Под небом Парижа

– Я сделаю вам укол, он поможет, – обещает незнакомый мне голос, и я хмурюсь, пытаюсь понять, кто это.

– Это медсестра, она ухаживает за тобой, – успокаивает меня Алекс. – Она сейчас вколет тебе обезболивающее, и станет легче.

Я переплетаю наши пальцы.

– Алекс, – зову я.

– Да.

– Не уходи, – прошу еле слышно.

– Не уйду, – обещает он.

– Ложись рядом со мной…

Он молчит, а я крепче стискиваю его руку.

– Пожалуйста.

Алекс аккуратно приподнимает меня, ложится рядом и опускает мою голову себе на плечо. Я медленно веду ладонью по его телу. На нем мягкая футболка, и я опускаю голову ниже, прижимаю ухо к его груди, слушая биение сердца. Под его ритм я проваливаюсь в сон.





Глава 20





АЛЕКСАНДР


Она так доверчиво льнет ко мне. Глаза закрыты, выражение лица спокойное, умиротворенное. Дыхание становится равномерным. Спит.

Отец стоит в дверях и смотрит на меня с порога. Интересно, как давно он тут? Он тихо подходит ближе и садится на стул, который поставила у кровати Эстель.

– Значит, вот как… – Он смотрит мне в глаза.

Я утвердительно киваю.

– Именно так.

Он вздыхает и продолжает смотреть на меня.

– Летел с мыслями, что разорву тебя в клочья.

– Все еще можешь это сделать.

– Она мне как дочь.

– Знаю.

Антуан дю Монреаль неуверенно поводит плечами, словно хочет что-то спросить, но не знает как.

– Когда это началось? – Чувствуется, как сильно он нервничает, задавая этот вопрос.

Я поглаживаю голову Марион и честно признаюсь:

– Ей было восемнадцать. Стажировка в моем офисе.

Он задумчиво поджимает губы.

– Теперь понятно.

– Что именно?

– Почему она три года не приезжала домой и не хотела слышать твоего имени.

Я молчу, он откидывается на спинку стула.

– Мне это не нравится, буду предельно честным. Возможно, вам стоит поговорить и пойти каждому своей дорогой.


– Это невозможно, – твердо произношу я и пристально смотрю на отца. – Три года назад мы так и поступили. Как видишь, ни к чему хорошему это не привело.

– Ей всего двадцать один, – шипит отец.

– Я в курсе, – раздраженно отвечаю я.

– У тебя нет шанса облажаться, понял?

– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

В дверях мелькает Мари. Вид у нее заплаканный. Она смотрит на меня, затем переводит взгляд на Марион, лежащую на мне. Мари подходит к отцу и опускает руку ему на плечо.

– Сделаешь мне кофе? – тихо просит она.

Он поглаживает ее руку и встает со стула. Понимаю, что это предлог, чтобы остаться наедине со мной.

– Я сделаю все… – начинаю я, прежде чем она начнет воспитательные речи.

– Тише, Алекс, – останавливает меня Мари.

Она занимает место отца и берет дочку за руку.

– Врач сказал, что боли будут сильными, но спустя неделю станет легче, – бормочет она, пробегая кончиками пальцев по ее костяшкам.

– Да, мне он сказал то же самое.

– Еще он сказал, что рубцы и шрамы при должном уходе не должны остаться. Но кое-где ожоги очень глубокие. Кожа буквально расплавилась.

Я киваю, не совсем понимая, зачем она пересказывает известную мне информацию. Мари продолжает ласково гладить дочь. Такая спокойная и уравновешенная. Мне кажется, эти качества мой отец и полюбил в ней. После моей сумасбродной матери Мари – надежная тихая гавань.

– Алекс, жизнь сложна, – неожиданно говорит она и смотрит мне в глаза, – а еще очень короткая. Очень. В ней есть минуты радости, и никто не знает, долговечны ли они, или словно вспышка – раз, и не стало. Поэтому наслаждайтесь, пока можете. Пока чувствуете и любите. Никто не знает, что случится в будущем. Мне не нужны ни твои клятвы, ни обещания. Просто будь счастлив, и пусть она рядом с тобой тоже будет счастлива, хорошо?

Мари сжимает мою руку и встает со стула. В дверях она оборачивается и устало улыбается.

– Антуана я беру на себя.

Она закрывает за собой дверь. А я остаюсь со спящей Марион и ничего не могу с собой поделать. Любуюсь ею. Даже сейчас, усталая, под действием лекарств, замученная, она такая милая, что невозможно оторвать взгляд. Глажу ее по волосам, веду ладонью по щеке, наклоняюсь и оставляю короткий поцелуй на лбу. «Просто будь счастлив, и пусть она рядом с тобой тоже будет счастлива, хорошо?» – слова Мари все еще звучат у меня в сознании. «Я обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы ты была счастлива», – шепчу я ей на ухо.

Когда Марион убежала, я думал, что это навсегда. Что она оставила меня и больше никогда не вернется. Это были одни из худших минут в моей жизни. Я не мог найти себе места и в конце концов выбежал вслед за ней. Понял, что не смогу отпустить ее, не смогу смириться и принять ее уход. Я пытался найти ее, но не имел ни малейшего представления, куда именно она могла пойти. Побродив по улицам, вернулся домой. Проклинал все на свете, в особенности себя. Позвонил Эстель, потом Валентину, но никто не знал, где она, и мне оставалось только ждать. Я ненавидел себя за то, что позволил ей уйти. Должен был схватить и никуда не отпускать.

А затем начался ад. Крики под окнами, обвинения. Я выглянул в окно и позвонил в полицию, а после, не особо реагируя на происходящее, отошел. Все мои мысли были заняты лишь вопросом, куда она могла пойти. В какой-то момент шум стал невыносимо громким, я вновь подошел к окну и в ужасе увидел среди толпы Марион. Ее в прямом смысле разрывали на части. Я босой выбежал на улицу, полиция тоже наконец подъехала. Начался дикий хаос, я еле добрался до Марион и смог вырвать ее из лап этих идиоток, которые уверовали, что я – само зло во плоти. Кто-то швырнул в меня булыжник, плечо пронзила острая боль. Но я не реагировал, главное – Марион. Ее надо было доставить домой, в безопасность. Я не заметил двух ненормальных с ведрами в руках. Позже полиция выяснила, что кипятком их снабдила девушка из соседнего дома. Как оказалось, обеим по шестнадцать или семнадцать лет, но, что хуже всего, они обе – в прошлом жертвы педофилии. Когда я узнал об этом, моя злость поутихла.

Вся она обратилась против этой чертовой желтой прессы! Против статьи, которая подбила неокрепшие молодые умы спасать от меня Марион, заставить меня пожалеть обо всем «содеянном». Юношеский максимализм… Они были готовы вершить справедливость. Думали, что правда за ними. И никто из них не знал, что обвинения ложные, что они сфабрикованы ради шумихи и хайпа. Ведь кто в здравом уме опустится до такого?

Выяснилось, что снимок в офисе сделал Себастьян. А Клер Армин – подруга моей бывшей ассистентки, Натали. Айтишник показал ей фото после того, как она застала нас вместе. Парень сам написал мне и во всем признался. Он не думал, что его снимки окажутся в желтой прессе. Я ничего ему не ответил и, честно говоря, хочу просто-напросто уволить его. Надеюсь, он уйдет по собственному желанию, как Натали, и мне не нужно будет возиться с тем, чтобы найти лазейку для расторжения с ним контракта. А что касается Натали… она оказалась такой жалкой. Я знаю, что моя мать займется ей и журналисткой. Луиза Форестье не из тех, кто прощает нападки на свою семью. Мне же лучше, у меня просто нет сил и времени со всем этим возиться. Важна лишь Марион.

Она закрыла меня собой… Резким движением сбросила с себя мои руки и, обхватив за талию, прикрыла спиной. Девушки целились мне в лицо, но ведра были слишком тяжелые. Им кое-как удалось выплеснули содержимое. Весь кипяток попал на спину Марион, лишь несколько мелких капель прилетело мне в лицо и на шею. Я видел, как ее лицо бледнеет от боли, а на губах застывает крик. В тот момент я был готов убить этих малолеток. Но надо было действовать быстро. Счет шел на секунды. Я влетел с ней в дом, забежал прямиком в ванную. Держать ее на себе, не прикасаясь к спине, было невыносимо сложно, но я включил холодную воду, впопыхах стащил с нее джинсы, боясь, что и туда попал кипяток. Толстовку снимать не рискнул, от нее исходил невозможно горячий пар. Я принялся поливать ее спину. Это был самый ужасный момент за всю мою жизнь. Никогда я еще не испытывал такого страха, такого ужаса. Время словно замедлилось. Вода была повсюду. Я не знал, что делать дальше, поэтому продолжал поливать ее спину, заливая все вокруг ледяной водой.

Приехала скорая, видимо, полицейские оперативно сработали. Доктор разрезал ее толстовку ножницами, кое-где ткань прилипла к коже, в таких местах она словно расплавилась… где-то просто покраснела. Ожоги оказались неравномерными. Не помню, когда именно в комнате появилась Эстель. Она попыталась заставить меня надеть сухую одежду.

– Алекс, ты весь синий! – крикнула она на мой молчаливый отказ уходить от Марион.

Но я не чувствовал холода. Адреналин бурлил внутри меня, помогал не спятить. Я не мог отойти от нее. Я все еще боялся. Когда она закрыла меня собой… думал, сойду с ума! Я так дико злился на нее за это, но в то же время панически боялся оставить одну. Головой понимал, что она в безопасности, но страх в сердце был свеж и силен. Ей сделали несколько уколов и поставили капельницу.

– Почему она не просыпается? – хрипло спросил я врача.

– Я вколол ей снотворное. Лучше пусть поспит под действием обезболивающих. – Он бросил на меня предупреждающий взгляд. – Такая степень ожогов очень болезненна.

Он обработал ее ожоги. Некоторые участки спины выглядели пугающе. Врач в очередной раз посмотрел на меня.

– Легко отделались, пересадка не нужна.

Я смотрел на ее спину и не мог поверить, что он серьезно. Тем временем он перевязал пострадавшие участки спины.

– Бинты надо менять, Симона останется и сделает все необходимое.

Симона – полная, шустрая медсестра. Она действительно внимательно следила за состоянием Марион и действиями врача.

– Она спит, а вам нужно принять душ, – улыбнулась она мне и добавила: – Она не скоро проснется.

– Точно? – переспросил я непослушным голосом.

– Точно, – утвердительно кивнув, уверенно ответила Симона.