Пограничные полномочия
Часть 13 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А меня – Александр Сергеевич, – не обходится без предупредительной атаки Тихорецкий.
Том улыбается во весь рот – не скрывая восторга Сашкиным выпадом – и возвещает:
– Рита, вы любите цветы, так ведь? Я привёз для вас сумикан, – извлекает из чемодана кубический контейнер с полупрозрачными стенками. – Маленький росток, но он очень плодовитый…
– Ой… Во-первых, я предлагаю сразу перейти на ты! – нейтрализует она Алекса, пихнув локтем. – Вы же понимаете, что это значит?
– Более чем, – усмехается Том. – Разве что Александр Сергеевич возражает…
– Сумикан очень капризен в транспортировке, – не ответив, изрекает Тихорецкий.
– Да. Мой приятель – специалист, он предложил мне особый контейнер, новое изобретение. Должно быть всё хорошо. Он цветёт круглый год и каждый день по-новому пахнет.
Да уж, наслышаны…
Рита неуверенно проводит пальцами по граням контейнера:
– Открывать лучше дома, да? Спасибо большое, Том! Мне правда очень нравится!
– Тулисианцам могу предложить чай, – сообщает Алекс уже от стола, выверенным жестом атакуя пробку роскошного вида бутылки розового шампанского.
– Почему это… – заикаюсь было я, и тут же вспоминаю: алкоголь для них смертельно токсичен в любых дозах. – А, да…
– Отличник… – шипит Сашка.
Том лучится снисходительностью, разглядывая нас поочерёдно, а потом объясняет:
– Прошу прощения, у нас заведено не делать подарки, если нет уверенности, что они придутся по душе. Поэтому вам обоим я ничего не привёз – не надумал.
– Подход мне нравится, – кивает Тихорецкий, звякая стеклом. – Садись за стол.
Устраиваемся вокруг традиционного набора еды – и перед моим носом бескомпромиссно является уверенно наполняемый бокал.
– Алекс, ну мне-то… какого хрена!
– Символический ритуал, Вань, обещаю тебе как врач, – встревает Ритка, – первый Новый год вместе за последние шесть лет, а бутылка стоит как твой самолёт! И ещё тут есть тот самый сыр и куча всех этих маринованных вещей, которыми мы тебя в детстве выманивали из конуры!
Соизволив даже улыбнуться этим воспоминаниям, Сашка формулирует гораздо доходчивее:
– Вырубай брандмауэр, – и стучит пальцем себе по лбу.
Приподнимаю бокал:
– Ладно. За нас тогда, ещё один год… – тосты – это точно не то, к чему у меня лежит душа. – Надеюсь, всё будет иначе. Вот если бы назад в прошлое попасть, кстати, что бы вы изменили? Я – кажется, почти всё…
– Да сколько можно уже! Ничего бы я не изменила, вообще ни-че-го!
А Тихорецкий корчит такую кислую мину, что, кажется, у него сейчас прорежутся клыки.
– Том, а ты?
– Не понимаю, для чего нужно поворачивать в прошлое… Ведь в будущем перестраивается что угодно…
Чокаюсь и делаю символический глоток.
Вкусное, зараза.
Прямо на весь этаж Алекс транслирует клип Unfruitful Day – If You Look Down on Me. Сколько ему уже, лет двадцать? Виртуальные ребята бодро пляшут в строительном антураже, а я, не спеша расправляясь с шампанским, всё пытаюсь взять в толк, почему эта песня так к нам прицепилась… Look down… Кстати говоря…
Выскальзываю из-за стола и перемещаюсь к краю: город за время моего отсутствия расстелился ещё больше вширь. Здорово ощущать себя причастным к процессу, находясь прямо в эпицентре строительства. Но сверлящее чувство, будто мне здесь нет места, время от времени накрывает с момента возвращения на Землю. Наверное, адаптация.
И плевать… Я всё-таки побываю ещё на Ёжике. Да и в штабе иногда приходится решать интересные задачи…
Оборачиваюсь, рассчитывая высмеять Тихорецкого, проверяющего, не подошёл ли я к опасной черте (как будто я туда рвусь, угу), но вместо этого вижу, как они с Риткой лихо пляшут под зацикленную If You Look Down, синхронно с подтанцовкой. Так как вытворяют такое они далеко не впервые, получается просто отлично. Решаю присоединиться, неожиданно выпрыгнув из-за несущей колонны. Но обнаруживаю за ней видавшую виды акустическую гитару Алекса и очень ярко проникаюсь: в ближайшие несколько часов честно хочу находиться именно здесь. Вот что творят даже малые дозы алкоголя… Главное, не из вражеских рук.
Поднимаю глаза – и натыкаюсь на бесшумно передислоцировавшегося сюда Тома.
– Ваня… у тебя акрофобия? Прости, если… не догадывался раньше.
– Угу… Как ты понял?
– Ты словно бы примеривался, не спрыгнуть ли.
До чего же дешёвая примитивная психология… и до чего неуютно видеть, как она срабатывает со мной.
– Бесполезно, – пытаюсь отшутиться, – спрыгнуть мне никто здесь не даст.
– Ты сам себе ни за что не дашь, – его зрачки успокаивающе искрятся, зарядившись от доверительной улыбки.
– Пойдём лучше обратно, у нас ведь там и джем есть. Рита сама его делает – по старинному рецепту!
– Но это же важно знать, – вполголоса развивает он тему, следуя за мной, – так ведь?
– Ага, – бесповоротно ударяет мне в голову шампанское. – Сначала ты знаешь, что тебе не дадут упасть. Потом – не даёшь упасть себе. А потом – уже тащишь кого-то куда-то. Не важно куда и не важно кого. Важно, что ты знаешь, что не дашь ему упасть. И, конечно, ты делаешь это для себя – для того, чтобы как-то быть.
– Пиши напутствия для школьников, гений мысли, – обрывает упоение слегка раскрасневшийся от танцев Алекс, вынырнув из тени внутренней стены, технично подставив мне подножку и уронив на гору какого-то рыхлого строительного материала.
Наполовину затонув, вижу всё как в затемняемом по краям кадре старинного фильма: на его периферии Ритка хохочет над нами, откусывая прямо от целой плитки шоколада. Том и вовсе испаряется за пределы сцены.
– Да ты же сам постоянно таскаешь кого-то, тьфу… – возмущённо карабкаюсь из плена, но проваливаюсь ещё глубже. – Ну зачем, а?!
Рывком выдернув меня обратно на ноги, Тихорецкий достаёт из кармана очередную никотиновую палочку и цедит, сминая её зубами:
– Не даю тебе упасть.
– Есть мнение: это ты меня и уронил!
– А что важнее? – выдвигает риторический вопрос Том, явившись с полным салатником клубничного джема в одной руке и столовой ложкой – в другой. – Мне нравятся твои друзья, Ваня!
– И этот ещё, блин, Карлсон, который живёт на крыше, ёлки… – бубню себе под нос.
– Прилетел и… ничего не обещал, – добавляет Ритка, привычным жестом вытаскивая изо рта у Алекса ещё не зажжённую сигарету и отправляя её в строительный утилизатор.
Часть 2
20 февраля 2099 года, Земля
Надеюсь, в штабе меня всё-таки поймут.
Тогда, в оставшиеся два года на Ёжике после отлёта Тома, корабль расы двадцать шесть появился в зоне лишь однажды. Но перемещался не в определённом направлении – очертил подобие петли. За те шесть секунд, что новая программа оставила в моем распоряжении, закончить эту фигуру высшего пилотажа он, конечно, не успел. Опасения перевесили любопытство, и я не стал препятствовать уничтожению звездолёта в соответствии с новым кодом, хотя отменить команду вручную может любой пограничник – независимо от того, были ли коррективы программы с Земли. Собственно, именно для того мы там и нужны. Следим за адекватностью искусственного интеллекта и вносим, так сказать, в систему элемент человечности… Правда, с Земли могут в считанные секунды вмешаться и торжество человечности прекратить…
Уже оказавшись в штабе, я потребовал предоставить мне отчёты об остальных подобных вторжениях. Посмеялись – мол, они всё проверили и ничего особенного не заметили, а Кузнецов опять выдумал себе головоломку на пустом месте, – но данные передали.
Все появившиеся в тот день корабли двигались непрямолинейно, но никакой системы было не выявить. Ни на первый взгляд, ни после чудовищного по мощности штурма искусственным интеллектом. Никакого ключа или послания в коллективном представлении зашифровано не было.
То есть, очевидно, они двигались бессистемно – просто чтобы продемонстрировать нетипичное поведение и вынудить оператора отменить уничтожение. И они не способны (или не хотят) выходить на связь по-другому.
Напоминает разговор слепого с глухим. Правда, пришельцы определённо в курсе, что мы можем не открывать огонь. Либо они хотят, чтобы мы его открыли. Второе невыгодно нам: наши ресурсы они обращают в некое благо для себя. Тогда почему бы не попробовать пропустить их, заранее предприняв повышенные меры безопасности в каком-либо из пограничных пунктов? Конвоировать на пути следования. Очень дорого – но иначе что? Том уклонился от моих расспросов, хотя явно знает больше. Он как-то сказал только, что гораздо продуктивнее мне было бы выведать что-нибудь у собственного начальства.
И я всё-таки попытаюсь сейчас это сделать.
Иду по коридору, с одного бока полностью состоящему из огромного окна во двор, где снег уже почти растаял, а небо обросло по-весеннему лёгкими облачками, в кабинет к полковнику, изобретая способ заставить его пойти на откровенность.
Вызов от Ритки вынуждает притормозить.
– Ваня, – её голос дрожит, и сердце у меня тут же с размаху ухает вниз, – у Алекса грибковое заболевание… У нас не получится ничего сделать…
– Не понимаю… вы не способны вылечить Тихорецкого от кандидоза? – проговариваю, уже догадываясь. – Так, ну… может, эта фигня сама пройдёт?
– Ваня… – еле слышно сдавленно всхлипывает, – у него то самое… болезнь Огавы.
В ушах звенит, а ближайшая стена услужливо огревает по плечу. Как гласит буклет, который мне уже раз пять выдавали в медицинских кабинетах, этой мутировавшей до неузнаваемости хренотенью мы обязаны тулисианцам. Грибок в итоге атакует мозг, вызывая смерть землян, а лечения нет. Особенной красоты добавляет ещё и то, что заболевание передаётся исключительно половым путём.
Но сказать что-то необходимо:
– Так лечите! Экспериментальные методы есть? Он у тебя в больнице?
– Методы… есть, но они… нет методов, и мы… – до отказа натянуто каждое слово, – не можем ничего сделать.
Том улыбается во весь рот – не скрывая восторга Сашкиным выпадом – и возвещает:
– Рита, вы любите цветы, так ведь? Я привёз для вас сумикан, – извлекает из чемодана кубический контейнер с полупрозрачными стенками. – Маленький росток, но он очень плодовитый…
– Ой… Во-первых, я предлагаю сразу перейти на ты! – нейтрализует она Алекса, пихнув локтем. – Вы же понимаете, что это значит?
– Более чем, – усмехается Том. – Разве что Александр Сергеевич возражает…
– Сумикан очень капризен в транспортировке, – не ответив, изрекает Тихорецкий.
– Да. Мой приятель – специалист, он предложил мне особый контейнер, новое изобретение. Должно быть всё хорошо. Он цветёт круглый год и каждый день по-новому пахнет.
Да уж, наслышаны…
Рита неуверенно проводит пальцами по граням контейнера:
– Открывать лучше дома, да? Спасибо большое, Том! Мне правда очень нравится!
– Тулисианцам могу предложить чай, – сообщает Алекс уже от стола, выверенным жестом атакуя пробку роскошного вида бутылки розового шампанского.
– Почему это… – заикаюсь было я, и тут же вспоминаю: алкоголь для них смертельно токсичен в любых дозах. – А, да…
– Отличник… – шипит Сашка.
Том лучится снисходительностью, разглядывая нас поочерёдно, а потом объясняет:
– Прошу прощения, у нас заведено не делать подарки, если нет уверенности, что они придутся по душе. Поэтому вам обоим я ничего не привёз – не надумал.
– Подход мне нравится, – кивает Тихорецкий, звякая стеклом. – Садись за стол.
Устраиваемся вокруг традиционного набора еды – и перед моим носом бескомпромиссно является уверенно наполняемый бокал.
– Алекс, ну мне-то… какого хрена!
– Символический ритуал, Вань, обещаю тебе как врач, – встревает Ритка, – первый Новый год вместе за последние шесть лет, а бутылка стоит как твой самолёт! И ещё тут есть тот самый сыр и куча всех этих маринованных вещей, которыми мы тебя в детстве выманивали из конуры!
Соизволив даже улыбнуться этим воспоминаниям, Сашка формулирует гораздо доходчивее:
– Вырубай брандмауэр, – и стучит пальцем себе по лбу.
Приподнимаю бокал:
– Ладно. За нас тогда, ещё один год… – тосты – это точно не то, к чему у меня лежит душа. – Надеюсь, всё будет иначе. Вот если бы назад в прошлое попасть, кстати, что бы вы изменили? Я – кажется, почти всё…
– Да сколько можно уже! Ничего бы я не изменила, вообще ни-че-го!
А Тихорецкий корчит такую кислую мину, что, кажется, у него сейчас прорежутся клыки.
– Том, а ты?
– Не понимаю, для чего нужно поворачивать в прошлое… Ведь в будущем перестраивается что угодно…
Чокаюсь и делаю символический глоток.
Вкусное, зараза.
Прямо на весь этаж Алекс транслирует клип Unfruitful Day – If You Look Down on Me. Сколько ему уже, лет двадцать? Виртуальные ребята бодро пляшут в строительном антураже, а я, не спеша расправляясь с шампанским, всё пытаюсь взять в толк, почему эта песня так к нам прицепилась… Look down… Кстати говоря…
Выскальзываю из-за стола и перемещаюсь к краю: город за время моего отсутствия расстелился ещё больше вширь. Здорово ощущать себя причастным к процессу, находясь прямо в эпицентре строительства. Но сверлящее чувство, будто мне здесь нет места, время от времени накрывает с момента возвращения на Землю. Наверное, адаптация.
И плевать… Я всё-таки побываю ещё на Ёжике. Да и в штабе иногда приходится решать интересные задачи…
Оборачиваюсь, рассчитывая высмеять Тихорецкого, проверяющего, не подошёл ли я к опасной черте (как будто я туда рвусь, угу), но вместо этого вижу, как они с Риткой лихо пляшут под зацикленную If You Look Down, синхронно с подтанцовкой. Так как вытворяют такое они далеко не впервые, получается просто отлично. Решаю присоединиться, неожиданно выпрыгнув из-за несущей колонны. Но обнаруживаю за ней видавшую виды акустическую гитару Алекса и очень ярко проникаюсь: в ближайшие несколько часов честно хочу находиться именно здесь. Вот что творят даже малые дозы алкоголя… Главное, не из вражеских рук.
Поднимаю глаза – и натыкаюсь на бесшумно передислоцировавшегося сюда Тома.
– Ваня… у тебя акрофобия? Прости, если… не догадывался раньше.
– Угу… Как ты понял?
– Ты словно бы примеривался, не спрыгнуть ли.
До чего же дешёвая примитивная психология… и до чего неуютно видеть, как она срабатывает со мной.
– Бесполезно, – пытаюсь отшутиться, – спрыгнуть мне никто здесь не даст.
– Ты сам себе ни за что не дашь, – его зрачки успокаивающе искрятся, зарядившись от доверительной улыбки.
– Пойдём лучше обратно, у нас ведь там и джем есть. Рита сама его делает – по старинному рецепту!
– Но это же важно знать, – вполголоса развивает он тему, следуя за мной, – так ведь?
– Ага, – бесповоротно ударяет мне в голову шампанское. – Сначала ты знаешь, что тебе не дадут упасть. Потом – не даёшь упасть себе. А потом – уже тащишь кого-то куда-то. Не важно куда и не важно кого. Важно, что ты знаешь, что не дашь ему упасть. И, конечно, ты делаешь это для себя – для того, чтобы как-то быть.
– Пиши напутствия для школьников, гений мысли, – обрывает упоение слегка раскрасневшийся от танцев Алекс, вынырнув из тени внутренней стены, технично подставив мне подножку и уронив на гору какого-то рыхлого строительного материала.
Наполовину затонув, вижу всё как в затемняемом по краям кадре старинного фильма: на его периферии Ритка хохочет над нами, откусывая прямо от целой плитки шоколада. Том и вовсе испаряется за пределы сцены.
– Да ты же сам постоянно таскаешь кого-то, тьфу… – возмущённо карабкаюсь из плена, но проваливаюсь ещё глубже. – Ну зачем, а?!
Рывком выдернув меня обратно на ноги, Тихорецкий достаёт из кармана очередную никотиновую палочку и цедит, сминая её зубами:
– Не даю тебе упасть.
– Есть мнение: это ты меня и уронил!
– А что важнее? – выдвигает риторический вопрос Том, явившись с полным салатником клубничного джема в одной руке и столовой ложкой – в другой. – Мне нравятся твои друзья, Ваня!
– И этот ещё, блин, Карлсон, который живёт на крыше, ёлки… – бубню себе под нос.
– Прилетел и… ничего не обещал, – добавляет Ритка, привычным жестом вытаскивая изо рта у Алекса ещё не зажжённую сигарету и отправляя её в строительный утилизатор.
Часть 2
20 февраля 2099 года, Земля
Надеюсь, в штабе меня всё-таки поймут.
Тогда, в оставшиеся два года на Ёжике после отлёта Тома, корабль расы двадцать шесть появился в зоне лишь однажды. Но перемещался не в определённом направлении – очертил подобие петли. За те шесть секунд, что новая программа оставила в моем распоряжении, закончить эту фигуру высшего пилотажа он, конечно, не успел. Опасения перевесили любопытство, и я не стал препятствовать уничтожению звездолёта в соответствии с новым кодом, хотя отменить команду вручную может любой пограничник – независимо от того, были ли коррективы программы с Земли. Собственно, именно для того мы там и нужны. Следим за адекватностью искусственного интеллекта и вносим, так сказать, в систему элемент человечности… Правда, с Земли могут в считанные секунды вмешаться и торжество человечности прекратить…
Уже оказавшись в штабе, я потребовал предоставить мне отчёты об остальных подобных вторжениях. Посмеялись – мол, они всё проверили и ничего особенного не заметили, а Кузнецов опять выдумал себе головоломку на пустом месте, – но данные передали.
Все появившиеся в тот день корабли двигались непрямолинейно, но никакой системы было не выявить. Ни на первый взгляд, ни после чудовищного по мощности штурма искусственным интеллектом. Никакого ключа или послания в коллективном представлении зашифровано не было.
То есть, очевидно, они двигались бессистемно – просто чтобы продемонстрировать нетипичное поведение и вынудить оператора отменить уничтожение. И они не способны (или не хотят) выходить на связь по-другому.
Напоминает разговор слепого с глухим. Правда, пришельцы определённо в курсе, что мы можем не открывать огонь. Либо они хотят, чтобы мы его открыли. Второе невыгодно нам: наши ресурсы они обращают в некое благо для себя. Тогда почему бы не попробовать пропустить их, заранее предприняв повышенные меры безопасности в каком-либо из пограничных пунктов? Конвоировать на пути следования. Очень дорого – но иначе что? Том уклонился от моих расспросов, хотя явно знает больше. Он как-то сказал только, что гораздо продуктивнее мне было бы выведать что-нибудь у собственного начальства.
И я всё-таки попытаюсь сейчас это сделать.
Иду по коридору, с одного бока полностью состоящему из огромного окна во двор, где снег уже почти растаял, а небо обросло по-весеннему лёгкими облачками, в кабинет к полковнику, изобретая способ заставить его пойти на откровенность.
Вызов от Ритки вынуждает притормозить.
– Ваня, – её голос дрожит, и сердце у меня тут же с размаху ухает вниз, – у Алекса грибковое заболевание… У нас не получится ничего сделать…
– Не понимаю… вы не способны вылечить Тихорецкого от кандидоза? – проговариваю, уже догадываясь. – Так, ну… может, эта фигня сама пройдёт?
– Ваня… – еле слышно сдавленно всхлипывает, – у него то самое… болезнь Огавы.
В ушах звенит, а ближайшая стена услужливо огревает по плечу. Как гласит буклет, который мне уже раз пять выдавали в медицинских кабинетах, этой мутировавшей до неузнаваемости хренотенью мы обязаны тулисианцам. Грибок в итоге атакует мозг, вызывая смерть землян, а лечения нет. Особенной красоты добавляет ещё и то, что заболевание передаётся исключительно половым путём.
Но сказать что-то необходимо:
– Так лечите! Экспериментальные методы есть? Он у тебя в больнице?
– Методы… есть, но они… нет методов, и мы… – до отказа натянуто каждое слово, – не можем ничего сделать.