По ту сторону льда

Иван Москвич: Доиграешься

Несмотря на то, что когда он набирал сообщение в контакте Казаковой не было, ответ пришел буквально через полминуты.

Маришка Хорошая: Напугал ежа голой задницей

Маришка Хорошая: Как горы поживают?

Ваня сжал телефон с такой силой, что заболела рука. Она еще и издевается! Хотя, о чем это он?! Она издевается уже второй день и, судя по всему, получает от этого удовольствие! Только он хотел написать что-нибудь в ответ, как смартфон завибрировал, «обрадовав» его очередным шедевром Марининого изощренного ума.

Маришка Хорошая: (фотография)

Маришка Хорошая: Всё в сугробе отморозил?

Да если бы даже и отморозил…

Черные сетчатые перчатки, черные крохотные стринги и больше ничего. Только дразнящий взгляд и маленькие упругие груди с торчащими сосками. Воронов надул щеки и выдохнул. Мощная волна жара прокатилась по всему телу и сосредоточилась именно там, на что, собственно, и намекала Казакова. Нет, она не издевается… Он даже не знал, какое подобрать к этому слово. Тут не то что приличных – тут и нецензурных было мало. И эти ее губы, эти тонкие, беззащитные пальцы…

Пройдя в ванную, он плеснул в лицо холодной водой. Фыркнул, словно мокрый пес, наскоро вытерся большим полотенцем. Марина… Он, конечно, всегда знал, что она девушка страстная, но эта последняя фотография… Стоило ему вспомнить о снимке, как весь эффект холодных обливаний свелся к нулю. Ваня глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Тренажерный зал и тяжелая штанга сейчас пришлись бы очень кстати, но в горах с этим было как-то не очень…

В коридоре Ваня наткнулся на Мартынова. Тот предложил выпить чаю, и мужчины вместе пошли в кухню. Однако стоило только Леше набрать в чайник воды, телефон Вани снова пикнул.

18:39

Маришка Хорошая: (фотография)

Маришка Хорошая: Привет сугробам (три подмигивающих смайлика, красное сердечко, след поцелуя)

Ваня стоял и молча смотрел на фотографию. Тонкие трогательные лодыжки, обвивающее их кольцо ткани…

Он понял, что именно вот так и делают контрольный в голову.

- Леш, - голос звучал глухо, хрипловато, и Ваня кашлянул. – Мне в Питер надо сгонять.

- Когда? – Мартынов включил чайник и обернулся к другу.

- Сейчас.

- Сейчас? – удивленно переспросил Леша. – Что случилось?

- Да так… Поговорить надо кое с кем.

- Воронов…

- Да я утром вернусь.

- Нет, ну если надо… Ты уверен, что все в порядке? Если что-то…

- Уверен, - с мрачной решимостью ответил Ваня. Ох как уверен…

Пока он заказывал билет на самолет и кидал в сумку документы, смартфон снова оповестил о входящем сообщении коротким звуковым сигналом. Если и можно было еще хоть чем-то удивить его, то Марина и на сей раз с задачей справилась играючи. И почему только он не нашел себе хорошую, тихую, домашнюю, добрую, спокойную… В общем, почему он вляпался в Казакову?! Как он умудрился сделать это спустя десять лет?!

Марина, его Марина.

Маришка Хорошая: Я скучаю по тебе, Вань. Проснулась сегодня и поняла, что мне тебя очень не хватает.

Маришка Хорошая: Ну и да (подмигивающий смайлик, три красных сердечка, фотография)

Маришка Хорошая: Это чтобы на всяких-разных не засматривался там.

Воронов перечитал сообщение и сохранил себе на телефон очередной фото. Да просто потому, что не нужна ему другая. Потому что она – его Марина, его Маришка, просто его.





Глава 8




Санкт-Петербург, апрель 2018 года

Больше он так ничего и не написал. Не ответил даже на ее последнее сообщение, хотя Марина видела, что он его прочитал. Как понимать это молчание, она не знала. Решил показать ей, что ему не интересно? Или просто игнорировать? Или слишком занят общением с друзьями и ясно дает ей понять, что ему не до нее? Поначалу она злилась, потом пыталась делать вид, что ей все равно, а после, едва притронувшись к ужину, ушла к себе в комнату и открыла Ванин инстаграм. Фотографии из Милана, из Сочи… И везде он довольный, веселый, в окружении друзей. Чем больше она смотрела на эти снимки, тем отчетливее чувствовала себя лишней. Нет у них ничего общего, ему и без нее хорошо. А она… Ей даже поделиться особо нечем, да и желания никакого нет. Она видела комментарии, в которых поклонники их пары спрашивали о ней, видела слова поддержки. Но были и другие слова. Были слова, фразы, в которых люди открыто говорили, что она ему не пара, что лучшее решение для него – сменить партнершу, что она эгоистичная, надменная, что она просто стерва.


Марина старалась не читать все это, но взгляд ее упорно выхватывал именно подобное. Хотелось тут же броситься, написать что-то в ответ, заткнуть всем этим умникам глотки. Какое право они имеют судить ее?! Какое право они имеют лезть в их дела, их жизнь?! И почему она должна оправдываться, к примеру, за то, что отказалась сфотографироваться с кем-то из болельщиков или высказала собственное мнение по какому-то поводу?! Не сфотографировалась, потому что не хотела, потому что не могла заставить себя улыбаться, потому что устала или потому что просто плохо себя чувствовала. Да мало ли, почему! Она ведь не кукла, у которой нет своих желаний – она живой человек. Так какое право все эти люди имеют писать о ней такие вещи?!

Марина свернулась на постели клубочком и тихо вздохнула. Ваня так и не написал ей, не позвонил. Нет так нет, что же…



Поначалу Марина думала, что ей просто показалось. Выдернутая из беспокойного сна слабым писком телефона, она перевернулась на другой бок, вздохнула и снова начала проваливаться в дрему, как писк повторился, а затем и вовсе раздалась мелодия звонка. Оборвалась она, впрочем, быстрее, чем Казакова успела что-то сообразить. Еще не отошедшая от сна, она дотянулась до мобильного и посмотрела на экран. Пропущенный от Воронова… Часы показывали почти половину второго ночи, и она, наверное, успела бы испугаться, надумать себе кучу всего, если бы не смс, в которой было лишь одно слово: «Выходи».

Марина нахмурилась, силясь понять смысл этого сообщения, но то ли время было не слишком подходящее для понимания, то ли она попросту еще не проснулась, то ли Воронова вообще понять было невозможно – сделать ей этого не удалось. Пальцы тыкали в клавиши как-то косо, и ответное смс ей удалось набрать лишь с третьей попытки. В ответ полетело: «Куда я должна выходить?». Марина зевнула, закрыла глаза, но все ее сознание растревожилось, и вместо желанного спокойствия она чувствовала только непонятное напряжение. Но лежать долго не пришлось. Через полминуты телефон снова пикнул и, открыв сообщение, она увидела темную фотографию собственного подъезда. Несколько секунд хмурилась, непонимающе глядя в экран смартфона, потом встала и подошла к окну, совершенно забыв, что окна ее комнаты выходят во двор. Спохватившись, Марина схватила смартфон и в чем была – в трусиках и маечке, выскочила в кухню. Но и оттуда разглядеть ничего не удалось – на улице стояла такая темень, что она едва могла различить расплывчатые силуэты. Сердце у нее беспокойно стучало и, ткнув несколько раз в сенсорный дисплей, Марина поднесла телефон к уху. Послышались длинные гудки, после которых металлический женский голос объявил, что абонент не отвечает… Да черт подери! Она и сама поняла, что не отвечает! Марина повторила попытку, однако результат оказался тем же. Она прижалась лбом к стеклу, прищурилась, пытаясь различить хоть что-нибудь, но тут мобильный снова пикнул и, открыв сообщение, Марина увидела прежнее «Выходи», но теперь в конце стоял восклицательный знак.

Как вернулась в комнату, она не помнила. Как надела джинсы и свитер прямо поверх майки – тоже. В коридоре она торопливо натянула ботинки, схватила куртку, ключи и, словно воровка, выскользнула из погруженной в сонную тишину теплой родительской квартиры.

Ступеньки, кабинка лифта, движущаяся вниз… Марина пыталась согреть похолодевшие руки, сжимая их в кулаки, и чувствовала, что сердце ее никак не успокаивается. Едва створки разъехались, она твердым торопливым шагом направилась к двери подъезда и, только отворила ее, ощутила дыхание питерской ночи на лице. Еще один шаг и…

Марина в панике дернулась, взвизгнула, чувствуя, как кто-то схватил ее, стиснул. Чья-то прохладная рука зажала ей рот, так что теперь она могла только тихо мычать. Сердце у нее колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, руки покрылись мурашками. Не соображая, что делает, она стала изворачиваться, выгибаться и тут услышала шепот у себя над ухом:

- Что же ты дикая такая, а?

Только теперь Марина смогла нормально вдохнуть и, сделав глоток воздуха, тут же почувствовала знакомый запах. Тело ее расслабилось, руки, впивавшиеся в предплечье «незнакомца», опустились.

Хватка на ее теле тоже ослабла, и Казакова, все еще тяжело дыша, резко развернулась.

- Ты спятил?! – Голос ее дрожал, дыхание вырывалось изо рта облачками пара. – Ты меня до смерти напугал!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Тебе полезно, - глядя в ее глаза, ответил Воронов. Пятачок у подъезда освещал слабый фонарь, в свете которого едва различались черты лица. Все вокруг отбрасывало причудливые тени, глаза Марины казались темными провалами, а кожа была словно светлое пятно на сюрреалистичной картине художника.

- Не смешно, - зашипела она в ответ и на несколько секунд отвернулась, пытаясь усмирить собственный пульс. В десятке метров от них стояла машина, сквозь лобовое стекло она увидела силуэт водителя. Сделав еще один вдох, Казакова снова повернулась к Ивану и спросила: - Ты что тут делаешь?

- Убивать тебя приехал, - отозвался он так серьезно, что у Марины едва мурашки по коже не побежали.

Она так и замерла, глядя на него снизу вверх. Воронов же, крепко схватив ее за тонкое запястье, поволок к машине. Марина пыталась вывернуть руку, но это было все равно, что останавливать локомотив детским совочком. Распахнув дверь, Иван буквально впихнул ее в салон и, сев рядом, закрыл машину.

- Поехали, - сказал он водителю. Мужчина за рулем кивнул, мотор тихо зашумел.

- Воронов! – Марина гневно уставилась на него. – Это что все значит?!

- Сказал же – в лес едем. Конец тебе пришел, Казакова.

- Ха-ха, - язвительно перекривилась она.

- Досмеялась уже, - глянув на нее тяжелым взглядом, отрезал Ваня.

Ему очень хотелось ухватить ее за свитер, притянуть к себе, растрепать ее волосы, почувствовать под пальцами гладкую теплую кожу, но он боялся, что если сейчас притронется к ней, остановиться уже не сможет. И ладно бы это была его машина…

Марина в упор смотрела на Воронова, дожидаясь ответа, но судя по напряженному выражению его лица, взгляд ее не действовал. Глаза Вани были темными, губы плотно сжатыми, скулы казались каменными. Она перевела взор на его руки с красивыми длинными пальцами. Захотелось провести по костяшкам, склониться и поцеловать маленькую царапинку на тыльной стороне ладони.

- Куда мы едем? – спросила она уже мягче, вновь поднимая глаза к его лицу.

Ваня повернулся в ее сторону, посмотрел на нее – на губы, потом в глаза. И ей сразу все стало ясно. Она почувствовала накрывшую ее жаркую волну, низ живота сладко заныл. Марина сглотнула, облизнула губы, накрыла его руку своей – прохладной и маленькой. Ваня посмотрел на их кисти, потом на Марину, высвободил руку и погладил Казакову по коленке, обрисовал пальцами коленную чашечку, поднялся вверх по бедру, чувствуя под рукой грубую джинсовую ткань.

- Убивать, значит, будешь? – хрипловато спросила она, и губы ее скривились в усмешке.

- Буду, Маринк… - Его пальцы, добравшись до самого верха, едва ощутимо тронули молнию на ее штанах.

Марина дернулась, инстинктивно свела ноги, надрывно выдохнула. Схватила его за руку, крепко сжала, посмотрела в глаза. Еще раз облизнула губы. Взгляда он не отвел, и они сидели так несколько секунд. В его зрачках полыхало безумие – темное, как ночь, яркое, как пламя взвившегося костра, затягивающее. Она никогда не видела его таким, и сейчас, всего на долю мгновения, испугалась. Казалось, что оба они срывались в пропасть, летели, не думая о страховке, не зная, что ждет их внизу. Она боялась разбиться. И все-таки она летела… Летела с ним в эту безумную темную бездну.



Такси выехало на Невский проспект и помчалось вдоль магазинов, вывесок и подсвеченных витрин открытых до утра ресторанов. Жизнь тут, казалось, никогда не останавливалась, и даже сейчас встречались припозднившиеся пешеходы. Совсем скоро наступят белые ночи, и город наводнят толпы разнонациональных туристов, но пока город только-только отходил от зимы, сбрасывал с себя шелуху. Сейчас Питер принадлежал тем, кто каждый день проходил по его улицам, кто знал его смурной нрав, кто любил, а, быть может, и не любил его, но понимал его низкое хмурое небо и привычно брал с собой зонт даже в солнечные дни. И выросшей тут Марине он тоже принадлежал. Сейчас и здесь.

Едва только автомобиль остановился, Ваня сунул водителю деньги и, коротко поблагодарив, распахнул дверь. И снова он, ухватив Марину за руку, буквально выволок её за собой на ночную прохладу.

- Вань, ты что… - возле самых дверей Казакова притормозила. – Ты посмотри… Я же даже не причесанная.

Воронов действительно посмотрел на нее оценивающим взглядом, надвинул ей на голову капюшон и, не сказав ни слова, затащил внутрь.

Пока он оформлял двухместный номер с двуспальной кроватью, Марина смотрела куда угодно, только не на девушку за стойкой ресепшена. В конце концов, воспользовавшись тем, что Ваня полез за паспортом, она высвободила руку и отошла к кожаным диванам, к низкому стеклянному столику с беспорядочно-разбросанными на нем журналами.

- Можно паспорт Вашей спутницы? – вежливо осведомилась администратор, мельком взглянув на запоздалого гостя.

- Давайте обойдемся моим, - мягко, но категорично ответил Воронов.

Она заколебалась, взглянула на него, словно оценивала, заслуживает ли он доверия. Потом посмотрела на Марину, спокойно ожидающую чуть поодаль.