Подмосковная ночь
Часть 19 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Он уехал из России в 16-м году. Хочешь сказать, что в гражданскую войну он вернулся?
– Конечно, вернулся. У него тут ценности были, и золотая посуда, и еще много чего. Столько добра! Как же его оставлять-то?
– И ты его видел?
– Я не видел, врать не буду. Но другие видели.
– Кто?
– Да много кто. Дядька мой, Зайцев, который коммунист теперь. Кузнец видел. Бабы видели…
– Так, так. А что там насчет золота? Забрал он его с собой или нет?
– Наверное, забрал, – сказал Кирюха, пожав плечами. – А может, не успел. Из усадьбы, знаешь, многое в то время растаскали… Правда, про золото я что-то не слыхал.
– Долго Сергей Иваныч тут был в тот раз?
– Не знаю. Он прятался.
– Так прятался, что его все видели?
– Ну не все, но его же знали хорошо. И потом, хоть он сто раз колдун, есть-пить ему надо? Спать где-то надо? Ну и вот…
– У кого он прятался?
– Не знаю.
– У священника?
– Э, нет! Отец Даниил его не одобрял.
– Тогда у кого?
– Не знаю.
– Зачем он выкопал мертвую Стрелкову?
– Он колдун. Он ее колдовством убил. Ему была нужна ее голова.
– Зачем?
– Колдовать.
Это было безнадежно. Едва Опалину казалось, что он стоит на более-менее твердой почве, как опять начиналась какая-нибудь чертовщина. Предположим, Сергей Иванович действительно вернулся, чтобы забрать кое-что из усадьбы. Мог ли он каким-то образом убить Стрелкову, которая волею судьбы оказалась у него на пути? Чутье подсказывало Опалину – мог, но дальше простиралась область тьмы, где царила черная магия, чародейство, с которым как-то была связана отрубленная у трупа голова, и вообще черт знает что. Если Сергей Иванович увез золотой сервиз, то что же искало в доме лже-привидение? Или в тот раз хозяин не смог найти того, что искал, и вернулся еще раз, чтобы попытать счастья? Опалин почувствовал, что голова у него вот-вот взорвется от вопросов.
– Нет никакого колдовства, – объявил он, насупившись.
– Как же нет, когда есть?
И тут Опалин не нашелся, что ответить. Видел же он летающий телескоп, который никак нельзя было объяснить с точки зрения здравого смысла.
– Ты у Пантелея живешь? – спросил Иван.
– Ага.
– Ладно. – Он махнул на Кирюху рукой. – Иди отсюда.
– Я могу идти?
– Иди, пока я не передумал, – проворчал Опалин.
Кирюха поднялся со стула, потоптался на месте и сделал попытку вылезть в окно.
– Куда лезешь, балда! – рявкнул на него Иван. – В дверь выходи, как все люди…
– Ага, – растерянно ответил Кирюха и двинулся к выходу. В коридоре он пару раз зацепился за веревки, которые протянул Опалин, и через минуту Иван услышал, как хлопнула входная дверь.
Он потер рукой лоб, посмотрел на многострадальную люстру, которая вроде бы не проявляла стремления свалиться на пол, и сел подальше от нее, за учительский стол. Там его и застал вернувшийся Платон Аркадьевич.
– Я убрал веревки из коридоров, – буркнул он, кладя их на стол перед Опалиным. – Выдумщик ты, Ваня…
Иван поднял глаза, и учителя поразило напряженное выражение его лица.
– Я-то, может, и выдумщик. А вот ты кто такой?
В кабинете повисло тягостное молчание.
– Ты про наган? – спросил Киселев, выдавив из себя подобие усмешки.
– Про все. Только не надо мне тут насчет непротивления разводить.
– Ладно, – решился Платон Аркадьевич. – Пошли, я тебе кое-что покажу.
Они прошли в комнату Киселева. Тот вытащил из угла небольшой сундучок, достал из него аккуратно сложенную бумажку и протянул ее Опалину.
– На. Читай.
Иван поглядел на портрет лихого офицера – Льва Толстого, который со стены буравил его взглядом, развернул документ и углубился в чтение. Дойдя до конца, он внимательно посмотрел на своего собеседника и принялся читать снова, чтобы уяснить себе отдельные моменты. Бумага была выдана в Царицыне и подчеркивала выдающиеся качества красного командира Платона Аркадьевича Киселева, а внизу сбоку от печати красовалась подпись «И. Ст.».
– Значит, ты не учитель? – спросил Опалин.
– Почему? Учитель. Призвали меня на войну с немцами. Тогда ведь как думали: два-три месяца повоюем, и будем в Берлине. Все газеты так писали. – Платон Аркадьевич вздохнул. – Потом они другое писали, конечно… ну так продажным писакам их хлеб легко дается. Они-то в тепле сидели и не видели, как снаряды летят, как солдатиков на части разрывает… Хлебнул я, Ваня, в окопах такого, чего врагу не пожелаю. А война все идет. А мы все отступаем и отступаем. Варшаву сдали, Ригу сдали…
Варшава и Рига были городами Российской империи, и то, что их занял противник, в обществе расценивалось крайне болезненно.
– Потом, значит, революция, и мотала меня судьба по фронтам… Ранен был несколько раз, но легко. Судьба Онегина хранила…
– А?
– Да цитата это. – Киселев махнул рукой. – Тебе бы, Ваня, поучиться. Образование – великая вещь, а ты же совсем не знаешь ничего.
– То, что мне надо, я знаю, – насупился Опалин. – А чего не знаю, то узнаю. Значит, ты в гражданскую воевал?
– Угу. Под Царицыным Троцкий мне руку жал. Потом, правда, расстрелять хотел.
– За что?
– Ну… Долго объяснять. Он требовал невозможного. Я отказался выполнять приказ. На войне, Ваня, немного надо, чтобы пропасть. Сталин за меня заступился, но из армии меня выкинули.
– Так ты Сталина знаешь?
– Немного. Он с Троцким на ножах, и заступился, только чтобы ему насолить. Дал эту бумажку, направил меня в Москву. Ну… что мне в Москве делать? Жилья нет, родни нет. В генштабе штаны протирать? Тем более что мне там сказали: «Нам какой-то Сталин не указ». Короче, пошел я опять по учительской линии… Опять стал читать книги, а то я несколько лет их в руки не брал. Тогда же я и сделался толстовцем.
Опалин уже открыл рот, чтобы сказать, что поздновато записываться в непротивленцы после того, как по самую макушку замарался кровью – но внезапно понял, что реакция на его слова будет ужасной, и он сто раз пожалеет о том, что произнес их. Это ощущение было для него внове: обычно он говорил, что думал, не размышляя о последствиях своих слов.
– Скажи мне вот что, – потребовал он, хмурясь. – Ты всегда спишь в одежде?
– Нет. – Платон Аркадьевич протянул руку за бумагой, и Опалин отдал ее.
– Тогда почему…
– Мне нравится Лидия, – коротко сказал учитель. – Я боялся, что она может быть в это замешана, а ты ее поймаешь.
– Ты ее подозревал?
– Я и сам не знаю. – Киселев вздохнул. – Слушай, она единственная из нас, кто жил в этом доме раньше. Поэтому… поэтому да, мне было не по себе. Я видел, что она испугана, но… знаешь, я много чего видел в жизни. Люди иногда притворяются так, что до правды нипочем не доберешься. И врут, и выкручиваются, и…
– А стол, о котором ты говорил? Ты действительно видел, как он летает?
– Хочешь сказать, что мне все приснилось? Я и сам был бы рад так думать. Но я точно знаю, что мне это не снилось.
– От кого Лидия узнала, что Сергей Иванович умер?
– Одна ее знакомая переписывается с родственницей за границей. Нет, родственница не из эмигрантов, не подумай ничего такого. Ее муж в полпредстве работает.
– И что, эта родственница была на похоронах Сергея Ивановича?
– Нет. О его смерти сообщили газеты, она прочитала и написала сюда. Почему тебя так интересует Сергей Иванович?
– Да так, – уклончиво ответил Опалин. – А почему ты мне не сказал, что он выкопал труп Стрелковой и отрубил ей голову?
– Ваня, прости, но это чепуха, – сказал Платон Аркадьевич решительно.
– Почему чепуха? Он же вернулся после революции? Его ведь здесь видели?
– Никуда он не возвращался. Ваня! Я смотрю, тебе совсем голову задурили… Историю о том, что он вернулся, выкопал комиссаршу и прочее, выдумали местные жители. Им, знаешь ли, не очень-то хотелось отвечать за то, что они натворили, вот они и нашли удобного козла отпущения.
– Они натворили? Хочешь сказать…
– Конечно, вернулся. У него тут ценности были, и золотая посуда, и еще много чего. Столько добра! Как же его оставлять-то?
– И ты его видел?
– Я не видел, врать не буду. Но другие видели.
– Кто?
– Да много кто. Дядька мой, Зайцев, который коммунист теперь. Кузнец видел. Бабы видели…
– Так, так. А что там насчет золота? Забрал он его с собой или нет?
– Наверное, забрал, – сказал Кирюха, пожав плечами. – А может, не успел. Из усадьбы, знаешь, многое в то время растаскали… Правда, про золото я что-то не слыхал.
– Долго Сергей Иваныч тут был в тот раз?
– Не знаю. Он прятался.
– Так прятался, что его все видели?
– Ну не все, но его же знали хорошо. И потом, хоть он сто раз колдун, есть-пить ему надо? Спать где-то надо? Ну и вот…
– У кого он прятался?
– Не знаю.
– У священника?
– Э, нет! Отец Даниил его не одобрял.
– Тогда у кого?
– Не знаю.
– Зачем он выкопал мертвую Стрелкову?
– Он колдун. Он ее колдовством убил. Ему была нужна ее голова.
– Зачем?
– Колдовать.
Это было безнадежно. Едва Опалину казалось, что он стоит на более-менее твердой почве, как опять начиналась какая-нибудь чертовщина. Предположим, Сергей Иванович действительно вернулся, чтобы забрать кое-что из усадьбы. Мог ли он каким-то образом убить Стрелкову, которая волею судьбы оказалась у него на пути? Чутье подсказывало Опалину – мог, но дальше простиралась область тьмы, где царила черная магия, чародейство, с которым как-то была связана отрубленная у трупа голова, и вообще черт знает что. Если Сергей Иванович увез золотой сервиз, то что же искало в доме лже-привидение? Или в тот раз хозяин не смог найти того, что искал, и вернулся еще раз, чтобы попытать счастья? Опалин почувствовал, что голова у него вот-вот взорвется от вопросов.
– Нет никакого колдовства, – объявил он, насупившись.
– Как же нет, когда есть?
И тут Опалин не нашелся, что ответить. Видел же он летающий телескоп, который никак нельзя было объяснить с точки зрения здравого смысла.
– Ты у Пантелея живешь? – спросил Иван.
– Ага.
– Ладно. – Он махнул на Кирюху рукой. – Иди отсюда.
– Я могу идти?
– Иди, пока я не передумал, – проворчал Опалин.
Кирюха поднялся со стула, потоптался на месте и сделал попытку вылезть в окно.
– Куда лезешь, балда! – рявкнул на него Иван. – В дверь выходи, как все люди…
– Ага, – растерянно ответил Кирюха и двинулся к выходу. В коридоре он пару раз зацепился за веревки, которые протянул Опалин, и через минуту Иван услышал, как хлопнула входная дверь.
Он потер рукой лоб, посмотрел на многострадальную люстру, которая вроде бы не проявляла стремления свалиться на пол, и сел подальше от нее, за учительский стол. Там его и застал вернувшийся Платон Аркадьевич.
– Я убрал веревки из коридоров, – буркнул он, кладя их на стол перед Опалиным. – Выдумщик ты, Ваня…
Иван поднял глаза, и учителя поразило напряженное выражение его лица.
– Я-то, может, и выдумщик. А вот ты кто такой?
В кабинете повисло тягостное молчание.
– Ты про наган? – спросил Киселев, выдавив из себя подобие усмешки.
– Про все. Только не надо мне тут насчет непротивления разводить.
– Ладно, – решился Платон Аркадьевич. – Пошли, я тебе кое-что покажу.
Они прошли в комнату Киселева. Тот вытащил из угла небольшой сундучок, достал из него аккуратно сложенную бумажку и протянул ее Опалину.
– На. Читай.
Иван поглядел на портрет лихого офицера – Льва Толстого, который со стены буравил его взглядом, развернул документ и углубился в чтение. Дойдя до конца, он внимательно посмотрел на своего собеседника и принялся читать снова, чтобы уяснить себе отдельные моменты. Бумага была выдана в Царицыне и подчеркивала выдающиеся качества красного командира Платона Аркадьевича Киселева, а внизу сбоку от печати красовалась подпись «И. Ст.».
– Значит, ты не учитель? – спросил Опалин.
– Почему? Учитель. Призвали меня на войну с немцами. Тогда ведь как думали: два-три месяца повоюем, и будем в Берлине. Все газеты так писали. – Платон Аркадьевич вздохнул. – Потом они другое писали, конечно… ну так продажным писакам их хлеб легко дается. Они-то в тепле сидели и не видели, как снаряды летят, как солдатиков на части разрывает… Хлебнул я, Ваня, в окопах такого, чего врагу не пожелаю. А война все идет. А мы все отступаем и отступаем. Варшаву сдали, Ригу сдали…
Варшава и Рига были городами Российской империи, и то, что их занял противник, в обществе расценивалось крайне болезненно.
– Потом, значит, революция, и мотала меня судьба по фронтам… Ранен был несколько раз, но легко. Судьба Онегина хранила…
– А?
– Да цитата это. – Киселев махнул рукой. – Тебе бы, Ваня, поучиться. Образование – великая вещь, а ты же совсем не знаешь ничего.
– То, что мне надо, я знаю, – насупился Опалин. – А чего не знаю, то узнаю. Значит, ты в гражданскую воевал?
– Угу. Под Царицыным Троцкий мне руку жал. Потом, правда, расстрелять хотел.
– За что?
– Ну… Долго объяснять. Он требовал невозможного. Я отказался выполнять приказ. На войне, Ваня, немного надо, чтобы пропасть. Сталин за меня заступился, но из армии меня выкинули.
– Так ты Сталина знаешь?
– Немного. Он с Троцким на ножах, и заступился, только чтобы ему насолить. Дал эту бумажку, направил меня в Москву. Ну… что мне в Москве делать? Жилья нет, родни нет. В генштабе штаны протирать? Тем более что мне там сказали: «Нам какой-то Сталин не указ». Короче, пошел я опять по учительской линии… Опять стал читать книги, а то я несколько лет их в руки не брал. Тогда же я и сделался толстовцем.
Опалин уже открыл рот, чтобы сказать, что поздновато записываться в непротивленцы после того, как по самую макушку замарался кровью – но внезапно понял, что реакция на его слова будет ужасной, и он сто раз пожалеет о том, что произнес их. Это ощущение было для него внове: обычно он говорил, что думал, не размышляя о последствиях своих слов.
– Скажи мне вот что, – потребовал он, хмурясь. – Ты всегда спишь в одежде?
– Нет. – Платон Аркадьевич протянул руку за бумагой, и Опалин отдал ее.
– Тогда почему…
– Мне нравится Лидия, – коротко сказал учитель. – Я боялся, что она может быть в это замешана, а ты ее поймаешь.
– Ты ее подозревал?
– Я и сам не знаю. – Киселев вздохнул. – Слушай, она единственная из нас, кто жил в этом доме раньше. Поэтому… поэтому да, мне было не по себе. Я видел, что она испугана, но… знаешь, я много чего видел в жизни. Люди иногда притворяются так, что до правды нипочем не доберешься. И врут, и выкручиваются, и…
– А стол, о котором ты говорил? Ты действительно видел, как он летает?
– Хочешь сказать, что мне все приснилось? Я и сам был бы рад так думать. Но я точно знаю, что мне это не снилось.
– От кого Лидия узнала, что Сергей Иванович умер?
– Одна ее знакомая переписывается с родственницей за границей. Нет, родственница не из эмигрантов, не подумай ничего такого. Ее муж в полпредстве работает.
– И что, эта родственница была на похоронах Сергея Ивановича?
– Нет. О его смерти сообщили газеты, она прочитала и написала сюда. Почему тебя так интересует Сергей Иванович?
– Да так, – уклончиво ответил Опалин. – А почему ты мне не сказал, что он выкопал труп Стрелковой и отрубил ей голову?
– Ваня, прости, но это чепуха, – сказал Платон Аркадьевич решительно.
– Почему чепуха? Он же вернулся после революции? Его ведь здесь видели?
– Никуда он не возвращался. Ваня! Я смотрю, тебе совсем голову задурили… Историю о том, что он вернулся, выкопал комиссаршу и прочее, выдумали местные жители. Им, знаешь ли, не очень-то хотелось отвечать за то, что они натворили, вот они и нашли удобного козла отпущения.
– Они натворили? Хочешь сказать…