер, как всегда, непроницаемый и мрачный. Сюртук прилипал у него к костлявому телу. Впереди и позади находились оба негра, вооруженные длинными шестами. Управление утлым плотом они взяли на себя. Жозеф и мастер Виль оставались еще на берегу и собирались тоже занять места на плоту.

В это время раздался раскат грома, способный заглушить залп двадцати батарей, и разогнал тучу. Необычайной силы ураган выворачивал деревья, они с шумом валились, и плот, внезапно оторвавшись, полетел стрелой среди всяких обломков, которые уносила река.

Полицейский, который держал сплетенный из лиан канат, упал. Он заметил при этом, что канат не порвался, а перерезан острым ножом. Мастер Виль стал ругаться крепкими матросскими словечками. Крик бешенства вырвался одновременно и у Жозефа, который увидел, что плот ушел в чернеет вдали на свинцовой поверхности реки. Никаких сомнений: они с мастером Вилем остались на твердой земле, в то время как его друг покачивался на зыбких бревнах, уносимых потоком.

В это время миссионер быстро оглядел всех, убедился, что негры, занятые своим опасным делом, не заметили странного движения, которое он сделал в момент отплытия, спокойно сложил нож, который держал в руке, опустил его в карман и снова застыл в неподвижности.

Странно: Альбер как будто ничего не видел. Он был равнодушен к разгулу стихий. Он сидел на корточках, обхватив голову руками, и даже не замечал отсутствия двух своих спутников. Француз, казалось, не чувствовал, как бурный поток бросал его плот из стороны в сторону.

Миссионер был заинтригован этим его оцепенением и дотронулся до его плеча. Альбер поднял голову, посмотрел невидящим взглядом и как будто не узнал его. Между тем молнии освещали эту странную и драматическую сцену. Зуга и бушмен, работая шестами, внезапно заметили исчезновение двух белых. Но они едва могли обменяться хотя бы несколькими словами — работа поглощала все их внимание. Впрочем, остановиться все равно невозможно — течение слишком стремительно. Надо будет подождать благоприятной минуты, чтобы задержаться где-нибудь в подходящем месте. Честные негры и не помышляли бросить своих спутников.

— Месье! Месье де Вильрож! — говорит лжемиссионер, все сильней напирая Альберу на плечо.

Жалобный стон раздался ему в ответ. Альбер попытался встать, но, пораженный непонятной болезнью, он тяжело упал на бревна, не проявляя никаких других признаков жизни, кроме прерывистого дыхания, которое вырывалось у него со свистом.

— Так, отлично! — холодно пробормотал его преподобие. — Только этого не хватало! У молодца приступ злокачественной лихорадки. Знаю я, что это такое. Девяносто шансов из ста за то, что он расстанется со своей шкурой! Но тогда я становлюсь его наследником! Почтенное наследство, если только он держит при себе пресловутую карту. Тогда уж я узнаю, где они лежат, эти сокровища кафрских королей. Но хорош я буду, если документа при нем не окажется! Какого черта я тогда перерезал канат? Если его карманы пусты, надо будет его лечить и вылечить. Да еще удастся ли? Надо, чтобы он жил и пустился на поиски своего слуги и дурачка-полицейского. Для этого надо догнать черных, которые похитили третьего француза. У меня, таким образом, получится целое войско, и эти бойкие французы сопротивляться не смогут.





ГЛАВА 16




Читатель наконец знакомится с госпожой де Вильрож и ее отцом. — На алмазные поля! — По Южной Африке. — Нападение на дилижанс. — Бандиты в масках. — Опять убитые. — Гнусная комедия. — Новые проделки Клааса. — Пастор Смитсон тяжело ранен. — Покинутый крааль. — Странная встреча. — Еще одна жертва бура. — Дочь торговца из Нельсонс-Фонтейна. — Две сиротки.



В тот самый день, когда Альбер де Вильрож свалился в лихорадке на плоту, ставшем игрушкой волн, лучи заходящего солнца осветили на берегу реки Брак драматическую сцену.

По малоезженой дороге, пролегавшей среди высохших трав, быстро катилась запряженная четверкой карета. Она была значительно меньше и легче тех огромных фургонов, которыми обычно пользуются на Капе с тех пор, как здесь возникла колония. На левой пристяжной сидел прямой, как жердь, форейтор[101] в огромных сапогах и белом шлеме. Он щелкал бичом и время от времени дул в медный рожок, висевший у него на ремешке через плечо. А кучер, весь день изнывавший от жары, с жадностью вдыхал воздух, который уже становился прохладным.

У обоих висело на боку по револьверу крупного калибра, и оба настороженно смотрели по сторонам.

В карете сидело всего двое путешественников: старик и молодая женщина. Старик, высокий, худой, с редкими седыми волосами на голове и тщательно выбритый, представлял хорошо всем знакомый тип протестантского пастора. Его спутница — одна из тех прелестных златокудрых и голубоглазых англичанок, цвет лица которых напрашивается на устарелое, но все же милое сравнение с цветущей розой.

Несмотря на всю утомительность долгого путешествия, лицо это сохраняло полную свежесть. Однако тревога поминутно пробегала по тонким чертам, складки возникали вокруг рта, и слезы выступали на глазах у прелестной путницы.

— Отец! — грустно заметила она, когда лошади чуть замедлили бег. — Отец, почему мы так медленно плетемся? Скоро ночь, нам бы уже следовало быть в краале.

— Анна, дорогое дитя мое, имей терпение. Мы сделали все, что было в человеческих силах. Скачем без передышки. Опережаем почту на двое суток…

— Да, но Альбер ждет меня… целых три недели. Он ранен… Быть может, его уже нет в живых, — говорит молодая женщина рыдая.

Старик отер слезу, которая скатилась и у него по морщинистой щеке, и окликнул кучера:

— Дик!

— Мистер Смитсон!

— Где мы сейчас находимся?

— Примерно в десяти милях от Пемпин-крааля.

— До вечера доберемся?


— Если Господу будет угодно, джентльмен. И если лошади не околеют.

— Вы сможете ехать при луне, когда зайдет солнце?

— Надеюсь.

— Дорогу вы хорошо знаете?

— Направление я знаю хорошо, мистер Смитсон. Но поручиться за то, что дорога безопасна, я не посмею, — негромко ответил кучер. — Видите ли, если бы я не боялся напугать молодую госпожу…

— Тихо! — с тревогой перебил его старик. — Едем! И погоняйте! Я вам заплачу вдвое. И вашему товарищу! Если падут лошади, купим в краале других.

— Спасибо, отец! — воскликнула молодая женщина, с нежностью целуя старика. — Спасибо! Ты такой добрый! Я тебя благословляю за каждую минуту, которая приближает меня к Альберу. Он жив, не правда ли? Мы его вылечим, он поправится!..

Как видит читатель, дьявольский замысел Клааса вполне удался. После описанной нами встречи этого мерзавца и его братцев Питера и Корнелиса с загадочной личностью, которую мы знаем только как его преподобие, Клаас времени не терял.

Прошло едва несколько часов после убийства торговца на прииске Нельсонс-Фонтейн, и наш бур выехал в Кейптаун. Подталкиваемый любовью, ненавистью и алчностью, он пустился вскачь в Бельфор. На огромном расстоянии, которое лежит между прииском и этим маленьким городком, он всюду находил своих людей, в каждом краале брал свежих лошадей взамен заезженных и за неделю покрыл четыреста девяносто километров, которые лежали между этими двумя населенными пунктами.

Он пересекал ущелья, овраги, леса, переправлялся через реки, миновал Крамерс-Фонтейн, переправился через приток Оранжевой реки — Стейнкопф-Ривер и купил коня в краале Кемпбелс-Дорп. Переправа через Кайбу, на виду миссии Бакхуз, едва не стоила ему жизни. Но он отделался купаньем и потерял в воде лошадь. Из Бакхуза он добрался до Хоптоуна, поднялся на скалистый массив, на что никто в одиночку не отважился бы, я, разбитый усталостью, добрался до Рудкил-крааля. Еще через два дня он был в Ричмонде, оттуда поскакал в Викторию и, не останавливаясь ни днем, ни ночью, прибыл наконец в Бельфор. Он был до такой степени измучен, что не смог слезть с лошади без посторонней помощи, ноги его распухли, и, чтобы снять с него сапоги, их пришлось разрезать. Четыреста пятьдесят километров из Бельфора в Кейптаун он проехал по железной дороге, прекрасно отдохнул в поезде и прибыл на место таким же свежим и бодрым, каким был в момент отъезда. За девять дней он покрыл расстояние почти в тысячу километров, из коих пятьсот — верхом, да еще по такой дороге, трудней которой нет на свете.

В какой-то продажной газетенке, какие одинаково процветают и в зное колонии и в грязи метрополий, он напечатал заметку об убийстве торговца-еврея и отправил госпоже де Вильрож написанное его преподобием письмо о том, что ее муж тяжело ранен и ждет ее в Нельсонс-Фонтейне. Как и следовало ожидать, это известие подействовало на бедняжку, как удар молнии.

— Едем немедленно! — сказала она своему отцу, который тоже был потрясен.

Достойная дочь миссионера, привыкшая ко всем опасностям и невзгодам здешней жизни, Анна не подумала ни о расстоянии, ни о трудностях, ни об опасностях такого путешествия. Мистер Смитсон, всегда готовый пуститься в дальнюю дорогу, согласился беспрекословно, на что был бы способен не всякий житель наших европейских стран.

Он без всякого промедления выехал с дочерью по железной дороге в Бельфор. Туда же вскоре прибыл и Клаас, который решил следовать за ними по пятам.

Миссионер хотел избежать медлительности, с какой передвигаются колымаги, обычно перевозящие пассажиров в алмазный край. Кроме того, он не мог допустить, чтобы дочь путешествовала в сомнительной компании. Поэтому он сговорился в Бельфоре с двумя возницами, которые за довольно круглую сумму согласились доставить его с дочерью на прииск, где он рассчитывал найти своего зятя.

Половину этой второй части путешествия, при всей ее утомительности, молодая женщина перенесла спокойно и твердо. Поддерживаемая лихорадочной тревогой, госпожа де Вильрож думала только об одном — как бы поскорей добраться до места. И возницы только восторгались ее непоколебимой решимостью и неукротимой энергией.

Вот уже отъехали сто километров от Ричмонда. Путники спешили и потому избрали путь, по которому ранее проследовал Клаас. Они находились на Брак-Ривер[102]. Эта река образуется из двух потоков, берущих свое начало один — в Виктории, второй — в Ричмонде. Они сливаются у Хонинг-крааля и впадают в Оранжевую реку несколько выше прииска. Зимой эта река весьма бурна, а летом она бы совершенно обмелела, если бы ее не питали многочисленные озера, или «пены».

Лошади страшно устали, но, отчасти чтобы угодить пассажирам, отчасти из собственного желания поскорей добраться до крааля, форейтор покрикивал на лошадей и то и дело хлестал их кнутом.

Карета отъехала километра два и попала в густые заросли, среди которых вилась еле заметная тропинка, незаслуженно называемая дорогой. Солнце опускалось все ниже, тени сгущались. То ли от усталости, то ли боясь встречи с хищными зверями, лошади замедлили шаг.

— Вперед! — понукал их форейтор.

— Стой! — властно приказал из-за куста чей-то грубый голос.

Не обращая внимания на это требование, форейтор подобрал поводья, дал шпоры своему коню, а кучер тем временем быстро зарядил свой револьвер, барабан которого издал при этом сухой треск.

Лошади рванулись вперед и громко заржали. Им ответило ржание других лошадей, по-видимому, стоявших где-то в зарослях. Затем справа и слева раздалось несколько револьверных выстрелов. Лошадь под форейтором упала с пробитым черепом. Сам он был отброшен метров на восемь. Несчастный лежал неподвижно на земле, и кровь шла у него горлом. Кучер стрелял наугад туда, где видел вспышки. Три лошади, задержанные трупом четвертой, убитой, били друг друга ногами, и карета, казалось, вот-вот опрокинется.

Снова затрещали выстрелы, и из-за кустов появилось несколько человек, одетых по-европейски и в широкополых шляпах, надвинутых на глаза. Они громко кричали «ура», а из кареты раздался крик ужаса. У кучера горло было пробито пулей, он упал на дышло, а оттуда свалился на землю, лошадям под ноги.

Тем временем разбойники, угрожая пассажирам оружием, приказали им немедленно выйти из кареты и предупредили, что застрелят их при малейшей попытке к сопротивлению.

Сдавленные стоны доносились из кареты.

— Тысяча чертей! — проворчал один из разбойников. — Неужели мы их всех ухлопали?

— Гм! — так же ворчливо продолжал другой, — Там и не двигается никто.

— А ведь Клаас наказывал курочку не трогать!.. «Убейте кучера, убейте форейтора, ухлопайте старика, если он будет вам надоедать, но женщину пальцем не троньте, не то я вам головы снесу!» — вот как он говорил.

— Да где он, этот верзила? Ведь он собирался разыграть здесь целую комедию! Он должен был нас обратить в бегство и оказаться благородным спасителем этой прелестной особы!

— Чудно все-таки, когда такой парень, как он, который не боится ни Бога, ни черта, вдруг прибегает к таким дурацким штучкам!

— Конечно! На его месте я бы долго разговаривать не стал! Я бы подхватил красотку и унес… Вот и все!..

— Однако мы не можем торчать здесь бесконечно, как пугала на огороде!..

— Эй, вы! В последний раз! Выходите, или мы разрубим карету топором! — прорычал первый разбойник.

Внезапно, верхом на огромной лошади, прискакал еще один человек.

— Дорогу! — кричал он. — Дорогу! Гром и молния! Дорогу, или я вас всех выпотрошу, мерзавцы! Назад! Вон отсюда!

— Ну, вот наконец и Клаас! Вот он, «спаситель»! Ладно, идем, комедия кончена!