Похититель душ

– Дело этим не исчерпывается, Фред, но я пока не могу понять, что еще нужно предпринять. Мне необходимо время.

– Адвокат звонит мне каждые пять минут с новыми угрозами.

– Что я могу сказать? Извините, Фред, мы стараемся закончить как можно быстрее.

Неудовлетворенный Фред ушел, оставив меня наедине с пленками – моей главной надеждой. Я не сомневалась, что, если буду сидеть и смотреть фильм, который сделала, мне обязательно удастся найти какую-то нить. Я вновь включила запись.

Вскоре вернулся Эскобар, производивший обыск у Дюрана дома.

– Ну как? – оживилась я.

– Nada[56].

– Послушай, у тебя есть пара минут? – спросила я.

– Обычно у меня это занимает больше времени.

Я рассмеялась.

– Буду иметь в виду. Ты можешь посмотреть запись и сказать, какие мысли она у тебя вызывает?

Он сел и стал смотреть.

– Они все блондины, – заметил Эскобар.

– Это я знаю.

– Они все юные.

– Аналогично.

– Все очень симпатичные ребятишки.

Невинность, решили мы, вот объединяющий фактор.

– Все это не тянет на улику, – покачал головой Эскобар. Он был прав. Я уже представила себе, что скажет Док: у мальчиков есть то, о чем мечтал похититель, точнее, каким он представлял себя в собственных глазах, ведь первой жертвой был он сам – милый маленький мальчик, которого снова и снова мучили. У него украли детство, отняли невинность, и он решил, что не будет единственным маленьким мальчиком, с которым это произошло. Сам Уилбур уже давно вышел из того возраста, шрамы и синяки детства были забыты и уступили место новому взгляду на мир. Он видел, как доверчивы его жертвы, и старался этим воспользоваться.

Однако эти рассуждения не помогут мне получить ордер на арест. Как и то, что найдено в доме. Там адвокат не появился, но Эскобар жаловался на слугу, который следовал за ними из одной комнаты в другую, отчаянно жестикулировал и ругался на каком-то иностранном языке из-за беспорядка, который устроили полицейские.

– Он выходил из себя, указывая на вещи, которые мы разбросали, – сообщил Эскобар. – Однако не могу сказать, что мы устроили большой беспорядок – вещей в доме совсем немного, – но все расставлено так, словно имеет особый смысл. Так что, думаю, парень правильно устроил скандал.

Отсутствие адвоката говорило о многом. Почему Дюран не отправил адвоката в оба места, если ему есть что скрывать в доме? У адвоката Уилбура Дюрана наверняка имеется достаточное число помощников. И если он никого туда не послал, значит, в доме нет никаких улик.

Фотографии подтверждали, что Эскобар прав, – дом больше напоминал святилище, территорию, на которой жил маньяк порядка. Главная спальня поражала своей холодной отчужденностью. Кровать черного дерева без малейшего намека на украшения в изголовье или в ногах. Наверное, такая кровать стоила не меньше, чем моя машина. Рядом с кроватью располагались две тумбочки, но на них стояли лишь маленькие скульптуры – не знаю, как правильно их назвать, – они напоминали каменные буддистские статуэтки, застывшие в медитации. Совершенно бесполезные, если не считать того, что с них нужно стирать пыль. На моей тумбочке стоит стакан воды, лежат книги, увлажняющий крем и еще куча всяких мелочей.

Но самое сильное впечатление на меня произвел висящий на стене плакат его фильма «Здесь едят маленьких детей».

– А где гроб? – спросила я. Эскобар меня не понял.

– Тот, в котором он спит на самом деле, – уточнила я. Эскобар встал и проворчал себе под нос:

– Ты начинаешь распадаться. Пора уходить.

Я вернулась к фотографиям, отснятым в студии. Попранная невинность присутствовала во всем: искусственных частях тела и фальшивых жидкостях, мечах и ножах, пластиковых, но очень похожих на настоящие, ужасающих виниловых ранах со вскрытыми мышцами и сухожилиями, тронутых следами разложения, выполненных безупречно. Я попыталась совместить эти картины с образами на видеозаписях. А потом с тем, что обнаружила в спальнях детей.

Решение было совсем близко, я почти могла к нему прикоснуться.

Вот только где оно?

Спенс сидел за своим столом.

– Мне нужно немедленно вернуться в студию. Я хочу еще раз все осмотреть.

Он не стал задавать вопросов, заявил лишь:

– Я поведу машину.

Мы уже подходили к двери, когда загудел мой пейджер.

О, да, у меня есть дети, которых необходимо кормить, возить и иногда утешать. Во всем этом безумии я почти о них забыла.

– Что теперь? – вздохнула я. – Эван опять забыл свои щитки?


На сей раз я ошиблась. Это был дежурный сержант. Ко мне пожаловал посетитель.





Глава 23




Те, кому удается обмануть смерть и дожить до невероятно древних лет, приобретают мифический статус, вне зависимости от того, по каким причинам это происходит – благодаря выдающемуся характеру или своим поступкам. Мы знали об одной женщине из Сент-Этьена, которая отметила свой сто второй день рождения; у нее был вздорный нрав, да и особым умом она не отличалась, однако люди приезжали из самых отдаленных мест, чтобы только прикоснуться к ней в надежде обрести частичку ее долголетия.

Если бы мадам Карли дожила до таких лет, мы бы непременно об этом слышали, потому что она была по-настоящему замечательной женщиной. Знавшие ее по Шантосе говорили, что она может творить чудеса с помощью нескольких камешков и горстки земли, и я не вижу причин этому не верить.

Ее сын, Гийом, был сильным мужчиной, добрым и понимающим, и стал бы прекрасным мужем, если бы женился. Мне всегда казалось, что он должен занимать более высокое положение; в нем имелось что-то такое, что выделяло его среди нас. Его отличала замкнутость, но без высокомерия; и тем не менее в нем были какие-то, не поддающиеся определению достоинство и гордость, которые замечали все. Они проявлялись в благородных поступках, распространявшихся на окружающих. Когда мой муж умирал, а я не могла его переворачивать, Гийом всегда оказывался рядом, и его сильные руки и доброе сердце помогали мне заботиться об Этьене.

Тогда я была значительно моложе, и меня гораздо больше занимали самые разные нужды и жизненные возможности. Сейчас Гийому, наверное, уже исполнилось шестьдесят, но он оставался привлекательным мужчиной, высоким, прямым и стройным, прекрасно сложенным, с голубыми глазами и чудесной улыбкой. Должна со стыдом признаться, что в последние дни жизни Этьена я посматривала в сторону Гийома с надеждой. Я не знала ласк своего мужа с тех пор, как он отправился в Орлеан, и очень скучала по его сильным рукам. Мне удалось простить себя за те позорные мысли, хотя я сомневаюсь, что Бог тоже проявил ко мне милосердие, и, если бы Жан де Малеструа знал о моих греховных устремлениях, он наложил бы на меня суровое покаяние за слабость.

«Нам все равно нужно было здесь проехать, – сказала я себе. – Вне всякого сомнения, даже его преосвященство не стал бы возражать против такой небольшой задержки».

Найти Гийома Карли оказалось совсем просто: все, кого мы спрашивали, с восхищением о нем отзывались. И тем не менее никогда не знаешь, что ждет тебя за закрытой дверью, и мой надежный спутник не позволил мне подойти к ней в одиночку.

– Это ради вашей же безопасности, сестра, – с самым серьезным видом заявил брат Демьен.

Интересно, как мне удалось остаться в целости и сохранности за те годы, что я жила без его опеки, – видимо, благодаря какому-то невидимому и таинственному ангелу, который присматривает исключительно за странствующими аббатисами.

Я молча смотрела на дверь, которая открылась внутрь, а потом на пороге появился седой мужчина, которого мы видели в таверне. От неожиданности я на мгновение потеряла дар речи, а потом почувствовала, как во мне проснулось удовольствие, я попыталась его прогнать, но оно не уходило, наоборот, стало сильнее от того, что я увидела его после стольких лет. На лице у него тут же появились удивление и радость. Он повернулся ко мне и, прикрыв глаза одной рукой, принялся весело махать другой. Как я ни старалась, мне не удалось сдержать ответную улыбку.

На удивление уверенной походкой он прошел через маленький садик перед домом и подошел ко мне, и, хотя я продолжала сидеть на своем осле, оказалось, что я ненамного выше его.

– Мадам, – с искренней теплотой в голосе проговорил он. – Или, может быть, я должен называть вас «матушка»?

– Нет-нет, месье, так вы должны называть только вашу замечательную maman[57].

– Я очень вам благодарен за добрые слова о ней. Как же чудесно, что вы решили меня навестить. Прошло очень много времени с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз, не так ли?

К этому моменту я уже широко улыбалась.

– Да, месье, очень много.

Несколько минут мы обменивались любезностями, а потом он сказал:

– Давайте пройдем в дом, там удобнее разговаривать.

Он протянул руку, и я позволила ему помочь мне спуститься на землю. Когда носишь одежду монахини и пытаешься в ней слезть с осла, нет никакой надежды на то, что ты сможешь проделать это грациозно. Однако мне удалось оказаться на земле и не свалиться.

Внутри нас ждал прием, который я не часто встречаю в незнакомых местах. Воздух оказался теплым и одновременно свежим, здесь пахло полированным деревом. И не удивительно – мебель была красивой и изящной, какую не часто увидишь в доме сына повитухи. Я сразу почувствовала присутствие женщины – видимо, в конце концов он женился. Его мир показался мне таким великолепным и наполненным жизнью, что я вдруг ощутила себя необъяснимо счастливой. Я не знала, как зарабатывает на жизнь Гийом Карли, кроме того, что он помогал своей матери, но, судя по всему, он мог позволить себе такие прекрасные вещи.

– Какая красивая мебель, – сказала я.

– О, благодарю вас, – ответил он. – Большую часть я сделал своими руками.

Когда он это сказал, все встало на свои места: он плотник. Мне следовало догадаться, ведь я же видела, как он что-то строгал в таверне. Однако повсюду висели великолепные гобелены и ковры, какие можно увидеть только в домах аристократов. Я прикоснулась к плетеной дорожке, лежащей на невероятно красивом комоде. Гийом Карли заметил мой интерес.

– Матушка жаловалась, что у нее не остается времени на эти вещи. Ее научили плетению в детстве.

Умению делать подобные чудесные вещи не учат дочерей в простых семьях. Я вспомнила волнующие слухи о том, что мадам Карли по происхождению была герцогиней, которая сбежала из дома и постаралась, чтобы ее не нашли. Я никогда не верила подобным сплетням – мадам была слишком практичной и слишком хорошо знала естественные законы мира для женщины, рожденной в благородном доме. Мне же она сама говорила, что ее отец был врачом. А потом мне уже стало все равно, откуда она родом. Она была хорошей женщиной, воспитавшей хорошего сына, и я восхищалась обоими.

Я не могла удержаться и принялась оглядываться по сторонам. Мой взгляд упал на маленький портрет молодой дамы, нарисованный чернилами на пергаменте и вставленный в рамку из слоновой кости. Посмотрев на Гийома, я молча попросила разрешения взять рисунок, и хозяин дома ответил мне кивком.

Я с великой нежностью взяла портрет в руки. Женщина на нем едва заметно улыбалась; это выражение я иногда видела на лице повитухи.

– Это мадам? – спросила я.

– И никто другой.

Портрет был очень хорошим, потому что в нем я угадала черты женщины в самом расцвете лет, которая помогала мне произвести на свет моих сыновей. Несмотря на черно-белое изображение, я видела, что у нее очень светлые волосы; в более поздние годы они стали серебряными с золотистыми прядями. Выражение лица было исполнено достоинства, а в глазах пылал яркий огонь – оба эти качества я хорошо помнила по нашим с ней встречам. Я поставила портрет на место.

– Если вы мне скажете, что она жива, я нисколько этому не удивлюсь.

– Хотел бы я вам это сказать, – ответил ее сын, – но Бог призвал ее к себе в возрасте девяноста девяти лет. Точнее, так мы думаем. Она вспоминала, что ей удалось, остаться в живых во время эпидемии Черной смерти[58], поэтому мы и пришли к такому выводу. – Он грустно улыбнулся. – Но даже она не смогла не подчиниться последнему зову Господа. Никто из нас не может, о чем бы мы ни мечтали.

С тех прошло совсем не так много лет.