Под знаком Льва

– Пожалуйста! Может быть, я смогу тебе помочь, ты должна рассказать мне, что произошло!

Ее пересохшие губы напряженно дрожат.

– Я была беременна, – едва слышно шепчет она. – Я думала, что от Томмазо, но была не до конца в этом уверена. Я хотела сказать ему, но наш последний разговор прошел… не так, как ожидалось. Вчера я пригласила женщину, которая произвела процедуру, – глубокий всхлип вырывается из ее горла, а слезы снова бегут по щекам. – Она лучшая в этой области, но когда она вытащила иглу… Мне было так больно… В конце концов, она сказала, что все вышло, но кровотечение не прекращалось… часами.

Ее жалкий плач так меня потрясает, что я сама чувствую, что вот-вот расплачусь, неловко обнимая Галатею, пока она зарывается лицом в изгиб моей шеи.

– Я заслужила такую смерть… Я совершила страшный грех, убила собственного ребенка.

Я отстраняюсь, чтобы окинуть ее строгим взглядом.

– О нет, ты не умрешь, я тебе это гарантирую! Я смогу тебе помочь.

Серена, Фьора и Грация застыли неподвижно и таращатся на меня; кажется, девушки находятся в шаге от обморока, когда я к ним оборачиваюсь. Я невольно задаюсь вопросом, происходило ли с ними что-то подобное. Я и так знаю, что с контрацепцией в это время было так себе, и для куртизанок это, вероятно, насущная тема. Однако одного взгляда на окаменевшие лица девушек достаточно, чтобы быстро отогнать от себя эти мысли.

– Вы слышали, что произошло. Ни слова об этом, или я заставлю вас пожалеть. Теперь мне нужна помощь.

Никто так и не шевелится.

– Фьора, позови Томмазо!

Я не обращаю внимания на протестующее хныканье Галатеи. Он любит ее, и сейчас велик риск, что что бы я ни делала, Галатея все равно умрет, я просто должна убедиться в том, что он сможет прийти и помочь ей. У меня холодок пробегает по спине от мысли об абортах в этом времени. Галатея сказала, что потеряла много крови, и даже если эта акушерка работала в стерильных условиях, риск подхватить смертельную инфекцию был огромен, если, конечно, у Галатеи уже не начался сепсис. Интересно только, откуда я могла бы об этом всем узнать.

Господи, я же ни черта в этом не понимаю! Почему я вообще взялась изучать такую бесполезную вещь, как история искусства? Чем мне помогут знания о картинах и архитектурных канонах, если на кону стоит жизнь Галатеи?!

Глубоко вздохнув, я подавляю панику, стараясь сохранять хладнокровие, и мысленно перебираю все свои скудные знания об уходе за больными, пытаясь вспомнить, что делала моя бабушка, когда я лежала с лихорадкой. Первое, что приходит на ум – парацетамол. Но его изобретут гораздо, гораздо позже.

– Вы двое, – обращаюсь я наконец к Серене и Грации. – Нам нужна кипяченая вода и чистые льняные полотенца. Действительно чистые, вскипятите их. И чай. Спросите кухарку, может ли она порекомендовать что-нибудь от лихорадки! – Девушки стоически кивают. – И найдите Анджело.

Они без лишних слов спешат прочь из комнаты, пока я возвращаюсь к кровати, соображая, что же делать дальше. Галатея апатично смотрит на полог кровати и, кажется, уже мысленно готовится умирать.

– Я не заслуживаю того, чтобы ты так заботилась обо мне.

Я только щелкаю языком.

– Примерно так я и думала, когда ты меня приютила. Видимо, нам обеим не особенно понятны мотивы друг друга, но тебе стоит принять мою помощь так же, как я приняла твою.

Она долго смотрит на меня, и я задаюсь вопросом, разбирает ли она в лихорадочной дымке, что я вообще говорю. Затем она слегка дергает подбородком, улыбаясь, и я воспринимаю это как одобрительный кивок.

Ночь в лазарете Галатеи поглощает меня как черная дыра, я осознаю ход времени только по звону церковных колоколов, проникающему через распахнутое окно, хотя даже не успеваю подсчитывать удары, чтобы понимать точное время. Но одинокий звон указывает на то, что прошла еще четверть часа, пока я без устали смачивала полотенца и делала компрессы. Через некоторое время после того, как я вымыла Галатею и сделала свежую перевязку, она снова пришла в себя, и я уже было понадеялась, что травяной отвар действительно ей помог, но с каждым часом с тех пор ее состояние лишь ухудшалось. К счастью, кровотечение удалось остановить, но приступы озноба, скручивающие ее с нерегулярными интервалами, выматывают Галатею, и приходя в себя, она перестает нас узнавать, бормоча непонятные слова и мечась взглядом по комнате. Только Серена все это время остается рядом со мной, в то время как Фьора и Грация все еще бегают по моим поручениям. По крайней мере, я надеюсь, что они не сдались и в конце концов не легли спать. Где бы ни были Томмазо и Анджело, они нужны мне здесь. Галатея в них нуждается.

В какой-то момент Серена заставляет меня сделать перерыв. Здесь, в лазарете, ее поведение круто изменилось, и мы, можно сказать, стали подругами по несчастью… по крайней мере, на эту ночь.

– Я наблюдала за тобой и видела, что нужно делать, так что иди в свою комнату и хоть немного отдохни. И возьми на кухне что-нибудь поесть, я знаю, что кухарка все еще там.

Она обеспокоенно подталкивает меня к двери, и я выхожу из покоев Галатеи, будто зомби, почти в невменяемом состоянии. Я, конечно, могла бы стечь по стене и устроиться прямо здесь, но Серена права, мне не помешает немного освежиться и отдохнуть.

Оказавшись в своей комнате, я выворачиваюсь из платья и зарываюсь носом в подмышку: должно быть, после марафона по городу и ухода за Галатеей я и пахну соответствующе, по крайней мере, ощущаю я себя жутко грязной.

Умывшись холодной водой с мылом, пока кожа не начала саднить, я хватаюсь за бабушкину сумку, чтобы вытащить небольшую бутылочку дезодоранта и щедро поливаю себя из баллончика, несмотря на то что обычно стараюсь экономить. Окутанная знакомым ароматом чистоты, я обшариваю сумочку в поисках зубной щетки. Каждый день я кропотливо складываю свои косметические принадлежности так, чтобы на них никто не наткнулся и не обнаружил что-то, о чем ему в эту эпоху знать пока не положено. Маленькую зубную щетку всегда сложнее всего откопать в мешанине баночек и тюбиков, так что в итоге я просто раздраженно выворачиваю все содержимое сумки на постель и в тусклом освещении свечи перебираю все свое добро, пока на глаза мне не попадается аптечный пакет. Мое сердце пропускает удар.

Обезболивающее.



Лео упаковал мне чертово обезболивающее! Ну конечно! Я ведь помнила о том, как вертела в руках эти таблетки, когда он передал мне вещи, потому что то, что он вообще додумался захватить обезболивающее, потрясло меня до глубины души. Однако с тех пор я и не вспоминала об этих таблетках. Даже когда ломала голову над тем, как лечить лихорадку Галатеи, это не пришло мне в голову.

Я ВСПОМНИЛА ДАЖЕ О ПАРАЦЕТАМОЛЕ, И НИЧЕГО В МОЕЙ ГОЛОВЕ НЕ ЩЕЛКНУЛО!

Блистер болеутоляющих – не единственное лекарство из того, что мне положил Лео, и я дрожащими руками перебираю, что здесь еще есть: пастилки от кашля, капсулы от желудочно-кишечного расстройства, даже проклятые шипучки от похмелья! Но внезапно мой взгляд падает на белую коробочку, «Антибиотик, 500 мг» – неоновой вывеской вспыхивает в моем сознании, когда я смотрю на ярлычок.

С ума сойти, у меня есть антибиотики в 1500 году!

Не знаю, каким образом мне удается своими дрожащими руками вскрыть упаковку и вынуть вкладыш с указаниями по дозировке. Мне приходится прочитать эту часть инструкции несколько раз, чтобы хоть что-то понять, конечно, там есть пометка «применять строго под наблюдением специалиста», но сейчас явно не тот случай, так что мне придется ориентироваться на рекомендацию о трех таблетках в день и надеяться на лучшее.

Выдавив из блистера три таблетки, я засовываю их в правый карман юбки, в левый упаковывая несколько обезболивающих в порошке, а затем бегом бросаюсь к покоям Галатеи, где Серена как раз пытается влить ложкой ей в рот отвар, большая часть которого стекает у Галатеи по подбородку. Она непонимающе наблюдает за тем, как я, полная восторженной энергии, бросаюсь к постели.

– Помоги мне посадить Галатею! – почти кричу я.

Вместе нам удается посадить Галатею, она даже немного приходит в себя, позволяя стеклянному взгляду блуждать по комнате.

– Томмазо? – бормочет она.

Она уже несколько раз звала его, и каждый раз мы молились о том, чтобы в этот момент он вошел в комнату, даже сейчас.


– Он уже в пути, скоро будет здесь, – успокаивающе бормочу я, вытаскивая из кармана антибиотики. – Вот так, у меня есть для тебя лекарство, – шепчу я, – тебе нужно просто это проглотить, ты ведь справишься, не так ли?

Я запихиваю ей в рот таблетку и хватаюсь за кружку с теплым чаем, Серена с любопытством наблюдает за моими манипуляциями. Убедившись, что она проглотила антибиотик, я следом кладу ей в рот болеутоляющее и тихонько успокаиваю, бормоча на ухо всякие глупости. После Галатея замирает и устало опускает голову мне на плечо.

– Я мечтала о воде, – всхлипывает вдруг она, – воде, по которой я могла бы ходить, а потом пришла муха, огромная муха, она хотела научить меня играть на скрипке. – Устало хихикая, она сползает обратно на подушки. – Эти многочисленные ноги…

Галатея снова теряет сознание, а Серена тут же хватает меня за руку, оттаскивая в сторонку.

– Что ты ей дала? – напряженно спрашивает она, и ее вопрос, строго говоря, вполне объясним.

– Лекарство с моей родины. Если нам повезет, она скоро пойдет на поправку.

Серена только кивает, поджимая губы. Видимо, она доверяет мне достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов, что облегчает мне задачу. Устало опустившись на стул у постели Галатеи, я собираюсь ждать до тех пор, пока не буду уверена, что ей становится лучше.





Глава 17

Друзилла




Просыпаюсь я от шума голосов и тревожно оглядываюсь по сторонам в попытке понять, что происходит. Я что, уснула? Где Галатея?

За окнами уже наступает утро, а Галатея по-прежнему неподвижно лежит на спине, ее грудь мерно поднимается и опускается, и может быть, я просто хочу в это верить, но кажется, она уже выглядит намного лучше. Только убедившись, что она спит, я начинаю оглядываться в поисках источника голоса, который меня разбудил. Из-за того что глаза опухли от усталости, приходится несколько раз моргнуть, но вскоре я узнаю Лео, Фьору и Томмазо, входящих в комнату. Лео тут же бросается ко мне, а Томмазо падает на колени с противоположной стороны у кровати Галатеи, нежно беря в ладони ее тонкую руку.

– Что ты наделала? Что же ты наделала? – бормочет он слезливым голосом.

Лео же опускается на край кровати рядом со мной и, бросив короткий взгляд на Галатею, испытующе смотрит на меня.

– Что здесь происходит?

Я рассказываю ему, как вернувшись вчера домой, узнала о состоянии Галатеи, и на его лице отражается беспокойство, когда он кладет руку ей на лоб.

– У нее все еще лихорадка, – произносит он, нахмурившись, а затем поднимается. – Пойдем со мной!

– Куда?

– Я отведу тебя в постель, ты совершенно выбилась из сил. – Я упрямо качаю головой.

– Нет, я поклялась оставаться с ней до тех пор, пока ей не станет лучше.

Лео наклоняется ко мне, опираясь обеими руками на подлокотники кресла.

– Тебе нужен сон, miccina. Я отведу тебя в постель, и клянусь, что сменю тебя на посту и останусь у кровати Галатеи до тех пор, пока ты не отдохнешь.

Его взгляд и пронзительная мягкость голоса завораживают меня. Видимо, он догадался, что этим манипулировать гораздо проще, чем строгостью. Лучше для него, но хуже для меня. Вопреки своим намерениям, я позволяю ему помочь мне подняться и вывести из покоев Галатеи. Серена, зевая, следует за нами, но на лестничной клетке наши пути расходятся, и она сворачивает в сторону своей комнаты в задней части дома.

– Ты уже второй раз укладываешь меня в постель, будто я ребенок, – сонно подмечаю я, засыпая на ходу.

– Я начинаю получать от этого удовольствие. Ты такая послушная, когда устаешь, совсем не упрямишься.

– Пф-ф, – пренебрежительно бормочу я.

Когда мы добираемся до моей комнаты, Лео удивленно вздыхает при виде жуткого беспорядка на кровати. Точно, я же достала все из своей аптечки в поисках лекарств и во всей этой суете совсем забыла прибраться.

– Раздевайся, пока я навожу порядок, – наставляет Лео, и я невольно улыбаюсь, слыша в его словах властные нотки.

– Я дала Галатее обезболивающее и антибиотики, которые ты мне упаковал, – сообщаю я, стягивая через голову свободное льняное платье.

Лео бросает на меня взгляд через плечо, продолжая запихивать колбочки и тюбики обратно в сумочку.

– Очень благородно. Вообще-то они предназначались тебе на крайний случай.

– Это была чрезвычайная ситуация! Я же не могу позволить Галатее умереть от лихорадки, имея возможность ее вылечить.

Лео защелкивает застежку на сумочке и подходит ко мне.

– Ты ведь знаешь, что я беспокоюсь о тебе?

Я только и могу, что кивать… Это признание – одно из тех, что я так жажду от него услышать.