Подмосковная ночь
Часть 33 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну да, большие часы, напольные, в другой комнате…
– В столовой?
– Да.
– Он был один?
– Один, да.
– Ждал кого-нибудь?
– Что?
– Я спрашиваю: он кого-нибудь ждал этим утром?
– Он… Он все надеялся, что ему сообщат насчет Свешникова. Ну, что его поймали…
– Кто входил в дом?
– Я никого не видел.
– Хорошенько подумай!
– Я тебе говорю: никто не входил! Никто!
Звуковая волна стала громче.
– Выключи музыку, или я разобью твой проклятый патефон, – вмешался Киселев. И когда Ян убежал, учитель повернулся к Опалину.
– Не надо на меня так смотреть, – отчеканил бывший красный командир. – Я его не убивал.
– Тебя видели, когда ты ехал сюда?
– Меня? Ну видели.
– Кто?
– Пантелей, дети, еще кто-то из деревенских. Ваня, а ты где был?
– В саду, с Кирюхой. – Опалин нахмурился. – И мимо нас никто не проходил.
– А где архитектор? – внезапно спросил Киселев.
– Не знаю. Как он вошел? – Иван говорил не о Верстовском, а о том, кто приколол Берзина к стене, словно бабочку. – Через потайной ход?
– Брось, в саду был Ян. Он бы заметил.
– Тогда только черный ход остается. С той стороны, где огород.
– Ты куда? – крикнул Платон Аркадьевич, когда Опалин бросился к выходу.
– А ты как думаешь? Я же все-таки из угрозыска!
Музыка умолкла, словно ее обрезали бритвой, и, спеша к черному ходу, Опалин подумал, что она заглушила предсмертный вскрик Берзина – если, конечно, он вообще успел перед смертью крикнуть или застонать. «Несколько минут… а, черт! Может, он и не успел далеко уйти…» Он выскочил из дома, окинул взглядом сад – никого; стал искать на земле следы – кажется, трава кое-где примята, словно совсем недавно по ней кто-то шел или бежал. «Эх, на земле бы найти хороший отпечаток…» В нем боролись два взаимоисключающих желания – чтобы тщательно осмотреть все вокруг, требовалось время, а он не имел права задерживаться, если и впрямь хотел нагнать убийцу. И он побежал.
«Тот, кто его убил, должен был прийти из деревни… Если, конечно, это не был Верстовский. Надо будет обязательно его найти и проверить али…»
Он не успел додумать слово «алиби», потому что внезапно потерял равновесие, взмахнул руками и самым нелепым образом рухнул на землю. Грядки огорода отчасти смягчили падение. Опалин попытался встать – и обнаружил, что провалился правой ногой в какую-то дыру.
«А, чтоб тебя… Это же кротовья нора!»
Он рвался бежать дальше – но правый голеностоп ожгло сильной болью, и Иван с ужасом понял, что теперь не может даже толком ступить на ногу. От дома к нему бежали двое; он через силу сделал несколько ковыляющих шагов и остановился. Подбежавшим к нему учителю и шоферу он объяснил, что с ним произошло, не скупясь на ругательства.
– Так, – сказал Платон Аркадьевич, – обопрись на меня, я отведу тебя обратно, и пошлем за фельдшером. Ян! Может, тебе для погони лучше машину взять?
– Он не проедет тут на машине, – сказал Опалин. – Слушай, брось меня, помоги ему. Тот, кто убил Берзина, вряд ли успел далеко уйти…
Однако Киселев не стал его слушать, а помог добраться до дома, после чего послал Кирюху за Горбатовым.
– Признайся, ты просто не хочешь, чтобы его поймали, – сказал Опалин. Он лежал без сапог на кровати, кусая губы. Правая нога его в суставе распухла, и кожа краснела на глазах.
Киселев загадочно посмотрел на лежащего, усмехнулся и подошел к натюрморту.
– А все-таки у нее был некоторый талант, – сказал он, разумея, очевидно, служащую теперь в Париже консьержкой Зинаиду Станиславовну. – Нет, Ваня, я ничего уже не хочу. Морду Берзину хотел набить, это да, но теперь это уже не имеет значения. А что касается того, кто его убил, – он передернул плечами, – мне все равно, поймают его или нет.
Через час Кирюха привез фельдшера, и Горбатов, осмотрев ногу Ивана, объявил, что тот, очевидно, повредил связки. Лекарств никаких у фельдшера не было, и он лишь посоветовал почаще прикладывать лед и поменьше двигаться как минимум ближайшие несколько дней. Льда не нашлось, и Опалин просто лежал, перекатывая в голове мучительные мысли.
Вскоре вернулся Ян, волоча за собой Верстовского, под глазом у которого красовался фингал. Архитектор протестовал и кричал, что он ничего не знает об убийстве, и вообще с позволения товарища Берзина он после завтрака отправился осматривать местную церковь.
– И ты не возвращался сюда? – заорал шофер, нервы у которого, видно, были на пределе. – И не проткнул его… – Он от волнения забыл нужное слово и сделал такой выразительный жест, что архитектор в испуге отшатнулся.
– Я его не трогал! Клянусь вам! Я был в деревне, меня там видели…
Тут вмешался Киселев и сказал, что надо послать за товарищами из ГПУ, которые будут вести следствие, а он пока проследит, чтобы Верстовский никуда не сбежал. Признав справедливость его доводов, Ян оставил архитектора в доме, сел в машину и уехал. В его отсутствие в усадьбу наведался крайне встревоженный Зайцев, следом за которым явилась изнывающая от любопытства матушка Анастасия. Убитого уже отнесли в его комнату, которая по случайному совпадению оказалась бывшей спальней Киселева (по современным правилам криминалистики тело не передвигали бы до того, как фотограф и эксперты закончат свою работу, но тогда в работе позволяли множество недопустимых с нынешней точки зрения вольностей). Кто-то (кто именно, Опалин так никогда и не узнал) закрыл Берзину глаза, и на лицо мертвого то и дело садилась муха. Попадья поглядела на нее и вздохнула.
– Такой симпатичный молодой человек был, – сказала она. – А ведь мог бы жить и жить!
Для расследования убийства были привлечены те же силы, что и для поимки Свешникова, и они рьяно взялись за дело. Допросили всех, кого только можно было допросить, особое внимание обращая на алиби тех, кто имел хотя бы тень мотива – а таких по причине поведения Берзина в предпоследний день его жизни набралось немало. Выяснилось, что и в самом деле у безупречных городских комсомольцев имеются неблагонадежные родственники, а Зайцев кое-какие факты о своих родных от партийного комитета утаил. Также выяснилось, что у Верстовского практически стопроцентное алиби, равно как у Киселева и у Лидии Константиновны. На всякий случай проверили и шофера Яна Сеппа, но не нашли ничего подозрительного и переключились на Опалина.
Иван только впоследствии понял, что если бы он нашел труп Берзина в одиночку, то не миновать бы ему неприятностей и как минимум – подозрений в убийстве. Но так как, помимо него, имелись трое свидетелей – Ян, Кирюха и Платон Аркадьевич – и так как они видели среди прочего, как он пытался вытащить рапиру и даже толком не знал, как браться за ее рукоять – а между тем лезвие вогнали в тело с чудовищной силой – дело решилось в его пользу. И тем не менее ему пришлось объяснять, что он делал, начиная с самого утра, и почему ему вздумалось ходить к озеру.
– Воды в рукомойнике не было, ну и… Воду Лидия наливала, она за этим следила. А Берзин ее выставил…
– Значит, просто умыться ходил? – спросил его собеседник, колюче прищуриваясь.
– Ну да.
– И полотенце с собой захватил?
– Да. Я через плечо его перекинул. – Опалин нахмурился. – Слушайте, только не надо мне говорить, что я встал, зарезал Каспара и пошел мыть руки. Он бы не дал мне эту чертову рапиру и вообще…
– Вообще – что? – благожелательно осведомился собеседник, видя, что Опалин запнулся.
– Я вообще не понимаю, как он к себе подпустил кого-то с оружием. Ну… короче, он был не такой человек, понимаете? Или кто-то застиг его врасплох, или это был тот, от кого он не ждал ничего подобного.
– Да? И кто же именно?
– Я не знаю.
– Ладно, мы во всем разберемся, а теперь скажи мне вот что. Шофер вспомнил, что ты возвращался в дом после того, как он сказал тебе, что они с убитым уже завтракали. Что ты там делал?
– Пошел на кухню. Еду искал.
– Прямиком на кухню?
– Да.
– И что?
– Хлеб там был, немножко черствый, но ничего. Сыра кусок нашелся. Я их съел. Потом из окна увидел Кирюху и вышел к нему.
– Берзин тебе не попадался?
– Я его не видел со вчерашнего дня.
– И пока ты был на кухне, ничего подозрительного ты не слышал?
– Если бы слышал, сразу же сказал бы. За кого вы меня принимаете?
Несмотря на запрет фельдшера, Опалин на следующий день поднялся с постели и отправился искать шофера. Тот сидел в столовой, напротив часов, которые теперь стояли, и о чем-то мрачно думал.
– Ян, – сказал Опалин, – кто скрывался в потайной комнате?
– А? – Шофер дернулся.
– Каспар сказал, он понял, кто прятался в потайной комнате. Кого он имел в виду?
– Я не понимаю, о чем ты. – Ян нахмурился.
– Он сказал, что во время гражданской войны там прятались белые, и сказал, что знает, кто именно. – Опалин почувствовал, что начинает сердиться. – Ты что, не понимаешь? Его ведь могли убить из-за этого! Если тот, кто там прятался, до сих пор живет где-то поблизости…
– Он много чего говорил, – ответил шофер хмуро. – Но там ничего не было. Только эти рычаги, которые управляют магнитами, кровать и старые бинты. И еще он нашел рубль.
– Рубль?
– Да, царский рубль, серебряный, но никаких документов, ничего такого. Какое это имеет значение, если его убил Свешников?
Опалин вытаращил глаза.
– В столовой?
– Да.
– Он был один?
– Один, да.
– Ждал кого-нибудь?
– Что?
– Я спрашиваю: он кого-нибудь ждал этим утром?
– Он… Он все надеялся, что ему сообщат насчет Свешникова. Ну, что его поймали…
– Кто входил в дом?
– Я никого не видел.
– Хорошенько подумай!
– Я тебе говорю: никто не входил! Никто!
Звуковая волна стала громче.
– Выключи музыку, или я разобью твой проклятый патефон, – вмешался Киселев. И когда Ян убежал, учитель повернулся к Опалину.
– Не надо на меня так смотреть, – отчеканил бывший красный командир. – Я его не убивал.
– Тебя видели, когда ты ехал сюда?
– Меня? Ну видели.
– Кто?
– Пантелей, дети, еще кто-то из деревенских. Ваня, а ты где был?
– В саду, с Кирюхой. – Опалин нахмурился. – И мимо нас никто не проходил.
– А где архитектор? – внезапно спросил Киселев.
– Не знаю. Как он вошел? – Иван говорил не о Верстовском, а о том, кто приколол Берзина к стене, словно бабочку. – Через потайной ход?
– Брось, в саду был Ян. Он бы заметил.
– Тогда только черный ход остается. С той стороны, где огород.
– Ты куда? – крикнул Платон Аркадьевич, когда Опалин бросился к выходу.
– А ты как думаешь? Я же все-таки из угрозыска!
Музыка умолкла, словно ее обрезали бритвой, и, спеша к черному ходу, Опалин подумал, что она заглушила предсмертный вскрик Берзина – если, конечно, он вообще успел перед смертью крикнуть или застонать. «Несколько минут… а, черт! Может, он и не успел далеко уйти…» Он выскочил из дома, окинул взглядом сад – никого; стал искать на земле следы – кажется, трава кое-где примята, словно совсем недавно по ней кто-то шел или бежал. «Эх, на земле бы найти хороший отпечаток…» В нем боролись два взаимоисключающих желания – чтобы тщательно осмотреть все вокруг, требовалось время, а он не имел права задерживаться, если и впрямь хотел нагнать убийцу. И он побежал.
«Тот, кто его убил, должен был прийти из деревни… Если, конечно, это не был Верстовский. Надо будет обязательно его найти и проверить али…»
Он не успел додумать слово «алиби», потому что внезапно потерял равновесие, взмахнул руками и самым нелепым образом рухнул на землю. Грядки огорода отчасти смягчили падение. Опалин попытался встать – и обнаружил, что провалился правой ногой в какую-то дыру.
«А, чтоб тебя… Это же кротовья нора!»
Он рвался бежать дальше – но правый голеностоп ожгло сильной болью, и Иван с ужасом понял, что теперь не может даже толком ступить на ногу. От дома к нему бежали двое; он через силу сделал несколько ковыляющих шагов и остановился. Подбежавшим к нему учителю и шоферу он объяснил, что с ним произошло, не скупясь на ругательства.
– Так, – сказал Платон Аркадьевич, – обопрись на меня, я отведу тебя обратно, и пошлем за фельдшером. Ян! Может, тебе для погони лучше машину взять?
– Он не проедет тут на машине, – сказал Опалин. – Слушай, брось меня, помоги ему. Тот, кто убил Берзина, вряд ли успел далеко уйти…
Однако Киселев не стал его слушать, а помог добраться до дома, после чего послал Кирюху за Горбатовым.
– Признайся, ты просто не хочешь, чтобы его поймали, – сказал Опалин. Он лежал без сапог на кровати, кусая губы. Правая нога его в суставе распухла, и кожа краснела на глазах.
Киселев загадочно посмотрел на лежащего, усмехнулся и подошел к натюрморту.
– А все-таки у нее был некоторый талант, – сказал он, разумея, очевидно, служащую теперь в Париже консьержкой Зинаиду Станиславовну. – Нет, Ваня, я ничего уже не хочу. Морду Берзину хотел набить, это да, но теперь это уже не имеет значения. А что касается того, кто его убил, – он передернул плечами, – мне все равно, поймают его или нет.
Через час Кирюха привез фельдшера, и Горбатов, осмотрев ногу Ивана, объявил, что тот, очевидно, повредил связки. Лекарств никаких у фельдшера не было, и он лишь посоветовал почаще прикладывать лед и поменьше двигаться как минимум ближайшие несколько дней. Льда не нашлось, и Опалин просто лежал, перекатывая в голове мучительные мысли.
Вскоре вернулся Ян, волоча за собой Верстовского, под глазом у которого красовался фингал. Архитектор протестовал и кричал, что он ничего не знает об убийстве, и вообще с позволения товарища Берзина он после завтрака отправился осматривать местную церковь.
– И ты не возвращался сюда? – заорал шофер, нервы у которого, видно, были на пределе. – И не проткнул его… – Он от волнения забыл нужное слово и сделал такой выразительный жест, что архитектор в испуге отшатнулся.
– Я его не трогал! Клянусь вам! Я был в деревне, меня там видели…
Тут вмешался Киселев и сказал, что надо послать за товарищами из ГПУ, которые будут вести следствие, а он пока проследит, чтобы Верстовский никуда не сбежал. Признав справедливость его доводов, Ян оставил архитектора в доме, сел в машину и уехал. В его отсутствие в усадьбу наведался крайне встревоженный Зайцев, следом за которым явилась изнывающая от любопытства матушка Анастасия. Убитого уже отнесли в его комнату, которая по случайному совпадению оказалась бывшей спальней Киселева (по современным правилам криминалистики тело не передвигали бы до того, как фотограф и эксперты закончат свою работу, но тогда в работе позволяли множество недопустимых с нынешней точки зрения вольностей). Кто-то (кто именно, Опалин так никогда и не узнал) закрыл Берзину глаза, и на лицо мертвого то и дело садилась муха. Попадья поглядела на нее и вздохнула.
– Такой симпатичный молодой человек был, – сказала она. – А ведь мог бы жить и жить!
Для расследования убийства были привлечены те же силы, что и для поимки Свешникова, и они рьяно взялись за дело. Допросили всех, кого только можно было допросить, особое внимание обращая на алиби тех, кто имел хотя бы тень мотива – а таких по причине поведения Берзина в предпоследний день его жизни набралось немало. Выяснилось, что и в самом деле у безупречных городских комсомольцев имеются неблагонадежные родственники, а Зайцев кое-какие факты о своих родных от партийного комитета утаил. Также выяснилось, что у Верстовского практически стопроцентное алиби, равно как у Киселева и у Лидии Константиновны. На всякий случай проверили и шофера Яна Сеппа, но не нашли ничего подозрительного и переключились на Опалина.
Иван только впоследствии понял, что если бы он нашел труп Берзина в одиночку, то не миновать бы ему неприятностей и как минимум – подозрений в убийстве. Но так как, помимо него, имелись трое свидетелей – Ян, Кирюха и Платон Аркадьевич – и так как они видели среди прочего, как он пытался вытащить рапиру и даже толком не знал, как браться за ее рукоять – а между тем лезвие вогнали в тело с чудовищной силой – дело решилось в его пользу. И тем не менее ему пришлось объяснять, что он делал, начиная с самого утра, и почему ему вздумалось ходить к озеру.
– Воды в рукомойнике не было, ну и… Воду Лидия наливала, она за этим следила. А Берзин ее выставил…
– Значит, просто умыться ходил? – спросил его собеседник, колюче прищуриваясь.
– Ну да.
– И полотенце с собой захватил?
– Да. Я через плечо его перекинул. – Опалин нахмурился. – Слушайте, только не надо мне говорить, что я встал, зарезал Каспара и пошел мыть руки. Он бы не дал мне эту чертову рапиру и вообще…
– Вообще – что? – благожелательно осведомился собеседник, видя, что Опалин запнулся.
– Я вообще не понимаю, как он к себе подпустил кого-то с оружием. Ну… короче, он был не такой человек, понимаете? Или кто-то застиг его врасплох, или это был тот, от кого он не ждал ничего подобного.
– Да? И кто же именно?
– Я не знаю.
– Ладно, мы во всем разберемся, а теперь скажи мне вот что. Шофер вспомнил, что ты возвращался в дом после того, как он сказал тебе, что они с убитым уже завтракали. Что ты там делал?
– Пошел на кухню. Еду искал.
– Прямиком на кухню?
– Да.
– И что?
– Хлеб там был, немножко черствый, но ничего. Сыра кусок нашелся. Я их съел. Потом из окна увидел Кирюху и вышел к нему.
– Берзин тебе не попадался?
– Я его не видел со вчерашнего дня.
– И пока ты был на кухне, ничего подозрительного ты не слышал?
– Если бы слышал, сразу же сказал бы. За кого вы меня принимаете?
Несмотря на запрет фельдшера, Опалин на следующий день поднялся с постели и отправился искать шофера. Тот сидел в столовой, напротив часов, которые теперь стояли, и о чем-то мрачно думал.
– Ян, – сказал Опалин, – кто скрывался в потайной комнате?
– А? – Шофер дернулся.
– Каспар сказал, он понял, кто прятался в потайной комнате. Кого он имел в виду?
– Я не понимаю, о чем ты. – Ян нахмурился.
– Он сказал, что во время гражданской войны там прятались белые, и сказал, что знает, кто именно. – Опалин почувствовал, что начинает сердиться. – Ты что, не понимаешь? Его ведь могли убить из-за этого! Если тот, кто там прятался, до сих пор живет где-то поблизости…
– Он много чего говорил, – ответил шофер хмуро. – Но там ничего не было. Только эти рычаги, которые управляют магнитами, кровать и старые бинты. И еще он нашел рубль.
– Рубль?
– Да, царский рубль, серебряный, но никаких документов, ничего такого. Какое это имеет значение, если его убил Свешников?
Опалин вытаращил глаза.