Пограничные полномочия
Часть 39 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«YILC7824. С Томом. Ловим там расу двадцать шесть».
«Семь футов под килем».
«Я не особенно хотел».
«Не сомневаюсь».
«Алекс, отставить сарказм. Я и так не в круиз собрался, а ты вдобавок разосрался с Томом. Думаешь, мне легко то и другое переваривать?»
«Свяжись со мной из самолёта».
***
– Подозрительно легко у тебя всё складывается. И ловушки на тулисианской базе, и… я. О, угадал! На самом деле только ты и есть, а всё остальное – плод твоего воображения! – ударяюсь в разоблачения, проверяя готовность «Гермеса» к взлёту.
– Ха-ха, а вот это уже классика… И труднее всего опровергнуть, – разглагольствует Том, откинувшись на спинку кресла. – Я и сам не знаю. Но очень надеюсь, что это не так.
– Почему?
Удивлённо вскидывает на меня брови:
– Ну… а как же ты тогда?
Не отвечаю, набирая высоту, а уже через несколько минут, включив автопилот, выхожу на связь с Алексом. В своём рабочем кабинете Тихорецкий как будто погружён в бесконечное множество занимающих всё свободное пространство проекций макетов разной степени готовности – от каких-то фрагментарных чертежей до законченных объектов. Выглядит просто убойно – похож на занятого сотворением мира небожителя. Для полноты картины за ухо у него заткнут изящный золотистый стилус. Не хватает только какой-нибудь белоснежной тоги до земли…
– Ну… – начинаю, стараясь никак не выдать восхищения этой картиной.
– Дорогой Том, я беру свои слова обратно, – глядя прямо на нас, Сашка придаёт губам почти похожие на улыбку очертания.
– Какие именно? – радуется мирабилианец. – О «гастролирующем мозгоёбе» вместе с его «невнятной трихомудией», с которой он сто лет не может разобраться, или о том, что ты не позволишь…
– Алекс! – офигеваю я. – Неужели ты так и сказал?!
– Да, вот эти. Иначе Кузнецов не успокоится.
– Принимается с превеликим удовольствием, – смеётся Том.
– Какого хрена вы тут балаган разводите! И что, интересно, ты ему не позволять собирался?
– Выпиздрючиваться как у себя дома, – хором отвечают два впавших в детство полудурка.
– Я эту фразу даже записал! – радуется Том. – Для Ои.
– Блядь… Давайте придадим инциденту какую-нибудь рациональную форму, иначе я сейчас катапультируюсь с борта, честное слово… Пошли вы все и правда со своей трихомудией…
– Окей. Шансы у него есть. Если усвоит, что здесь – моя территория, – вытаскивая из-за уха стилус, Алекс одним взмахом очерчивает пространство вокруг, насколько может дотянуться. – Ваня, теперь ты перестанешь грозить концом света?
– Ну а меня ничего не раздражает, даже наоборот… – влезает Том.
– Всем давно уже ясно! – затыкаю его я. – Имей совесть, Алекс, он же тебе жизнь спас! И с каких пор это твоя территория? Всю жизнь она моя была!
– Ещё больше мотайся по Ёжикам… Удачи вам, ребята, – многозначительно кивнув мне, сворачивает беседу Сашка. – До связи.
– Да, давай, да… – отвечаю, хотя его лицо уже растворилось в трансляции отгорающего за бортом «Гермеса» рассвета.
***
– А почему мы не можем попробовать им уступить? – допытываюсь у Тома в тесном техническом отсеке древнего мирабилианского звездолёта, куда он всё-таки зачем-то решил наведаться перед отлётом.
– И что тогда будет? – выдвигает он встречный вопрос, вручную сканируя навигационный узел.
Ну-ну… после ремонта и моих тестов на Ёжике готов поспорить, с навигацией у агрегата не будет никаких проблем ещё лет пятьдесят, даже если сам он прогниёт насквозь.
– Мы не знаем, ведь так? То есть мы не можем точно знать, что это плохо…
– Сейчас нас всё устраивает. Вот что важнее. Вот в чём дело. Те, кто думают иначе, уступают.
Перебираемся в рубку.
– Устраивает?! Всё это?! Тебе сто тридцать восемь лет…
– Сто тридцать девять. Да. Устраивает. Не всё. Не важно.
– Я пропустил твой день рождения?!
– Если считать их по-земному, ты сто тридцать девять моих дней рождения пропустил!
– Ну уж… большинство из них я просто не застал!
– Так странно, да?.. – ностальгически посмотрев сквозь меня и добродушно фыркнув, Том стартует так резко, что внутри всё переворачивается.
13 апреля 2099 года, космос
– Ваня! Разлепи глаза!
Оп. Таращусь на экран – соображаю только одно: Солнечная система. Поспать-то почему нельзя?
– Тридцать минут до червоточины. Ты же не собираешься войти в неё в бесчувственном виде?
Блин. Логический анализатор наконец подгружается в сознание. Вот что значит шесть лет просидеть в одной точке космоса.
– Мхы… да, не стоит…
– Тогда побеседуем.
– Ы-ы-ы… Больше всего на свете в последние дни, Том, я хочу – хотя бы ненадолго, немногого ведь прошу! – перестать беседовать с тобой!
– Придётся чуть-чуть потерпеть, – следит за отчётами стандартного теста корабля, непрерывно сменяющего диаграммы на планшете.
– На самом астероиде ведь тоже мирабилианцы, а не тулисианцы? – задумчиво глажу прохладный край панели управления перед собой. Сбоку она сделана из чего-то очень похожего на полированное дерево.
– Да.
– И как вам это удаётся?
– Достаточно надеть фиолетовые линзы – и земляне начинают состязаться в толерантности по отношению к добросердечному «тулисианцу», – смеётся. – Думаю, торчи у нас при этом хоть зелёные рога, никто бы и внимания не обратил.
– Том, мне придётся войти в Мираж одному, других вариантов нет, – в качестве визуального подтверждения окончательности решения прекращаю бесцельно водить пальцами и резко хлопаю по «деревяшке».
– Да, – легко соглашается он. – Очевидно.
– Спасибо, что не сказал Гончару.
Коротко фыркает.
Полюбовавшись чернотой за иллюминатором – кажущейся мягкой, обволакивающей, но в то же время непрочной и дребезжащей – продолжаю не молчать:
– Эта хрень по ту сторону, которую я прочувствовал, когда замкнул Мираж… она… до того глубока в своей жути… Мы, скорее всего, в неё попадём… в конце, ну… в конце концов. Какой тогда вообще смысл во всём?
Чем больше приходится всякого испытать, тем проще вопросы, которыми задаёшься. Пока не доходишь до того самого, который казался предельно глупым даже в детстве.
– Ты же бываешь чему-то рад? – Том поворачивается налево, щёлкает ящиком, извлекает бутылку с очередным мирабилианским коктейлем и победоносно протягивает её мне. – Он не сладкий.
– Бываю. Даже счастлив!
– А если что-то когда-то имеет смысл, то оно имеет смысл вообще, – выводит нараспев.
– Ну… если что-то имеет смысл только при каких-то условиях, то вообще оно как раз не имеет смысла, м… Если, конечно, у меня от последних приключений ещё не посыпалась логика…
Отпиваю из бутылки (в самом деле, вкус уже ближе к тому, который хочется употреблять в жидком виде) и сильно сомневаюсь, что мы имеем в виду одно и то же. В конце концов, надо было для начала определиться с понятиями… А мой собеседник говорит на неродном языке…
– Только если существует само это «вообще» как таковое, – припечатывает Том – и лицо у меня вытягивается помимо воли. – Но пока по всему выходит, что нет.
«Семь футов под килем».
«Я не особенно хотел».
«Не сомневаюсь».
«Алекс, отставить сарказм. Я и так не в круиз собрался, а ты вдобавок разосрался с Томом. Думаешь, мне легко то и другое переваривать?»
«Свяжись со мной из самолёта».
***
– Подозрительно легко у тебя всё складывается. И ловушки на тулисианской базе, и… я. О, угадал! На самом деле только ты и есть, а всё остальное – плод твоего воображения! – ударяюсь в разоблачения, проверяя готовность «Гермеса» к взлёту.
– Ха-ха, а вот это уже классика… И труднее всего опровергнуть, – разглагольствует Том, откинувшись на спинку кресла. – Я и сам не знаю. Но очень надеюсь, что это не так.
– Почему?
Удивлённо вскидывает на меня брови:
– Ну… а как же ты тогда?
Не отвечаю, набирая высоту, а уже через несколько минут, включив автопилот, выхожу на связь с Алексом. В своём рабочем кабинете Тихорецкий как будто погружён в бесконечное множество занимающих всё свободное пространство проекций макетов разной степени готовности – от каких-то фрагментарных чертежей до законченных объектов. Выглядит просто убойно – похож на занятого сотворением мира небожителя. Для полноты картины за ухо у него заткнут изящный золотистый стилус. Не хватает только какой-нибудь белоснежной тоги до земли…
– Ну… – начинаю, стараясь никак не выдать восхищения этой картиной.
– Дорогой Том, я беру свои слова обратно, – глядя прямо на нас, Сашка придаёт губам почти похожие на улыбку очертания.
– Какие именно? – радуется мирабилианец. – О «гастролирующем мозгоёбе» вместе с его «невнятной трихомудией», с которой он сто лет не может разобраться, или о том, что ты не позволишь…
– Алекс! – офигеваю я. – Неужели ты так и сказал?!
– Да, вот эти. Иначе Кузнецов не успокоится.
– Принимается с превеликим удовольствием, – смеётся Том.
– Какого хрена вы тут балаган разводите! И что, интересно, ты ему не позволять собирался?
– Выпиздрючиваться как у себя дома, – хором отвечают два впавших в детство полудурка.
– Я эту фразу даже записал! – радуется Том. – Для Ои.
– Блядь… Давайте придадим инциденту какую-нибудь рациональную форму, иначе я сейчас катапультируюсь с борта, честное слово… Пошли вы все и правда со своей трихомудией…
– Окей. Шансы у него есть. Если усвоит, что здесь – моя территория, – вытаскивая из-за уха стилус, Алекс одним взмахом очерчивает пространство вокруг, насколько может дотянуться. – Ваня, теперь ты перестанешь грозить концом света?
– Ну а меня ничего не раздражает, даже наоборот… – влезает Том.
– Всем давно уже ясно! – затыкаю его я. – Имей совесть, Алекс, он же тебе жизнь спас! И с каких пор это твоя территория? Всю жизнь она моя была!
– Ещё больше мотайся по Ёжикам… Удачи вам, ребята, – многозначительно кивнув мне, сворачивает беседу Сашка. – До связи.
– Да, давай, да… – отвечаю, хотя его лицо уже растворилось в трансляции отгорающего за бортом «Гермеса» рассвета.
***
– А почему мы не можем попробовать им уступить? – допытываюсь у Тома в тесном техническом отсеке древнего мирабилианского звездолёта, куда он всё-таки зачем-то решил наведаться перед отлётом.
– И что тогда будет? – выдвигает он встречный вопрос, вручную сканируя навигационный узел.
Ну-ну… после ремонта и моих тестов на Ёжике готов поспорить, с навигацией у агрегата не будет никаких проблем ещё лет пятьдесят, даже если сам он прогниёт насквозь.
– Мы не знаем, ведь так? То есть мы не можем точно знать, что это плохо…
– Сейчас нас всё устраивает. Вот что важнее. Вот в чём дело. Те, кто думают иначе, уступают.
Перебираемся в рубку.
– Устраивает?! Всё это?! Тебе сто тридцать восемь лет…
– Сто тридцать девять. Да. Устраивает. Не всё. Не важно.
– Я пропустил твой день рождения?!
– Если считать их по-земному, ты сто тридцать девять моих дней рождения пропустил!
– Ну уж… большинство из них я просто не застал!
– Так странно, да?.. – ностальгически посмотрев сквозь меня и добродушно фыркнув, Том стартует так резко, что внутри всё переворачивается.
13 апреля 2099 года, космос
– Ваня! Разлепи глаза!
Оп. Таращусь на экран – соображаю только одно: Солнечная система. Поспать-то почему нельзя?
– Тридцать минут до червоточины. Ты же не собираешься войти в неё в бесчувственном виде?
Блин. Логический анализатор наконец подгружается в сознание. Вот что значит шесть лет просидеть в одной точке космоса.
– Мхы… да, не стоит…
– Тогда побеседуем.
– Ы-ы-ы… Больше всего на свете в последние дни, Том, я хочу – хотя бы ненадолго, немногого ведь прошу! – перестать беседовать с тобой!
– Придётся чуть-чуть потерпеть, – следит за отчётами стандартного теста корабля, непрерывно сменяющего диаграммы на планшете.
– На самом астероиде ведь тоже мирабилианцы, а не тулисианцы? – задумчиво глажу прохладный край панели управления перед собой. Сбоку она сделана из чего-то очень похожего на полированное дерево.
– Да.
– И как вам это удаётся?
– Достаточно надеть фиолетовые линзы – и земляне начинают состязаться в толерантности по отношению к добросердечному «тулисианцу», – смеётся. – Думаю, торчи у нас при этом хоть зелёные рога, никто бы и внимания не обратил.
– Том, мне придётся войти в Мираж одному, других вариантов нет, – в качестве визуального подтверждения окончательности решения прекращаю бесцельно водить пальцами и резко хлопаю по «деревяшке».
– Да, – легко соглашается он. – Очевидно.
– Спасибо, что не сказал Гончару.
Коротко фыркает.
Полюбовавшись чернотой за иллюминатором – кажущейся мягкой, обволакивающей, но в то же время непрочной и дребезжащей – продолжаю не молчать:
– Эта хрень по ту сторону, которую я прочувствовал, когда замкнул Мираж… она… до того глубока в своей жути… Мы, скорее всего, в неё попадём… в конце, ну… в конце концов. Какой тогда вообще смысл во всём?
Чем больше приходится всякого испытать, тем проще вопросы, которыми задаёшься. Пока не доходишь до того самого, который казался предельно глупым даже в детстве.
– Ты же бываешь чему-то рад? – Том поворачивается налево, щёлкает ящиком, извлекает бутылку с очередным мирабилианским коктейлем и победоносно протягивает её мне. – Он не сладкий.
– Бываю. Даже счастлив!
– А если что-то когда-то имеет смысл, то оно имеет смысл вообще, – выводит нараспев.
– Ну… если что-то имеет смысл только при каких-то условиях, то вообще оно как раз не имеет смысла, м… Если, конечно, у меня от последних приключений ещё не посыпалась логика…
Отпиваю из бутылки (в самом деле, вкус уже ближе к тому, который хочется употреблять в жидком виде) и сильно сомневаюсь, что мы имеем в виду одно и то же. В конце концов, надо было для начала определиться с понятиями… А мой собеседник говорит на неродном языке…
– Только если существует само это «вообще» как таковое, – припечатывает Том – и лицо у меня вытягивается помимо воли. – Но пока по всему выходит, что нет.