Пограничные полномочия

То ли я адаптировался к местным реалиям, то ли аборигены в гораздо меньшей степени на одно лицо, чем тулисианцы. Во всяком случае, конкретно этих я тут же научился без труда различать: Криф – худой с ожесточённым видом, Гуг – кажется, очень молодой и погружённый в себя, а Роша просто невозможно не запомнить: у него тёмные волосы. Подозреваю, по происхождению он не совсем мирабилианец…

Автоматически протягиваю руку Крифу – и тут же её отдёргиваю: здесь наверняка так не делают – хотя бы потому, что это похоже на попытку залезть собеседнику в мозг. Затруднения землянина не остаются незамеченными и вызывают смешки и новую волну радушия – вся троица бросается натурально тискать меня как котёнка. И как понимать? Не заметил, чтобы здесь было принято так себя вести…

– Они в самом деле в восторге от тебя, – сообщает Том. – Так, – переходит на мирабилианский, – в Мираже сейчас никого нет, и у нас есть ещё примерно час до начала коллапса.

– Какого ещё коллапса?! – а вот этого я не знал…

– Его перемещения станет невозможно отслеживать, после чего мы обнаружим, что туда засосало несколько сотен жителей.

– Не понимаю: в Мираже обязательно должен кто-то быть?

– Когда он вырывается на свободу – да.

Абсурдная закономерность заставляет невольно дёрнуть плечами, отгоняя наваждение.

– И что теперь делать?

– Выловим его сетью. Если не получится быстро – я отправлюсь в Мираж, а ребята продолжат.

– Какой ещё к едрене фене сетью?!

– Я объясню, – тянет за рукав Лея.

Значит «не отвлекай профессионалов глупыми вопросами». Рядом с ней умещаюсь на тут же материализовавшемся в углу тюфяке, краем глаза наблюдая, как мирабилианцы суетятся вокруг огромной визуализации, растянутой на полкомнаты, – как будто играют в захватывающую командную игру.

Лея вовлекает меня в телепатический сеанс. Не спорю, быстрее и удобнее, и не нужен переводчик. Выясняю, что сеть состоит из каких-то излучателей, природу которых она не хочет мне детально объяснять. Их никак не удаётся эффективно замкнуть из-за характера перемещений Миража. Когда это получится, дроны с излучателями оттеснят его обратно сюда.

У компании коллег вроде начинает что-то получаться, насколько я могу понять происходящее на модели, сопровождаемое односложными комментариями Крифа. Но после напряжённой паузы главный специалист по построению сетей взмахивает руками и неразборчиво бормочет. Мой переводчик деликатно игнорирует этот пассаж.

– Так, – комментирует Том, – он разбил наш дрон… И по меньшей мере один маленький ребёнок попал в Мираж. Я лечу туда.

– Я с тобой.

– Нет. Там не пойми что происходит! Рош со мной, оставайся здесь. Мне ещё перед землянами за тебя ответ держать…

– Папа! – вскакивает Лея.

Перестала прикасаться, но поток чужого сознания никуда не исчезает – ясно, что она тоже хочет лететь, по многим причинам…

Но и мне попробовать пора – это всё-таки реальный шанс его задержать. Но, похоже, умники не перестанут игнорировать самый простой ход!

С меня хватит. Не собираюсь торчать взаперти до турецкой пасхи! И Лея согласна, благо я делаю успехи в новом способе коммуникации. Мы с ней к выходу гораздо ближе. Я бегаю очень быстро. У меня есть доступ к кару Тома. А ещё – я необузданный искатель приключений… Именно поэтому мы одновременно срываемся с места и на всех парах несёмся к парковочной площадке.

– Лея! – Том что-то угрожающе выкрикивает на родном языке, очень резво погнавшись за нами, но когда я захлопываю у него перед носом люк, с почти восторженным отчаянием швыряет вдогонку:

– Дьявол бы вас обоих побрал!

Не перестаёт сбиваться на русский: то ли привык за последнее время трепаться с землянами, то ли обращается именно ко мне.

Вывожу машину вверх по плавной дуге – делаю успехи.

– Что он сказал? – уточняет соучастница.

– Ругается.

– Это ненадолго…

Убедившись, что местоположение источника нам всё ещё доступно и нет препятствий для полёта на максимальной скорости, а также что маневрирование перестало быть для меня серьёзным напрягом, всё-таки формулирую соображение, почти утянутое на дно мыслительного процесса:

– Вот так лингвистический релятивизм… Не прав был Том: у нас с тобой получилась отличная команда.

– Здесь нет противоречия. Восприятие может совпадать независимо от родного языка. А папа почти всегда прав, просто по статистике…

– Знаю-знаю, максимальное количество удачных решений… Почему мы от него удрали?

– Продолжаем учиться принимать свои, наверное?

– Ты – продолжаешь учиться, а я – уже умею! – назидательно провозглашаю и закладываю крутой вираж, уворачиваясь от какой-то пофигистичного вида птицы, словно дрейфующей на одном крыле.

Система издаёт возмущённые звуки: то ли манёвр рискует перерасти в опасный, то ли управление с такой угрозой стоило оставить за автопилотом.

Лея тихо смеётся, догадываясь:


– Тебе же известно, что расу впустила сюда я?

– Да. И не поступил бы так же, если ты об этом.

– О, разумеется, разумеется! Даже тулисианский суслик не прошмыгнёт в подконтрольную тебе зону! Правило не распространяется на исполненных обаяния мирабилианцев, не так ли?

– Что-то вроде того… – приходится со вздохом признать мне. – Они теперь вышлют каких-нибудь полицейских роботов нас ловить?

– Конечно нет…

– Я слишком увлёкся приключениями и забыл сказать тебе спасибо. За Алекса. Что угодно проси взамен.

– Не стоит благодарности, я просто занимаюсь наукой. И у нас здесь проблема гораздо сложнее.

Должно быть, на лбу у меня выступает пот: Лея жестом понижает температуру в каре. Замечаю на запястье рядом с узкой полоской планшета механические часы. Лаконичные, с белым циферблатом и римскими цифрами. Совершенно точно созданные земным дизайнером.

«Подарок отца… на пятидесятилетие».



Механические часы, подаренные отцом, у меня тоже были (с тех пор и пошла иррациональная любовь к этому бесполезному в современной жизни аксессуару), – на пятилетний, если можно так сказать, юбилей. Они и сейчас хранятся в квартире на Земле, просто я вырос из таких габаритов.

А тогда ещё путался в истории, и мне казалось, что подобные вещи обязательно должны были быть у средневековых рыцарей…

Ещё через два года я стоял посреди школьного коридора, в прострации прижав циферблат к уху и прислушиваясь к тиканью внутри, когда услышал вопрос:

– Свистят?

– Нет… – опешил я, – как свистят?

– Как пули у виска! – возликовал мальчишка с неестественно насыщенного синего цвета глазами, чрезмерно отросшими каштановыми волосами и тонкими губами, сложившимся в кривую усмешку.

Как я намного позже узнал, это слова песни из какого-то доисторического фильма, а тогда думал, просто поговорка. И просиял.

– А что такое пули? – с энтузиазмом подключилась к разговору крутившаяся рядом Ритка.

И вот как раз тут мы с Алексом глянули друг на друга и прыснули со смеху. Значит, мне было семь, ему – девять. И я мучался от рвущегося наружу хохота ещё и половину следующего урока, прячась за спину Краснопёрова. Стоило только успокоиться – часы снова привлекали внимание, а в мыслях раздавалось: «Свистят?» Ритка ткнула мне пальцем промеж рёбер, обернулся – свирепо округлила глаза, призывая к спокойствию.

– Свистят… – шёпотом проинформировал её я.

Через пару минут нас отправили в комнату релаксации вдвоём – избавляться от «эмоционального перенапряжения». Там я ухитрился лишить работоспособности успокоительный фонтан…



С самой же Ритой всё было ещё проще. Мне было пять – как раз вручили несчастные часы и отправили учиться в пансион, где я неделю присматривался к другим детям, с которыми предстояло иметь дело в ближайшие двенадцать лет: коллективный разум всего мира тогда очень некстати пришёл к выводу, что обучение обязательно должно быть очным. Иначе вырастают такие, как я, ага. Но в этой теории где-то ошибка… Очень хотелось обосноваться на последней парте и как-нибудь обойтись без необходимости вступать в любые контакты. Но взрослые настойчиво убеждали, что подружиться с кем-то – просто обязательно.

В выборе я не сомневался. Больше всего, конечно, впечатлили две светло-русые косы с мою тогдашнюю руку толщиной, каждая из которых пониже лопаток была перехвачена заколкой с крупными красными горошинками на белом фоне. Подошёл, намертво упёрся взглядом в свои ботинки и сообщил:

– Ты – самая красивая девочка в классе.

– Ну… да! – согласилась она. – Это все говорят!

– Давай дружить!

Кокетливо посмотрела вбок.

– Я могу перенастроить рободинозавров, чтобы они смешно пели! – рыпнулся сразу с козырей.

Перенастроить – конечно, громко сказано. Я случайно обнаружил, как именно надо сломать рободинозавра, чтобы петь он мог, а чёткость дикции утратил.

– О… – трогательно распахнула ресницы и притихла.

И в ту самую секунду произошло необратимое: обнаружилось, что я могу не только настроить динозавра, но и, к примеру, сейчас же выпрыгнуть из окна. Ну, если это окажется достаточно впечатляющим… А потом ещё и оказалось, что подобный переход от самовлюблённости до восторга моей крутостью она будет способна проделывать всегда. Несмотря на провалы героя. И последствия провалов, из которых будет меня зачастую вытаскивать сама… Почти все взрослые удивились, почему в таком возрасте я подружился именно с девочкой, а вот мой отец – как раз нет. А позже, хотя это уже было немного нелепо, он и ей часы подарил. И она их тоже бережёт… как память.



Лея резко толкает в плечо, указывая на карту: агент расы двадцать шесть здесь, прямо под нами, в каком-то проулке или даже тупике, по обе стороны которого высятся диковатого вида здания непонятного назначения. Он неподвижен.

Зависаю сверху, не снижаясь.

– Мы на самом деле не знаем, что будет, если ты сейчас попробуешь войти в Мираж, – сообщает Лея, сдвинувшись на край сиденья. – Но ментальный контакт некоторое время можно поддерживать на расстоянии. Скорее всего, у тебя получится вытащить меня даже без помощи папы.

И дотрагивается до моей ладони – снова начинаю воспринимать действительность наполовину мирабилианскими мозгами.

А уже через секунду наблюдаю на экране, как непонятная сила уничтожает дрон, прилетевший на смену первому разрушенному.