Подчинение

Рука на затылке начала гладить мои волосы. Это почти нежность. Почти приятно. Такая малость уже помогает — пусть всегда будет таким, мне станет намного легче.

— Вижу, что стараешься. Но это не тот случай, когда я могу тебе уступить. Проглатываешь все, потом снова облизываешь, чтобы не осталось ни капли. Давай уже, девочка, я начинаю злиться.

Я вобрала сначала головку, потом сама насаживалась глубже. Пыталась сделать так, чтобы головка скользила вдоль всего языка, но не до самого горла. Рукой поддерживала тот же такт — было сложно только в первые несколько секунд, потом приспособилась. Чувство отвращения отошло на второй план от сосредоточенности.

— Быстрее, — голос Максима стал хриплым.

Он сам теперь в том же ритме совсем немного подавался вверх, но будто сдерживал себя от слишком напористых движений. Я тут же увеличила темп, боясь, что он долго не выдержит несвойственного ему терпения, и там уже мне мало не покажется. Пусть он кончит. Пусть поскорее кончит, я… я все сделаю, лишь бы это осталось позади. И сразу постараюсь забыть обо всем, вплоть до следующего утра. Забыть этот вкус во рту. Забыть, как он сдерживается, чтобы не всадить член на всю длину. Забыть, каким сдавленным от возбуждения бывает его голос:

— Да, хорошая моя, еще немного.

Его пальцы продолжали гладить мои волосы, но не принуждали к движению — на этот раз Максим не хотел давить, дал мне полную свободу. Ему нравилось, как я справляюсь — я точно чувствовала! Это было долго, дольше, чем мне бы хотелось, но ему все нравилось! Осталось только закончить… Но когда он со стоном напрягся, я неконтролируемо отшатнулась — в рот попала лишь капля спермы. Я не собиралась этого делать! Вообще не поняла, почему не выдержала… среагировала от неожиданности! Закрыла рот рукой и сжалась.

— Простите! — хотелось завыть от отчаяния, но злилась я сейчас не на него — на себя. Осталось потерпеть еще несколько секунд, что на меня нашло? — Простите!

Он встал и пинком откинул стул. На глаза от резкого звука и накатившего страха навернулись слезы.

— Вылезай оттуда! Живо!

Я поползла вперед, так и осталась на четвереньках, боясь поднять лицо.

— Простите, господин, простите…

Он сказал неожиданно спокойно:

— Оближи.

На головке осталось немного белой жидкости, я усилием воли заставляла себя подняться на колени, но на большее меня не хватило. Он ударил меня по щеке:

— Чего ты ждешь? Плохо слышишь? И глаза открой — смотри, что именно ты делаешь. Привыкай.

Я тут же обхватила опадающий член губами, водя языком по головке, а потом погружая в рот на всю длину. Он меня не останавливал, поэтому я продолжала и продолжала, боясь вызвать новую вспышку гнева. Наконец, он меня оттолкнул.

Я откатилась назад и выдавила:

— Спасибо, господин.

Но он наклонился и ухватил за подбородок:

— Что, противно? — еще одна пощечина. — Отвечай!

— Нет, господин!

— Тебе было приятно?

— Да, господин.

— Хочешь еще?

Я только глаза расширила, очередную ложь никак выдавить не смогла. Сперма на вкус отвратительна. Точнее не так — она отвратительно именно тем, что является спермой. Тем, что я знаю об этом! Меня даже кадры минета раньше доводили до отвращения. И уж точно я не могла легко принять теперешние приказы. Какая разница? Ведь он кончил! Я все делала правильно, он был доволен! Почему ему так важно, чтобы я приняла все в себя? Но настроение я ему испортила — это видно. Однако говорил спокойно:

— Садись за стол. И чтобы съела весь завтрак. В девять выходим. Наказание будет вечером.

Я только кивнула.

Позже в комнате выбрала костюм с самой длинной юбкой, которая все равно для моего привычного стиля была слишком коротка. Щека от пощечины немного покраснела — за время дороги пройдет. Молча вышла и ждала Максима Александровича в прихожей. Он взял ключи и прошел мимо. За всю поездку никто из нас так тишины и не нарушил. Но за квартал до офиса я сказала осторожно:

— Максим Александрович, остановите тут. Пожалуйста.

— Дождь на улице, а ты в открытых туфлях.

— Ничего.

Он резко свернул к обочине, повернулся ко мне. Улыбнулся. Как он все-таки умеет меняться до неузнаваемости — от его улыбки сразу захотелось извиниться. За то, что у него нет настроения. За то, что я в открытых туфлях…

— Давай поговорим, — он задумчиво смотрел в лобовое стекло. — У нас с тобой все прекрасно — ну, на мой вкус, конечно. Но с минетами как-то сразу не заладилось.

И усмехнулся — почти рассмеялся. Я молчала, потому что с ним таким не знала, как себя вести. Сейчас он не пугал, а скорее интересовал… или нравился? Его слова, его выражение лица совсем не были похожи на смущение, скорее на попытку в самом деле что-то для себя определить. Не дождавшись ответа, продолжил:

— Скажи, вот только сейчас максимально честно — я тебе настолько противен? Ведь я чувствую, что ты хочешь меня. Тебе духу не хватит признаться, но есть порывы, которые сами по себе доказательства.

Я растерялась:

— Дело не совсем в вас… Хотя, может, и в вас тоже. В смысле… я не знаю, как объяснить.


— Попробуй все-таки, — он теперь посмотрел на меня, чуть прищурился, но по- прежнему улыбался.

— Это… просто слишком интимная вещь! — нашлась я. — К такому кто-то готов, кто-то нет, но в любом случае она…

— Кто она? Минет? — он уже почти открыто надо мной смеялся.

— Да. На такое люди могут идти только добровольно!

— Ого. И сейчас ты попросишь вычеркнуть этот пункт из нашей программы?

Я неуверенно улыбнулась ему в ответ:

— А можно?

— Нет, не в этом случае, — покачал он головой. — Я тебе сейчас кое-что скажу, но обещай об этом никогда не вспоминать! — он смеялся. Он был способен сбить с последней мысли, когда смеялся! — Когда ты подчиняешься мне, когда сдаешься… у меня крышу сносит. Я серьезно. Считай это самым откровенным признанием, на которое я способен. А сегодня, в самом начале, ты была такой… которую хочется только себе оставить. И я снова ошибся. Ничто не выводит меня из себя так, как собственная ошибка.

Я не знала, что ответить. Его возбуждает, когда я сдаюсь? Сдаваясь, я могу получить нежность?

Он погладил меня пальцами по щеке. И мягким голосом добавил ужасное:

— Я буду кончать тебе в рот. Я буду делать с тобой все, что мне в голову придет. Потому что я именно такой, другим не стану. И нет смысла притворяться ради двухнедельной сессии. Я буду наказывать тебя, если ты не захочешь этого принять. Меня принять. Целиком. И поверь, сперма или анальный секс — далеко не худшее, что я еще с тобой могу сделать.

Я отшатнулась и поежилась. После таких «ухаживаний» хочется закопаться с головой. Прямо в асфальт. Но решила, что нужно ответить:

— Я очень постараюсь, Максим Александрович.

— Надеюсь.

— Всего две недели… — добавила я совсем ненужное.

— Я об этом постоянно помню.

Он вдруг запустил руку мне под юбку и остановился на промежности. Чуть сжал и тут же убрал. Проверял, надела ли я нижнее белье. В глазах блеснул огонек, но на этот счет он так ничего и не сказал.

— Давай высажу тебя чуть дальше. Если простынешь… я просто не знаю, что с тобой сделаю!

И, смеясь, повернул ключ зажигания.

Первый день в офисе по новым правилам протекал в каком-то смутном напряжении. Девочки продолжали сплетничать, делали комплименты моему новому «давно-пора-наряду», шеф был, как всегда раньше, приветлив и серьезен — четкие и однозначные распоряжения, понятные и справедливые решения. И ни единым жестом или взглядом не обозначил повышенного внимания ко мне. Зато я могла наблюдать за ним будто со стороны: в хорошо сшитом деловом костюме, всегда уверенный в себе, он выглядел потрясающе. Словно рожден для того, чтобы управлять. Но восхищение мое накатывало и спадало скоротечно, спотыкаясь о мысли о предстоящем наказании.





Глава 8




После рабочего дня я вышла из офиса. Дождь уже прекратился, но воздух был прохладным, наполненным влажностью. В этих плащике и обуви мне на самом деле неуютно, но ведь Максим Александрович запретил брать свои вещи. Я села в машину, остановившуюся там же, где он высадил меня утром. Но так и не придумала, что должна сказать.

Он тут же завел мотор и вывернул на дорогу.

— Сейчас в магазин, потом домой. И у меня сегодня вал работы.

Сердце встрепенулась надеждой. Значит ли это, что наказание можно отложить? Например, навсегда?

Максим Александрович привел меня в дорогой магазин, чему я не удивилась. Я в такие места даже не заглядывала. Он проходил между рядами, а продавец с истинным раболепием брал в руки все, что ему передавали. Остальные работники вытягивали шеи, как гуси, и натянуто улыбались. Просто рай для доминанта! Я едва успевала семенить следом. Максим Александрович говорил, не оборачиваясь:

— Если что-то понадобится еще — скажи. Тридцать восьмой? На втором этаже есть верхняя одежда, потом поднимемся туда. Еще нужны чулки. И резинка для волос. Дома убирай волосы наверх.

Потом он указал мне на пуфик для примерки, я послушно села. Продавец отшатнулся, повинуясь раздраженному жесту, и словно в воздухе растворился вместе со своими собратьями. Сапоги и ботинки были… не в моем стиле. Красивые, но в таких только по подиуму ходить, а не по нашим улицам. Одна царапинка, и все деньги насмарку! А деньги — я рассмотрела ценник — о боже… да в них даже по подиуму ходить не решишься!

— Говори, только если размер не подойдет. Модель не обсуждается.

Я натягивала по очереди ботинки и легкие сапоги. Одни оказались велики. Максим Александрович спокойно сказал об этом в сторону, и буквально из воздуха тут же появилась новая пара, поменьше. В итоге он взял все четыре, которые сначала и выбрал. Четыре пары на две предстоящие недели! Но я возражать была не намерена, его бы это точно разозлило. Пальто на втором этаже тоже выбрал сам — и оно только со стороны выглядело потрясающе. Темно-синее, расклешенное от груди и доходящее до середины бедра, оно делало из меня девочку с обложки глянцевого журнала. Слишком откровенно дорогое, слишком бросающееся в глаза, будто сшитое по моим меркам, привлекающее ко мне внимание. А этого мне хотелось меньше всего. Такие вещи шьются для тех женщин, которые способны идти по улице уверенной походкой, не оглядываясь на восхищенные взгляды. Для женщин, которые одним жестом откидываемых волос вызывают у мужчин непроизвольный стон. Не для меня.

— Спину выпрями, — он мягко надавил между лопаток. — Хорошо.

Естественно, что я и не подумала спрашивать, останутся ли покупки мне после истечения двух недель — мне на самом деле было все равно. Даже если он мне всучит их насильно, все равно никогда больше не надену. И даже не потому, что они мне не нравятся. Просто в них, выбранных и оплаченных Максимом Александровичем, я будто почувствовала себя его вещью. Наверное, в этом и есть смысл.

Когда мы вышли из бутика, была уже половина седьмого. Скоро ужин, который должен быть строго по расписанию. А значит, придется прямо сейчас возвращаться домой…

— Книги! — я выкрикнула до того, как успела подумать. — Максим Александрович, можно, я куплю себе пару книг?