Похититель душ
Часть 55 из 86 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он вздохнул, покачал головой, но не стал возражать.
Толпа сильно разрослась с тех пор, как утром мы вошли во дворец. Площадь перед ним была местом, где люди собирались по самым разным поводам: как правило, чтобы посмотреть на представление жонглеров или послушать менестрелей, иногда чтобы узнать какие-то важные новости. Подробности утренних свидетельств быстро распространились в городе, и сюда пришло невероятное количество народа. Разумеется, я не могла не обратить внимания на такое скопление и на гомон сердитых и взволнованных голосов.
Оказалось, что не я одна наблюдаю за происходящим; множество глаз было обращено на меня, и я чувствовала взоры, словно могла потрогать их руками. Я вышла из большой часовни, а следовательно, знала, что происходит внутри. Однако мои развевающиеся черные одежды меня защищали. Люди, глазевшие на меня, отворачивались, если я смотрела на них, лишь кто-то упорно не сводил с меня взгляда: я чувствовала это даже спиной. Обернувшись, я испытала неожиданную радость, узнав мадам ле Барбье.
Она почтительно мне кивнула, я кивнула в ответ и едва заметно улыбнулась. Мне очень хотелось подойти к ней и обменяться сочувственными словами, но мы обе не сдвинулись с места; нам было нечего сказать друг другу в данных обстоятельствах. Потом мы отвели глаза, и я зашагала на кухню, где кухарка налила мне тарелку супа, поскольку на большее у меня уже не осталось времени. Впрочем, меня это нисколько не огорчило – встреча с мадам ле Барбье придала мне новые силы.
На фоне Жана де Малеструа, сидевшего за судейским столом, де Тушеронд, который стоял перед ним, казался крошечным. Впрочем, он отличался хрупким телосложением, а его голос, походивший на женский, звучал очень тихо – что было только на руку прокурору, потому что нам приходилось прислушиваться к тому, что он говорил, и в часовне воцарилась гробовая тишина. Он сумел убедить взволнованных и сильно расстроенных свидетелей четко рассказать о невероятных вещах, случившихся с ними и их детьми, в присутствии такого большого количества могущественных людей.
– Будьте любезны, мадам, расскажите, пожалуйста, что произошло, когда вы передали сына Пуату…
Или:
– Месье, я понимаю, вам очень тяжело, но постарайтесь как можно подробнее сообщить суду, что, по вашему мнению, случилось с Бернаром…
Они ему все рассказывали, без колебаний признавались, словно он святой, хотя они и не были грешниками, а как раз наоборот, людьми, ставшими жертвами страшных преступлений. Они сообщали, когда впервые заметили пропажу детей, где они исчезли, кто первым известил о случившемся, почему подозревали милорда де Ре; более суровый дознаватель мог бы и не получить таких подробных показаний от робких свидетелей.
Мужчина по имени Андре Барбе рассказал об исчезновении сына мадам ле Барбье.
– Я заметил, как он рвал яблоки за домом Рондо, а с тех пор больше не видел… Он пропал, как и многие другие: сыновья Гийома Жёдона, Александра Шастелье и Гийома Гилерэ… Мы бы раньше рассказали о том, что случилось, но боялись мерзавцев, служивших милорду де Ре, потому что они угрожали нам тюрьмой, побоями и прочими бедами, если мы обратимся в магистрат, а когда один из нас все-таки нашел в себе смелость и сообщил о пропаже детей, его не стали там слушать.
Затем, к моему огромному удивлению, поднялась сама мадам ле Барбье.
– Позвольте мне, ваша честь, – сказала она. – Я хотела бы добавить еще кое-что к словам моего соседа.
На лице Тушеронда появилось неудовольствие.
– Хорошо, но только покороче, – в конце концов согласился он.
Она удивила нас тем, что прошла мимо помоста для свидетелей и направилась прямо к судейскому столу. Стражники сразу же напряглись, когда она выставила перед собой сжатый кулак и начала медленно потрясать им. Мне показалось, что таким способом она вбирает в себя мужество и решимость прямо из воздуха.
– Я проклинаю лорда Жиля де Ре навечно, – сказала она. – Пусть его душа отправится в темные глубины преисподней за то, что он сделал со мной и другими людьми. Пусть дьявол заберет его к себе и поджаривает на адском огне.
Тут же со всех сторон раздались крики одобрения. Жан де Малеструа приподнялся со своего места и громко призвал собравшихся к порядку, но безрезультатно: вдохновленная проклятием толпа не желала успокаиваться. Возбужденные вопли ликования смешивались со стонами боли несчастных родителей и с новыми угрозами. Так поносить своего суверена в присутствии епископа было немыслимо и граничило с ересью. И хотя я считала, что те, кому милорд причинил зло, имеют полное право высказать свои чувства, их крики были всего лишь выражением эмоций: последнее слово останется за Господом, и произнесет это слово Его слуга Жан де Малеструа.
Окруженная стражниками, мадам ле Барбье упрямо стояла перед столом и обвиняюще смотрела на Жана де Малеструа, человека, отмахнувшегося от ее жалобы, когда она к нему пришла в первый раз; казалось, весь ее вид говорил: «Я проклинаю и вас тоже за то, что вы не обратили внимания на мое заявление, и все святые знают, что вы это заслужили».
Епископ окаменел, его лицо лишилось всяческого выражения, словно все мысли разом его покинули. Когда стражники попытались сомкнуть круг, он знаком показал, чтобы они отошли. Затем он откашлялся и сурово произнес:
– Если вы сказали все, что хотели, мадам, можете занять свое место.
Не сводя с него глаз, мадам ле Барбье подобрала юбки и смешалась с толпой остальных свидетелей. В этот момент мне вдруг показалось, что в зале стало невыносимо жарко, словно весь воздух высосало какое-то гигантское существо, неожиданно всплывшее из глубин озера. Мужчины начали расстегивать воротники; женщины обмахивались платками. Жан де Малеструа приподнялся на своем месте и приказал открыть окно. Железные петли протестующе заскрипели, когда судебный пристав распахнул не привыкшие к таким вольностям рамы.
Внутрь ворвался холодный ветер, такой же неприятный, как и удушливая жара. Прежде чем мадам успела сесть на свое место, в окно влетел большой черный ворон и принялся кружить над собравшимися. Он злобно смотрел на нас своими крошечными желтыми глазками и громко хлопал крыльями. В комнате раздались испуганные крики, одна женщина в страхе вскочила со скамьи, но уже в следующее мгновение потеряла сознание и упала бы, если бы ее не подхватил спутник. Встревоженная птица попыталась отыскать место, где бы ей сесть, и, не найдя ничего лучше головы мадам ле Барбье, вцепилась острыми когтями ей в волосы.
Мадам ле Барбье закричала и, развернувшись и дико размахивая руками, попыталась согнать птицу. Люди в ужасе отшатнулись от нее, один мужчина встал и, наставив палец на ворона, завопил:
– Это сам дьявол!
И тут в часовне поднялся истошный крик. Люди вскакивали со своих мест, собираясь выскочить наружу, но только мешали друг другу. Его преосвященство выпрямился в полный рост и начал изо всех сил колотить по столу молотком, пытаясь восстановить порядок.
Я встала и бросилась на помощь мадам ле Барбье. Отвернув лицо от черной массы перьев, я потянулась к ворону и потащила его наверх. Он клюнул меня в руку – и тут же обильно потекла кровь. К нам подбежало еще несколько человек, и наконец нам удалось оторвать птицу от ее вопящей жертвы. Ворон мгновенно взмыл к потолку и принялся там метаться, а потом бросился вниз, выставив острые когти в поисках новой жертвы. Казалось, прошла вечность, прежде чем дикие крики людей заставили птицу вылететь в открытое окно.
Де Тушеронд бросился к окну и захлопнул его с таким грохотом, что железная створка непременно должна была отвалиться, но каким-то непостижимым образом выдержала, а цветные стекла, скрепленные расплавленным свинцом, остались в целости и сохранности.
Как плакала бы моя мать, если бы увидела, что ее тонкий белый платочек пропитался алой кровью дочери. Я прижала его к раненой руке, а люди вокруг меня с жалобными стонами обнимались, пытаясь успокоить друг друга. Мужчины и женщины молились и осеняли себя крестным знамением, некоторые с безумным неистовством, пытаясь изгнать злого духа с черными крыльями.
Неужели милорд де Ре наслал этого демона на мадам ле Барбье, чтобы он стал орудием пытки для нее, а с ней вместе и для нас всех? Или неожиданное появление черной птицы было всего лишь случайностью? Никто из нас не знал, как обстояло дело в действительности.
Но все мы были в ужасе.
Ворон уже давно улетел, но шум в часовне не стихал, и продолжать было невозможно – мадам ле Барбье стала последней свидетельницей в тот день. Его преосвященство завершил слушание, прокричав несколько фраз на латыни, чтобы заглушить вопли толпы, и писцы поспешили занести его слова на пергамент. Затем Жан де Малеструа кивнул капитану судебной стражи, а тот в свою очередь быстро подал сигнал подчиненным. Они тут же принялись стучать пиками по каменному полу, но шум, вместо того чтобы стихнуть, начал набирать силу. Вскоре крики подкрепились хлопками ладоней и довольно скоро зазвучали в такт с пиками.
Это было настоящее безумие. Я видела, как Жан де Малеструа подал капитану стражи еще один знак, и тот приказал солдатам прекратить стук. Уже через пару минут они начали выталкивать людей из часовни. Ритмичный шум стал постепенно стихать, когда поток зрителей потек в сторону лестницы.
Громко звучали возмущенные голоса тех, кого не успели выслушать, словно они не сомневались, что именно их рассказ сумеет убедить судей в виновности милорда. Я испытывала к ним сочувствие, хотя не понимала, как, ввиду того, что мы уже услышали, еще одна история сможет что-то изменить.
Я посмотрела на Жана де Малеструа, и он одними глазами спросил меня, насколько серьезна моя рана. Я лишь выразительно пожала плечами. Завтра рука будет болеть, но сегодня не доставляла мне никаких неудобств. Успокоившись по этому поводу, он погрузился в мрачное отчаяние. Я знала, он будет себя ругать за то, что допустил такое безобразие в часовне, хотя было ясно, что это дело рук Бога – или дьявола. Вне всякого сомнения, он тут ни при чем, однако все равно станет винить себя. Я видела, как он поспешно скрылся в боковой двери.
Мы с братом Демьеном вышли вместе с остальными. Мы шли очень быстро; свидетели старались как можно скорее оказаться на площади, потому что им не терпелось поделиться новостями с теми, кто там собрался. Толпа разрослась и стала раза в два больше по сравнению с тем, какой была, когда мы выходили на перерыв. Повсюду уже рассказывали мрачную историю о черной магии, явившейся на крыльях ворона, и я слышала, как люди передают друг другу самые невероятные подробности.
– Крылья у него были огромные, как у цапли.
– А глаза – человечьи!
– Он открыл клюв и заговорил на разных языках!
Я знала, что пройдет совсем немного времени и ворон превратится в дракона с окровавленными когтями, зеленой чешуей и демоническими желтыми глазами, которые проникают в душу человека, стоит ему на него посмотреть. Станут говорить, что на клюве у него была кровь – моя. Мерзкая птица унесла с собой не только это – она лишила меня надежды, что суд и наказание Жиля де Ре могут быть свершены спокойно и с соблюдением порядка и нам не грозят серьезные неприятности. Но теперь в этом деле было так много от дьявола, что здравый смысл и божественный промысел не могли в нем преобладать.
Глава 26
Карл Торсен был прекрасным светловолосым ангелом, как и большинство его предшественников. Он уже не казался маленьким ребенком – был довольно высоким, но сохранял юношескую стройность. Впервые у меня появилась возможность видеть, как один из мальчиков двигается. По фотографиям этого не прочувствуешь, да и видеозапись не дает полного представления о жертвах. Карл оказался атлетичным и намного более изящным, чем можно было бы предположить; во всяком случае, он двигался не так резко, как большинство подростков его возраста, в том числе и мой сын. Он мгновенно стал воплощением всех исчезнувших мальчиков. Я смотрела, как он общается с окружающими его людьми, а в особенности с матерью. Об остальных я могла судить лишь по воспоминаниям тех, кто их любил, что помогало мне понять суть каждого ребенка. А с Карлом и его матерью все получилось иначе – они разговаривали, исполняя изысканный танец семейной близости. Карл дрейфовал от детской открытости к подростковой застенчивости. Сначала мать переполнял гнев, однако она хорошо скрывала свои чувства, пока страх не перерос в огромное облегчение.
Мы поместили их в лучшую комнату для допросов, в которой обычно беседовали со свидетелями, охотно сотрудничавшими со следствием, или жертвами, находившимися в состоянии шока. Здесь стояли удобные кресла, а освещение было мягким. Я дала матери и сыну устроиться, а потом, когда они успокоились, мы немного поговорили. Главным образом речь шла о том, как Карлу повезло, что он сумел сбежать. Затем зашел Эскобар – мы заранее договорились, что он появится «случайно», – и сразу же сосредоточился на Карле. Как только мальчик увлекся разговором, я отвела мать в сторону и спросила, не хочет ли она перейти в другое помещение, где я задам ей несколько вопросов, чтобы заполнить необходимые бумаги. На самом деле я хотела, чтобы Джейк и Карл остались в комнате вдвоем, нужно посмотреть, как Карл отреагирует на Джейка, когда рядом не будет матери. Мальчик сразу же подбежал к Джейку и бросился к нему в объятия, снова и снова повторяя его имя.
– Я знал, что это был не ты, Джейк, я знал, что ты не станешь делать мне ничего плохого.
Этот эпизод вызвал у меня тревогу. Те дети, где бы они ни находились и что бы с ними ни произошло, потеряли веру во взрослых, которым доверяли – это производит ужасное впечатление на ребенка, – а потом их атаковал незнакомец.
Через несколько минут я вернулась вместе с матерью Карла. Сейчас, когда рука Джейка лежала на его плече, Карл начал терять мужество; вероятно, до этого он держался на адреналине, а теперь наступила разрядка. Ему приходилось несколько раз останавливаться, чтобы еще раз рассказать свою историю, уже с большими подробностями.
– Я слышал, как машина выехала из-за угла. Я повернул голову налево и посмотрел через плечо. Она была похожа на машину Джейка, но таких машин, как у него, много – светлая и не внедорожник. Но через пару секунд я услышал, как она тормозит; ну, вы знаете, шум шин по асфальту затихает. Я услышал это и немного встревожился.
Потом машина поехала вдоль тротуара – мы двигались с одинаковой скоростью. Дверь со стороны пассажира распахнулась – этот тип наклонился и открыл ее правой рукой. Я немного отошел в сторону. Он позвал меня по имени – но голос был незнакомым. Когда я заглянул в машину, мне показалось, что это Джейк, и тогда я подошел поближе и спросил, что у него с голосом, а он громко откашлялся и ответил, что простудился. А потом добавил, что я должен сесть в машину, мол, мама сказала, что мне нужно поскорее возвращаться домой.
Тогда я решил, что дома что-то случилось, и собрался сесть в машину. Однако я не мог поверить, что это Джейк. Наверное, тот тип понял, о чем я думаю, и схватил меня за руку. Но я вырвался. Тогда он сильно хлопнул дверцей – я даже испугался, что он защемит мою рубашку и меня потащит по асфальту. Но мне повезло. Потом он нажал на газ и умчался прочь, оставив меня одного. Я заплакал.
Карл вновь разрыдался, как только закончил свой рассказ. Я решила, что это хорошо. Он расслабился, поскольку понимал, что здесь ему не причинят вреда.
Я направилась к двери, чтобы принести кока-колы для мальчика и кофе для матери, а в коридоре едва не столкнулась с бегущим Спенсом.
– Еще одна попытка похищения. Неудачная.
– Похоже, у этого типа есть брат-близнец, – прорычал Васка.
Я закричала в ответ, поскольку иначе он бы меня не услышал, – хотя звук собственного голоса вызвал у меня отвращение.
– Это мог совершить тот же самый человек!
Фрейзи и Эскобар молча стояли рядом.
– Подождите минутку, давайте немного подумаем, – взмолилась я. – До сих пор, насколько нам известно, он ни разу не терпел неудачу. Ему удавалось похитить всех, кого он хотел. А сейчас он отпустил двух детей, чтобы сбить нас со следа. Неужели вы не понимаете? Он водит нас за нос.
Полицейские этого не любят. Впрочем, преступникам такое тоже не нравится – во всяком случае, Уилбуру Дюрану. Казалось, мы включили свет в лаборатории Франкенштейна, когда начали откровенно его разглядывать.
– Нам необходимо отслеживать этого типа, пока он дает нам такую возможность – другого раза может не быть. До сих пор он оставался практически невидимым. А теперь позволил нам взглянуть ему в лицо и сам посмотрел на нас. Он бросает нам вызов, этот сукин сын думает, что он умнее нас.
В висках у меня застучало, ладони вспотели. Но я видела, как изменилось у всех отношение к происходящему.
Карл Торсен и его мать все еще оставались в комнате для допросов. Я обратилась к одному из патрульных полицейских:
– Вы не могли бы передать им, что я немного задержусь из-за другого дела?
С некоторым неудовольствием он кивнул.
– Скажите, что я постараюсь вернуться побыстрее. Принесите им приличный обед, и, если в участке нет свободных денег, я сама его оплачу.
Я направилась к своему столу, чувствуя, что начинается новый раунд безумия вокруг Дюрана. Я вдруг ощутила страшную усталость. Все детективы смотрели на меня. Когда Фред вместе с начальством скрылись в его кабинете, где принялись обсуждать новый поворот событий, раздался звонок.
Он вновь совершил попытку похищения – хотя прошел всего час.
Никто не знал, что сказать или сделать, и прежде всего начальство.
– Это послание, – сказала я.
Никто меня не слушал, кроме Спенса и Эскобара.
– Он говорит: «Поймайте меня, если можете». Именно это я и собиралась сделать с посторонней помощью или без нее. Если я все еще детектив.
Хотя Эррол Эркиннен и дал мне номер своего пейджера, я никогда им не пользовалась. Но положение было критическим. Психолог позвонил мне почти сразу.
– Трое детей сумели убежать от этого типа, и все они находятся в нашем участке.
Толпа сильно разрослась с тех пор, как утром мы вошли во дворец. Площадь перед ним была местом, где люди собирались по самым разным поводам: как правило, чтобы посмотреть на представление жонглеров или послушать менестрелей, иногда чтобы узнать какие-то важные новости. Подробности утренних свидетельств быстро распространились в городе, и сюда пришло невероятное количество народа. Разумеется, я не могла не обратить внимания на такое скопление и на гомон сердитых и взволнованных голосов.
Оказалось, что не я одна наблюдаю за происходящим; множество глаз было обращено на меня, и я чувствовала взоры, словно могла потрогать их руками. Я вышла из большой часовни, а следовательно, знала, что происходит внутри. Однако мои развевающиеся черные одежды меня защищали. Люди, глазевшие на меня, отворачивались, если я смотрела на них, лишь кто-то упорно не сводил с меня взгляда: я чувствовала это даже спиной. Обернувшись, я испытала неожиданную радость, узнав мадам ле Барбье.
Она почтительно мне кивнула, я кивнула в ответ и едва заметно улыбнулась. Мне очень хотелось подойти к ней и обменяться сочувственными словами, но мы обе не сдвинулись с места; нам было нечего сказать друг другу в данных обстоятельствах. Потом мы отвели глаза, и я зашагала на кухню, где кухарка налила мне тарелку супа, поскольку на большее у меня уже не осталось времени. Впрочем, меня это нисколько не огорчило – встреча с мадам ле Барбье придала мне новые силы.
На фоне Жана де Малеструа, сидевшего за судейским столом, де Тушеронд, который стоял перед ним, казался крошечным. Впрочем, он отличался хрупким телосложением, а его голос, походивший на женский, звучал очень тихо – что было только на руку прокурору, потому что нам приходилось прислушиваться к тому, что он говорил, и в часовне воцарилась гробовая тишина. Он сумел убедить взволнованных и сильно расстроенных свидетелей четко рассказать о невероятных вещах, случившихся с ними и их детьми, в присутствии такого большого количества могущественных людей.
– Будьте любезны, мадам, расскажите, пожалуйста, что произошло, когда вы передали сына Пуату…
Или:
– Месье, я понимаю, вам очень тяжело, но постарайтесь как можно подробнее сообщить суду, что, по вашему мнению, случилось с Бернаром…
Они ему все рассказывали, без колебаний признавались, словно он святой, хотя они и не были грешниками, а как раз наоборот, людьми, ставшими жертвами страшных преступлений. Они сообщали, когда впервые заметили пропажу детей, где они исчезли, кто первым известил о случившемся, почему подозревали милорда де Ре; более суровый дознаватель мог бы и не получить таких подробных показаний от робких свидетелей.
Мужчина по имени Андре Барбе рассказал об исчезновении сына мадам ле Барбье.
– Я заметил, как он рвал яблоки за домом Рондо, а с тех пор больше не видел… Он пропал, как и многие другие: сыновья Гийома Жёдона, Александра Шастелье и Гийома Гилерэ… Мы бы раньше рассказали о том, что случилось, но боялись мерзавцев, служивших милорду де Ре, потому что они угрожали нам тюрьмой, побоями и прочими бедами, если мы обратимся в магистрат, а когда один из нас все-таки нашел в себе смелость и сообщил о пропаже детей, его не стали там слушать.
Затем, к моему огромному удивлению, поднялась сама мадам ле Барбье.
– Позвольте мне, ваша честь, – сказала она. – Я хотела бы добавить еще кое-что к словам моего соседа.
На лице Тушеронда появилось неудовольствие.
– Хорошо, но только покороче, – в конце концов согласился он.
Она удивила нас тем, что прошла мимо помоста для свидетелей и направилась прямо к судейскому столу. Стражники сразу же напряглись, когда она выставила перед собой сжатый кулак и начала медленно потрясать им. Мне показалось, что таким способом она вбирает в себя мужество и решимость прямо из воздуха.
– Я проклинаю лорда Жиля де Ре навечно, – сказала она. – Пусть его душа отправится в темные глубины преисподней за то, что он сделал со мной и другими людьми. Пусть дьявол заберет его к себе и поджаривает на адском огне.
Тут же со всех сторон раздались крики одобрения. Жан де Малеструа приподнялся со своего места и громко призвал собравшихся к порядку, но безрезультатно: вдохновленная проклятием толпа не желала успокаиваться. Возбужденные вопли ликования смешивались со стонами боли несчастных родителей и с новыми угрозами. Так поносить своего суверена в присутствии епископа было немыслимо и граничило с ересью. И хотя я считала, что те, кому милорд причинил зло, имеют полное право высказать свои чувства, их крики были всего лишь выражением эмоций: последнее слово останется за Господом, и произнесет это слово Его слуга Жан де Малеструа.
Окруженная стражниками, мадам ле Барбье упрямо стояла перед столом и обвиняюще смотрела на Жана де Малеструа, человека, отмахнувшегося от ее жалобы, когда она к нему пришла в первый раз; казалось, весь ее вид говорил: «Я проклинаю и вас тоже за то, что вы не обратили внимания на мое заявление, и все святые знают, что вы это заслужили».
Епископ окаменел, его лицо лишилось всяческого выражения, словно все мысли разом его покинули. Когда стражники попытались сомкнуть круг, он знаком показал, чтобы они отошли. Затем он откашлялся и сурово произнес:
– Если вы сказали все, что хотели, мадам, можете занять свое место.
Не сводя с него глаз, мадам ле Барбье подобрала юбки и смешалась с толпой остальных свидетелей. В этот момент мне вдруг показалось, что в зале стало невыносимо жарко, словно весь воздух высосало какое-то гигантское существо, неожиданно всплывшее из глубин озера. Мужчины начали расстегивать воротники; женщины обмахивались платками. Жан де Малеструа приподнялся на своем месте и приказал открыть окно. Железные петли протестующе заскрипели, когда судебный пристав распахнул не привыкшие к таким вольностям рамы.
Внутрь ворвался холодный ветер, такой же неприятный, как и удушливая жара. Прежде чем мадам успела сесть на свое место, в окно влетел большой черный ворон и принялся кружить над собравшимися. Он злобно смотрел на нас своими крошечными желтыми глазками и громко хлопал крыльями. В комнате раздались испуганные крики, одна женщина в страхе вскочила со скамьи, но уже в следующее мгновение потеряла сознание и упала бы, если бы ее не подхватил спутник. Встревоженная птица попыталась отыскать место, где бы ей сесть, и, не найдя ничего лучше головы мадам ле Барбье, вцепилась острыми когтями ей в волосы.
Мадам ле Барбье закричала и, развернувшись и дико размахивая руками, попыталась согнать птицу. Люди в ужасе отшатнулись от нее, один мужчина встал и, наставив палец на ворона, завопил:
– Это сам дьявол!
И тут в часовне поднялся истошный крик. Люди вскакивали со своих мест, собираясь выскочить наружу, но только мешали друг другу. Его преосвященство выпрямился в полный рост и начал изо всех сил колотить по столу молотком, пытаясь восстановить порядок.
Я встала и бросилась на помощь мадам ле Барбье. Отвернув лицо от черной массы перьев, я потянулась к ворону и потащила его наверх. Он клюнул меня в руку – и тут же обильно потекла кровь. К нам подбежало еще несколько человек, и наконец нам удалось оторвать птицу от ее вопящей жертвы. Ворон мгновенно взмыл к потолку и принялся там метаться, а потом бросился вниз, выставив острые когти в поисках новой жертвы. Казалось, прошла вечность, прежде чем дикие крики людей заставили птицу вылететь в открытое окно.
Де Тушеронд бросился к окну и захлопнул его с таким грохотом, что железная створка непременно должна была отвалиться, но каким-то непостижимым образом выдержала, а цветные стекла, скрепленные расплавленным свинцом, остались в целости и сохранности.
Как плакала бы моя мать, если бы увидела, что ее тонкий белый платочек пропитался алой кровью дочери. Я прижала его к раненой руке, а люди вокруг меня с жалобными стонами обнимались, пытаясь успокоить друг друга. Мужчины и женщины молились и осеняли себя крестным знамением, некоторые с безумным неистовством, пытаясь изгнать злого духа с черными крыльями.
Неужели милорд де Ре наслал этого демона на мадам ле Барбье, чтобы он стал орудием пытки для нее, а с ней вместе и для нас всех? Или неожиданное появление черной птицы было всего лишь случайностью? Никто из нас не знал, как обстояло дело в действительности.
Но все мы были в ужасе.
Ворон уже давно улетел, но шум в часовне не стихал, и продолжать было невозможно – мадам ле Барбье стала последней свидетельницей в тот день. Его преосвященство завершил слушание, прокричав несколько фраз на латыни, чтобы заглушить вопли толпы, и писцы поспешили занести его слова на пергамент. Затем Жан де Малеструа кивнул капитану судебной стражи, а тот в свою очередь быстро подал сигнал подчиненным. Они тут же принялись стучать пиками по каменному полу, но шум, вместо того чтобы стихнуть, начал набирать силу. Вскоре крики подкрепились хлопками ладоней и довольно скоро зазвучали в такт с пиками.
Это было настоящее безумие. Я видела, как Жан де Малеструа подал капитану стражи еще один знак, и тот приказал солдатам прекратить стук. Уже через пару минут они начали выталкивать людей из часовни. Ритмичный шум стал постепенно стихать, когда поток зрителей потек в сторону лестницы.
Громко звучали возмущенные голоса тех, кого не успели выслушать, словно они не сомневались, что именно их рассказ сумеет убедить судей в виновности милорда. Я испытывала к ним сочувствие, хотя не понимала, как, ввиду того, что мы уже услышали, еще одна история сможет что-то изменить.
Я посмотрела на Жана де Малеструа, и он одними глазами спросил меня, насколько серьезна моя рана. Я лишь выразительно пожала плечами. Завтра рука будет болеть, но сегодня не доставляла мне никаких неудобств. Успокоившись по этому поводу, он погрузился в мрачное отчаяние. Я знала, он будет себя ругать за то, что допустил такое безобразие в часовне, хотя было ясно, что это дело рук Бога – или дьявола. Вне всякого сомнения, он тут ни при чем, однако все равно станет винить себя. Я видела, как он поспешно скрылся в боковой двери.
Мы с братом Демьеном вышли вместе с остальными. Мы шли очень быстро; свидетели старались как можно скорее оказаться на площади, потому что им не терпелось поделиться новостями с теми, кто там собрался. Толпа разрослась и стала раза в два больше по сравнению с тем, какой была, когда мы выходили на перерыв. Повсюду уже рассказывали мрачную историю о черной магии, явившейся на крыльях ворона, и я слышала, как люди передают друг другу самые невероятные подробности.
– Крылья у него были огромные, как у цапли.
– А глаза – человечьи!
– Он открыл клюв и заговорил на разных языках!
Я знала, что пройдет совсем немного времени и ворон превратится в дракона с окровавленными когтями, зеленой чешуей и демоническими желтыми глазами, которые проникают в душу человека, стоит ему на него посмотреть. Станут говорить, что на клюве у него была кровь – моя. Мерзкая птица унесла с собой не только это – она лишила меня надежды, что суд и наказание Жиля де Ре могут быть свершены спокойно и с соблюдением порядка и нам не грозят серьезные неприятности. Но теперь в этом деле было так много от дьявола, что здравый смысл и божественный промысел не могли в нем преобладать.
Глава 26
Карл Торсен был прекрасным светловолосым ангелом, как и большинство его предшественников. Он уже не казался маленьким ребенком – был довольно высоким, но сохранял юношескую стройность. Впервые у меня появилась возможность видеть, как один из мальчиков двигается. По фотографиям этого не прочувствуешь, да и видеозапись не дает полного представления о жертвах. Карл оказался атлетичным и намного более изящным, чем можно было бы предположить; во всяком случае, он двигался не так резко, как большинство подростков его возраста, в том числе и мой сын. Он мгновенно стал воплощением всех исчезнувших мальчиков. Я смотрела, как он общается с окружающими его людьми, а в особенности с матерью. Об остальных я могла судить лишь по воспоминаниям тех, кто их любил, что помогало мне понять суть каждого ребенка. А с Карлом и его матерью все получилось иначе – они разговаривали, исполняя изысканный танец семейной близости. Карл дрейфовал от детской открытости к подростковой застенчивости. Сначала мать переполнял гнев, однако она хорошо скрывала свои чувства, пока страх не перерос в огромное облегчение.
Мы поместили их в лучшую комнату для допросов, в которой обычно беседовали со свидетелями, охотно сотрудничавшими со следствием, или жертвами, находившимися в состоянии шока. Здесь стояли удобные кресла, а освещение было мягким. Я дала матери и сыну устроиться, а потом, когда они успокоились, мы немного поговорили. Главным образом речь шла о том, как Карлу повезло, что он сумел сбежать. Затем зашел Эскобар – мы заранее договорились, что он появится «случайно», – и сразу же сосредоточился на Карле. Как только мальчик увлекся разговором, я отвела мать в сторону и спросила, не хочет ли она перейти в другое помещение, где я задам ей несколько вопросов, чтобы заполнить необходимые бумаги. На самом деле я хотела, чтобы Джейк и Карл остались в комнате вдвоем, нужно посмотреть, как Карл отреагирует на Джейка, когда рядом не будет матери. Мальчик сразу же подбежал к Джейку и бросился к нему в объятия, снова и снова повторяя его имя.
– Я знал, что это был не ты, Джейк, я знал, что ты не станешь делать мне ничего плохого.
Этот эпизод вызвал у меня тревогу. Те дети, где бы они ни находились и что бы с ними ни произошло, потеряли веру во взрослых, которым доверяли – это производит ужасное впечатление на ребенка, – а потом их атаковал незнакомец.
Через несколько минут я вернулась вместе с матерью Карла. Сейчас, когда рука Джейка лежала на его плече, Карл начал терять мужество; вероятно, до этого он держался на адреналине, а теперь наступила разрядка. Ему приходилось несколько раз останавливаться, чтобы еще раз рассказать свою историю, уже с большими подробностями.
– Я слышал, как машина выехала из-за угла. Я повернул голову налево и посмотрел через плечо. Она была похожа на машину Джейка, но таких машин, как у него, много – светлая и не внедорожник. Но через пару секунд я услышал, как она тормозит; ну, вы знаете, шум шин по асфальту затихает. Я услышал это и немного встревожился.
Потом машина поехала вдоль тротуара – мы двигались с одинаковой скоростью. Дверь со стороны пассажира распахнулась – этот тип наклонился и открыл ее правой рукой. Я немного отошел в сторону. Он позвал меня по имени – но голос был незнакомым. Когда я заглянул в машину, мне показалось, что это Джейк, и тогда я подошел поближе и спросил, что у него с голосом, а он громко откашлялся и ответил, что простудился. А потом добавил, что я должен сесть в машину, мол, мама сказала, что мне нужно поскорее возвращаться домой.
Тогда я решил, что дома что-то случилось, и собрался сесть в машину. Однако я не мог поверить, что это Джейк. Наверное, тот тип понял, о чем я думаю, и схватил меня за руку. Но я вырвался. Тогда он сильно хлопнул дверцей – я даже испугался, что он защемит мою рубашку и меня потащит по асфальту. Но мне повезло. Потом он нажал на газ и умчался прочь, оставив меня одного. Я заплакал.
Карл вновь разрыдался, как только закончил свой рассказ. Я решила, что это хорошо. Он расслабился, поскольку понимал, что здесь ему не причинят вреда.
Я направилась к двери, чтобы принести кока-колы для мальчика и кофе для матери, а в коридоре едва не столкнулась с бегущим Спенсом.
– Еще одна попытка похищения. Неудачная.
– Похоже, у этого типа есть брат-близнец, – прорычал Васка.
Я закричала в ответ, поскольку иначе он бы меня не услышал, – хотя звук собственного голоса вызвал у меня отвращение.
– Это мог совершить тот же самый человек!
Фрейзи и Эскобар молча стояли рядом.
– Подождите минутку, давайте немного подумаем, – взмолилась я. – До сих пор, насколько нам известно, он ни разу не терпел неудачу. Ему удавалось похитить всех, кого он хотел. А сейчас он отпустил двух детей, чтобы сбить нас со следа. Неужели вы не понимаете? Он водит нас за нос.
Полицейские этого не любят. Впрочем, преступникам такое тоже не нравится – во всяком случае, Уилбуру Дюрану. Казалось, мы включили свет в лаборатории Франкенштейна, когда начали откровенно его разглядывать.
– Нам необходимо отслеживать этого типа, пока он дает нам такую возможность – другого раза может не быть. До сих пор он оставался практически невидимым. А теперь позволил нам взглянуть ему в лицо и сам посмотрел на нас. Он бросает нам вызов, этот сукин сын думает, что он умнее нас.
В висках у меня застучало, ладони вспотели. Но я видела, как изменилось у всех отношение к происходящему.
Карл Торсен и его мать все еще оставались в комнате для допросов. Я обратилась к одному из патрульных полицейских:
– Вы не могли бы передать им, что я немного задержусь из-за другого дела?
С некоторым неудовольствием он кивнул.
– Скажите, что я постараюсь вернуться побыстрее. Принесите им приличный обед, и, если в участке нет свободных денег, я сама его оплачу.
Я направилась к своему столу, чувствуя, что начинается новый раунд безумия вокруг Дюрана. Я вдруг ощутила страшную усталость. Все детективы смотрели на меня. Когда Фред вместе с начальством скрылись в его кабинете, где принялись обсуждать новый поворот событий, раздался звонок.
Он вновь совершил попытку похищения – хотя прошел всего час.
Никто не знал, что сказать или сделать, и прежде всего начальство.
– Это послание, – сказала я.
Никто меня не слушал, кроме Спенса и Эскобара.
– Он говорит: «Поймайте меня, если можете». Именно это я и собиралась сделать с посторонней помощью или без нее. Если я все еще детектив.
Хотя Эррол Эркиннен и дал мне номер своего пейджера, я никогда им не пользовалась. Но положение было критическим. Психолог позвонил мне почти сразу.
– Трое детей сумели убежать от этого типа, и все они находятся в нашем участке.