Похититель душ

– Дюран кричал, что его сестра вытащит его, после чего он найдет наших детей и выпотрошит их, а потом – мой Бог! Я даже не могу повторить, что он грозил с ними сделать. Рядом с ним нормального человека начинает тошнить.

А потом Фрейзи рассказал про «инцидент», который обязательно станет частью легенд нашего участка.

– Как только мы вылезли из машины скорой помощи, один из патрульных набросился на Дюрана с кулаками.

Я была счастлива это слышать.

– К сожалению, их было двое. И мы не помним, кто именно его ударил.

Ни в одном из рапортов, написанных позднее, не упоминалось об этом эпизоде, хотя Дюран многократно жаловался, что стал жертвой жестокости полиции.

Как только состояние Уилбура Дюрана стабилизировалось после ампутации правой руки, его перевели в помещение, предназначенное для содержания особо опасных преступников, зафиксировав обе ноги и левую руку наручниками. Конечно, трудно было представить, что человек, лишившийся правой руки, даже обладающий его талантами, сумеет спастись. Несколько детективов из нашего отдела, сопровождавших машину скорой помощи, присоединились к Спенсу Фрейзи, когда он допрашивал Дюрана относительно местонахождения остальных похищенных детей.

Уилбур отказался отвечать на вопросы.

Интересно, что имел в виду Москал, когда сказал, что Шейла Кармайкл отошла в тень в Бостоне, – она появилась в Лос-Анджелесе во всей своей красе, словно новый Джонни Кокран. Впрочем, в этом процессе не пойдет речь о том, виновен подозреваемый или нет, поскольку тут ни у кого не могло быть сомнений, – и все ее выступления являлись грандиозной рекламной кампанией. Оставался без ответа лишь вопрос о наказании, которое зависело не только от двенадцати присяжных, рядовых граждан, но и от общественного мнения.

Я начала читать о ней. У меня не возникло проблем, с которыми я столкнулась, когда пыталась что-то узнать о ее брате, – существовало множество биографий, цитат, а также целая серия статей, которые она написала для юридических журналов. Казалось, эта женщина заявляет: «Я хочу быть судьей». Быть может, склонность ее брата к похищениям и убийству маленьких мальчиков положит конец ее карьере. Пожалуйста, Господи.

Она была знаменита в юридических кругах из-за того, что соглашалась защищать тех, к кому никто не испытывал сочувствия. А это именно такой случай – ее брата поймали на месте преступления, когда он пытался убить ребенка, после того как изнасиловал его. Часть своего преступления он совершил на глазах того, кто хорошо знал ребенка, меня самой, а я опытный офицер полиции. К тому же Дюран все заснял – пленку конфисковали как вещественное доказательство. Даже самый сердобольный состав присяжных сочтет его виновным. Не говоря уже о собранных нами многочисленных уликах, которые указывали на его участие в похищении других детей. Не приходилось сомневаться, что многие из этих улик будут приняты судом в качестве доказательства вины Дюрана.

Это был один из самых хорошо подготовленных процессов, которые мне приходилось видеть за всю мою карьеру в качестве полицейского, и все знали, что, если бы не сестра, Уилбуру было бы совсем непросто найти адвоката, который согласился бы его защищать. И дело тут не в деньгах. Главная проблема – отрицательная карма, которую получали все, имеющие отношение к преступлениям вроде тех, что совершил Уилбур Дюран. Это обстоятельство настолько труднопреодолимо, что мало кто из достойных уважения адвокатов захотел бы иметь дело с Дюраном.

К тому же все знали, что я – то есть детектив, который вел расследование, – хорошо знакома с одной из жертв, что также являлось отрицательным фактором для адвоката; ему будет трудно рассчитывать на содействие со стороны полицейского департамента. Конечно, никто не станет говорить об этом вслух – все мы должны быть выше желания отомстить. Однако у любого местного адвоката, который согласится на защиту Уилбура Дюрана, бумажные проблемы будут решаться медленнее, чем обычно, звонки будут задерживаться, а улики исчезать.

Продажи и прокат фильмов Дюрана моментально утроились, как только правда о нем стала всеобщим достоянием.

Критики разродились серией статей, в которых разбирали пугающий и блестящий реализм его творений. Все это вызывало у меня тошноту. Между тем Шейла Кармайкл организовала мощную кампанию в поддержку своего брата. Кровавые подробности его детства открывались для всех с такой откровенностью, которую Келли Макграт и представить себе не могла. Истории о дяде Шоне, об обидах, которые наносил Уилбуру дед, подробности жизни и безумия матери-алкоголички. Я слышала, как рвут на себе рубашки люди в южном Бостоне и Калифорнии. Но все участники описываемых событий мертвы – кто мог возразить?

На следующее утро после ареста Уилбура Дюрана его обвинили в попытке убийства несовершеннолетнего, а также в сексуальном насилии – врачи установили, что Джефф был изнасилован, перед тем как получил другие ранения. Кроме того, Дюрану выдвинули обвинение в двойной попытке убийства офицера полиции, в похищении Натана Лидса и ряда других мальчиков, хотя их тела и не были найдены. А вскоре, после того как будут изучены улики, предъявят обвинение и в убийстве Эрла Джексона, никто в этом не сомневался.

Я делала все, что было в моих силах, но не могла бы назвать свои дни хорошими или плохими; теперь стандарты моего существования описывались словами «ужасные» или «терпимые». Один из лучших дней после ареста наступил после назначения прокурора; Джеймс Йоханнсен, который энергично поддержал мою просьбу на получение ордера на обыск и на арест, стал тем человеком, в чьи обязанности вменялось позаботиться о том, чтобы Уилбур Дюран понес наказание за свои чудовищные преступления по всей строгости закона. Прежде он был жестким, энергичным адвокатом, но умение различать добро и зло сделало для него невозможным продолжать защищать всяких подонков, совершивших мерзкие преступления. Он перешел на правильную сторону около восьми лет назад. Джим будет достойным противником для Шейлы Кармайкл, которой придется нелегко, даже если прокурор окажется слизняком.

Как и следовало ожидать, Шейла бросилась в бой. Когда Йоханнсен подал ходатайство на проведение сравнительных тестов ДНК, она немедленно направила встречное прошение, чтобы блокировать тесты на основании закона о гражданских правах. В конце концов ходатайство Йоханнсена удовлетворили, но его победа была поставлена под сомнение в прессе, когда Шейла потребовала провести слушания о поручительстве.

Судья выслушал ее заявление о том, что «ее брат имеет тесные связи с голливудским сообществом» с выражением отвращения на лице. Йоханнсен, который прекрасно понимал, что у Дюрана нет ни малейшего шанса выйти на свободу под залог, заметил, что для Дюрана залог даже в миллион долларов не проблема. Полицейские, присутствовавшие на слушаниях, рассказали мне, что, когда судья отказался выпустить Дюрана под денежный залог, Шейла вышла из себя, а судья в ответ покинул зал заседаний, предоставив ей беситься в одиночестве.

Тест ДНК провели в ближайшие несколько дней. Он выявил полное совпадение с материалом, взятым у Джеффа. Я привела Эвана к Джеффу, как только появилась такая возможность, но на него было страшно смотреть. Он очень страдал физически, но еще более ужасным было его эмоциональное состояние. Эван повел себя как верный друг и всячески поддерживал Джеффа. Однако напряжение сказывалось и на нем.

– Это должен был быть я, верно?

Я не могла это отрицать, но полной уверенности у меня не было.

– Мы не знаем, – ответила я Эвану. – Дюран молчит.

Пока Эван не показывал, что чувствует свою вину, но Док Эркиннен сказал мне, что я должна следить за появлением соответствующих признаков – уход в себя, мрачность, желание побыть одному. Интерес к смерти. Моему сыну не следовало смотреть фильмы ужасов; ему их хватало в реальной жизни.

Джефф больше никогда не сможет есть фрукты; его укороченный желудочный тракт сделал это удовольствие недоступным. Некоторое время ему придется постоянно носить с собой устройство для внутривенных вливаний, поскольку он нуждался в постоянном приеме антибиотиков, чтобы избежать инфекции, с которой приходилось постоянно бороться после того, как его внутренности достаточно долго находились под воздействием воздуха. Врачам пришлось вырезать три фута кишок, которые в буквальном смысле высохли, но его родители дали согласие докторам, которые предложили попытаться сохранить другую часть, которая пострадала не так сильно.

Чья-то пуля пробила его правую почку, и ее пришлось вырезать. Он потерял очень много крови; сотни полицейских сдавали для него кровь. Но он едва не умер, несмотря на несколько переливаний крови. Даже если он сможет нормально двигаться, Джефф уже никогда не будет играть в футбол или заниматься любым другим видом спорта, чтобы не повредить единственную почку.

Между тем, главным образом благодаря Спенсу и Эскобару, работа по закрытию дела постепенно продвигалась вперед. Ордера удавалось получать без малейших затруднений. Организовали новый обыск в доме, но теперь полиция лучше знала, что следует искать. В одном из ящиков с одеждой Уилбура Дюрана нашли пуговицу.

Пуговицу с рубашки Эрла Джексона. Дюрану предъявили обвинение в убийстве первой степени, а также в сексуальном насилии и похищении ребенка. Теперь ему не сносить головы.





Глава 35




Далее следует признание Жиля де Ре, рыцаря, барона Бретани, обвиняемого, сделанное добровольно и не под давлением, днем в пятницу, 21 октября 1440 года.

На предмет похищения силой и убийства большого количества детей, противоестественного греха распутства и содомии, жестокого метода убийства, а также занятий колдовством, сговора с дьяволом и жертвоприношений, данных обещаний и заключения союза с темными силами, а также прочих преступлений, обозначенных в вышеназванных статьях обвинения, милорд Жиль де Ре, обвиняемый, добровольно, откровенно и с прискорбием признал, что он самым отвратительным образом вынуждал большое количество детей совершить преступление и грех содомии с последующим убийством этих детей. Он также признал, что вызывал демонов, приносил им жертвы, давал клятвы и обещания, а также творил прочие вещи, в которых он признался в присутствии вышеназванного милорда советника и ряда других людей.

В ответ на вопросы вышеназванного святого отца и советника, касающиеся места, где он начал совершать грех содомии, он заявил, что это было в замке Шантосе; он сказал, что не помнит, когда и в каком году точно, но что события, о которых идет речь, берут свое начало примерно в тот год, когда умер его дед, милорд де ла Суз.

На вопрос милорда советника, кто толкнул его на эти преступления, он ответил, что совершил их, следуя своему собственному желанию и воображению и не по чьему-либо совету или наставлению, стараясь единственно получить греховное удовольствие и не с какой-либо иной целью или намерением.

Милорд советник, удивленный тем, что обвиняемый совершил вышеназванные преступления, движимый собственным желанием, а не по чьему-либо наущению, снова попросил обвиняемого объяснить, с какой целью и по какой причине он приказывал убивать вышеназванных детей, а потом сжигать их трупы, и почему он решил пожертвовать своей душой, отдавшись этим страшным преступлениям, убеждая его открыть правду, исключительно, чтобы облегчить свою измученную душу и сознание, и таким образом заслужить понимание со стороны самого великодушного и милосердного искупителя. На это обвиняемый, возмущенный тем, что к нему обращаются с подобными словами, заговорил по-французски и сказал милорду советнику:


– Helas, Monseigneur, vous tourmenteret moy aveques! – О монсеньор, вы мучаете себя и меня.

На что милорд советник ответил тоже по-французски:

– Я нисколько себя не мучаю, но я чрезвычайно удивлен тем, что вы мне сказали, и просто не могу этим удовлетвориться. Я хочу услышать от вас чистую правду по причинам, которые я вам уже назвал много раз.

На это обвиняемый ответил:

– Я вам сказал правду: кроме тех, что я вам назвал, у меня не было других намерений, целей и причин, а их достаточно, чтобы убить десять тысяч человек.

После этого милорд советник прекратил допрос обвиняемого и приказал привести Франческо Прелати. Прелати поставили рядом с Жилем де Ре, обвиняемым, и он и вышеназванный обвиняемый были допрошены – вышеназванным епископом Сен-Бриёка на предмет вызова демонов и жертвоприношений им в виде крови и отдельных частей тел маленьких детей, а также мест, где они проводили колдовские ритуалы и жертвоприношения, в совершении которых обвиняемый и Франческо сознались.

Далее Жиль, обвиняемый, и Франческо ответили, что вышеназванный Франческо по приказу обвиняемого несколько раз вызывал демонов, и одного определенного демона по имени Баррон, как в его отсутствие, так и при нем, и, более того, вышеназванный обвиняемый признался, что участвовал в двух или трех таких сеансах, в Тиффоже и Бурнёфан-Ре, но он ни разу не смог увидеть или услышать демона, несмотря на то что обвиняемый с помощью вышеназванного Прелати передал этому самому Баррону записку, написанную его собственной рукой, в которой обещал выполнять приказы демона, но желал сохранить свою душу и жизнь. А также обвиняемый обещал вышеназванному демону Баррону руку, глаза и сердце ребенка, которого Франческо должен был принести ему в жертву, но не принес.

Милорд советник затем приказал Франческо Прелати вернуться в комнату, где его держали под стражей. И тогда обвиняемый Жиль повернулся к Прелати и, тяжело вздохнув, со слезами на глазах сказал по-французски: «Прощай, Франческо, друг мой! Нам больше не суждено встретиться на этом свете; я молю Бога, чтобы он дал тебе терпение и понимание, и знаю, что, если тебе хватит веры в Бога, мы снова встретимся и вкусим радости рая. Молись за меня Богу, а я стану молиться за тебя!»

После этого он обнял Франческо, которого тут же увели.



Мы с моим сыном вместе читали одну из первых копий признания милорда. Ее дал мне Жан де Малеструа, который получил собственную копию, поскольку не присутствовал при допросе. Над другими копиями старательно работала целая армия специально нанятых писцов, которые, склонившись над пергаментами, с невероятной скоростью заполняли страницы словами.

Я тяжело вздохнула, читая сухие, бесчувственные слова, и спросила сына:

– Что могут означать слова «с прискорбием» в описании его речи? Может быть, он плакал, как тогда, когда я говорила с ним в первый раз в той самой комнате, где он сделал свое признание? Если так, то это не слишком точное определение.

Покачав головой, он хотел сказать мне, что знает не больше моего.

– Матушка, тебе следует помнить, что в задачу этих документов не входит передать тонкости ситуации, в которую попал милорд. Они должны защитить тех, кто вынесет ему смертный приговор, от гнева его семьи, и больше ничего.

Возмущение семьи, скорее всего, будет таким же сухим и лишенным искренних чувств. Рене де ла Суз вряд ли будет по-настоящему горевать о брате, но станет рвать на себе рубаху и посыпать голову пеплом, чтобы получить назад владения милорда, которые тот отнял у него силой. Маленькая Мари де Ре едва ли знала отца, кроме того, что ей рассказывала о нем мать, имеющая все основания его ненавидеть.

Неужели Жиль де Ре наконец сломался в своих роскошных апартаментах и выдал все свои сокровенные тайны? Мне казалось, что я слышу его голос.

В его словах я слышала маленького Жиля. То, что он совершил, став взрослым мужчиной, по сути, ничем не отличается от его детских безобразий, только по природе нынешние преступления гораздо страшнее.

Жан встал со стула и, отойдя от меня, подошел к маленькому окну и несколько мгновений внимательно глядел во двор. Мне показалось, что его взгляд на чем-то остановился, но я знала по опыту многих лет, что смотреть там не на что. Видимо, он задумался о чем-то своем.

– Я бы хотела знать, о чем ты думаешь, сынок, – тихо проговорила я.

Он тяжело вздохнул, потом снова медленно втянул в себя воздух. Когда он ко мне повернулся, я увидела у него на лице волнение.

– Матушка, милорд совершил очень много страшных вещей в своей юности. Просто ты ничего о них не знала, – сказал он.

Я попыталась улыбнуться.

– Совсем недавно ты мне сказал, что мальчики не склонны рассказывать все свои тайны женщинам, которые о них заботятся.

– Должен признаться, что не только у милорда были тайны, – со стыдом в голосе сказал он.

Внутри у меня все сжалось от неприятного предчувствия.

– Ты хочешь мне что-то рассказать, Жан?

– Да, но не о себе, а о моем давно умершем брате.

– О Мишеле? Что он сделал такого, о чем не решился рассказать мне?

Жан молчал несколько минут, словно не мог подыскать верных слов для того, что хотел мне поведать.

– Это было так много лет назад, – сказала я. – Нет ничего такого, за что я не смогла бы его простить – да и тебя тоже.

– Речь не идет о том, что он сделал, а о том, что сделали с ним. Точнее, пытались сделать.

Прошло несколько секунд, прежде чем я начала понимать, что он имеет в виду.

– Продолжай, – прошептала я.

– Ты знаешь, что в какой-то момент между мной и милордом Жилем возникла напряженность, и я больше не хотел находиться в его обществе.

– Да. Ваши пути разошлись, а твои интересы отличались от его. Но я считала, что это естественно…

– В том, что у нас испортились отношения, не было ничего естественного, матушка, – прервал он мои логические умозаключения.