По образу и подобию
Часть 32 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Пойдём, — сказала Алёна. — Пойдём, погуляем немного, пока солнце не село окончательно.
Тим кивнул, поднялся. Алёна взяла его под руку, и они пошли. Молчали. Им давно уже не нужны были друг для друга слова… Бесполезно было спрашивать, надолго Тим на планету и что ему здесь понадобилось. Алёна давно уже научилась чувствовать, какие вопросы можно задавать, не рискуя подвесить их в пустоте ответного молчания.
По длинной лестнице они поднялись на центральную галерею — соединённые общим полотном крыши жилых зданий в центре Базы. У Базы, кстати, так и не было ещё названия, конкурс предполагали открыть сразу после разрешения на переселение. Говорили кто что, но решать будут дети — конкурс хотели провести среди юных пассажиров «Ковчега», чтобы и они могли почувствовать себя причастными к созиданию новой жизни на новой планете… А пока строившееся поселение называли Опорной Базой или просто Базой…
На лестнице встретился Генка Каспаров, обалдуй на два года старше Алёны, и, к несчастью последней, служивший в одном с нею отряде. Генку Алёна отшила ещё на Земле, он не простил, а потом, узнав, на кого его, драгоценного, променяли, начал донимать насмешками. Алёна несколько раз бросалась драться, благодаря тренировкам с Огневым её индекс Гаманина колебался теперь между девятью и одиннадцатью, Каспаров со своими восемью отдыхал на лавочке. Но битие морды помогало мало, равно как и внеочередные хозяйственные работы на территории Базы. Каспаров бесился и не особо это скрывал; после последней драки ему пообещали бессрочную увольнительную на «Ковчег», если он наконец-то не заткнётся. И он, о чудо, заткнулся. Но беситься не перестал.
Алёна подобралась, ожидая пакостного слова. Но Генка молча прошёл мимо, всей спиной выражая своё глубокое презрение к паре.
— Каспаров, — окликнул его Тим.
Юноша обернулся. Тима он ощутимо побаивался. Одно дело, травить весёлые байки о съехавшем с глузду психокинетике, совсем другое столкнуться с ним нос к носу.
— Не убий, — с назиданием сказал Тим. — Слыхал? Убьёшь бабочку — похеришь мир. Не убий, и будет счастье, тебе счастье, миру счастье, счастье для всех…
— Тим! — испуганно вскрикнула Алёна, хватая мужа за руку.
Тим встряхнул головой, словно отгоняя назойливое насекомое. Отвернулся, подумал немного, и пошёл дальше. Алёна покачала головой в ответ на дикий взгляд Каспарова, и побежала следом.
— Да пошёл ты! — очнулся Генка через пару минут.
Тим не обернулся. Глядя на него, можно было подумать, что он и не слышал ничего. Кто его знает, может, правда, не слышал…
Потом они долго стояли, облокотившись о перила, смотрели на умирающую зарю, вдыхали воздух чужой планеты, наполненный родными земными запахами: свежей травы, вечерней росы, цветов, — здесь было очень много цветковых растений самого разного размера и самых причудливых форм, и даже вродехвойник цвёл малиновыми шишечками, так похожими на весенние шишки оставшихся на Земле голубых елей…
— Держи, — Тим полез в карман, достал оттуда тонкое колечко с прозрачным камушком. — Это тебе на день рождения, Аля.
— Спасибо, — прошептала Алёна, протягивая руку.
Колечко легко наделось на палец. Алые лучи уходящего дня сверкнули на гранях колкими искрами.
— На Земле купил, — сказал Тим. — Вот. Тебе…
Алёна обняла его, и они целовались, — да-да, на ветру, а что было делать? «Эх, ты, родной, — с щемящей болью думала Алёна, — мой день рождения только через две недели… Но я тебе этого не скажу никогда. Хотя бы за то, что ты не сказал, когда купил это кольцо, за сколько лет до моего появления на свет…»
Алёна проснулась рано, в светлых сумерках. За приоткрытым окном стрекотали насекомые, на длинной протяжной ноте — у-у-утро пришло, у-у-утро пришло… Насекомых здесь было великое множество, от мелкой мошки до крупных, размером с хорошую собаку, плотоядных вродебогомолов, достаточно опасных, чтобы таскать с собой во все выездные экспедиции оружие. Не то, чтобы вродебогомолы, едва завидев человека, на него бросались. Они сторонились всего непонятного и незнакомого, справедливо полагая, что жизнь дороже. Но иногда в их тупой башке что-то щёлкало, и тогда приходилось жечь и стрелять.
Одним словом, работы пирокинетикам Опорной Базы хватало.
Но Алёна всё же проснулась слишком рано, время у неё ещё было, и поэтому она позволила себе поваляться немного в постели. Тим ещё спал, и, как всегда во сне, его лицо разгладилось, став совсем юным, почти детским. Всё портили седые волосы, не белые, а серебристо-седые, как у пожилых. Олег Ольгердович, правда, сразу сказал, что это вовсе не начало необратимого паранормального срыва, после которого человек быстро угасает в течение каких-то недели-двух, а следствие душевных переживаний. Надо думать. Тим рассказывал, что смерть Земли снилась ему с самого детства, когда он ещё ничего не понимал и ничего не умел. И отменить вероятное-свершённое, как он сам выражался, не вышло. Оно уже было прописано в будущем, прописано жёстко предыдущими поколениями войн, и оставалось только свести его к минимуму и пережить.
«Земля вернулась в космос через пятьсот лет», — сказал тогда Тим. Сказал в своей обычной манере, используя прошлое время глагола для обозначения будущего. Сказал и забыл, повторные попытки вызвать его на откровенность ничего не дали, он не понял вопроса. По-настоящему не понял, а не пытался увильнуть от ответа, Алёна это определила по его взгляду чётко, а Олег Ольгердович подтвердил.
Алёна осторожно погладила любимого по щеке. Спи спокойно, я с тобой… Тим пробормотал во сне: «Аля…», повернулся на бок, обхватил руками её ладонь и подложил себе под щеку. Человек дождя… Девушка как-то, безумно давно, в сопливом детстве и ещё на Земле, услышала одну из очень старых песен, мама часто включала ретро-передачи. Все слова той песни Алёна не помнила, но из памяти часто в последнее время всплывало несколько строк: «Ты мой любимый человек дождя. Я за каждый миг благодарю тебя. Родные люди — это ты и я. Тебя навсегда люблю».
Тихо вякнул будильник. Алёна прихлопнула его стандартной командой «Заткнись». Тим не проснулся, не проснулся даже тогда, когда девушка вытянула из- под его головы свою руку…
Бледное утреннее небо ещё смотрело глазами поздних звёзд. С запада на восток протянулись тонкие полосы пылевого кольца, опоясывающего планету. Спутников здесь не было, только кольцо, из которого, может быть, со временем что- нибудь и сформируется. Ну, а пока это была просто пыль. И ничего, кроме пыли. Но на небе она смотрелась шикарно даже днём…
До построения оставалось ещё полчаса, и пришедшие кучковались по группкам, активно обсуждая насущные вопросы. Алёна вежливо отвечала на приветы, а потом услышала голос Каспарова. Мерзкий Генка оживлённо пересказывал приятелям вчерашнее:
— Не убий бабочку, он сказал, можете себе это представить? Тут этих бабочек… — он презрительно сплюнул. — Псих конченый. И что она в…
— Ты! — взбесилась Алёна немедленно. — Заткнись!
— Да ладно тебе, — фыркнул Генка, не желая терять лицо перед своими друзьями. — Весь «Ковчег» знает, что ты спишь с ненормальным.
— Не твоё собачье дело, с кем я сплю, — на выдохе между словами «собачье» и «дело» на Алёнином кулаке вспыхнул багровый, грозно гудящий, ком огня, и этим кулаком девушка залепила в морду ненавистному Генке, тот не успел поставить блок.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, Алёна уже ничего не соображала от ярости и готова была бить и бить гада до победного конца, то есть, до смерти. Но прибежали старшие и оттащили бешеную от поверженного врага.
— Сдурела! — в ухо рявкнул голос Огнева. — Уймись!
Генка кое-как поднялся на ноги, но тут же согнулся и вытошнил изрядный ком огня, который проглотил в самом начале драки. Другому от такого пришёл бы полный и безоговорочный конец, а Каспаров ничего, ещё оттолкнул руки тех, кто хотел помочь ему.
— Сволочь! — орала Алёна, пытаясь вывернуться из железной хватки. — Скотина! Убью!
— Ну-ка, пойдём, — Огнев потащил упирающуюся девчонку за собой. — Пойдём, поговорим, ребёнок.
— Я не ребёнок!
— А чего тогда орёшь как ребёнок?
Аргумент. Алёна замолчала.
— Ну-ка, сядь. И рассказывай.
Алёна стиснула зубы. Решение оформилось мгновенно, ни тени сомнения не возникло.
— Я сейчас заявление подам, — сказала она бешено. — Обратно на «Ковчег»! Всё.
— Ты нужда здесь, дитя, — спокойно возразил Огнев.
Между ними давно установились добрые, но немного ироничные отношения. Так, Огнев часто называл приёмную дочь ребёнком, а она его — родителем, а потом оба друг с друга смеялись. Но сейчас им было не до смеха.
— Тогда пусть Каспаров уматывает, — сердито заявила Алёна. — Мне надоело слушать всё то дерьмо, что он несёт про моего Тима! Достал! Убью!
— Он же тебя нарочно бесит, — заметил Огнев. — Как ты не понимаешь! Он тебя бесит, а ты ведешься. Спокойнее надо быть, ребёнок, спокойнее.
— Спокойнее! — фыркнула Алёна. — Па, а вот если такой Каспаров про маму что-то подобное скажет, ну, что она — ненормальная, ты сам-то спокойно себя поведёшь?
— Уела, — Огнев сел рядом с нею. — Но я бы точно не стал его бить.
— А что бы ты стал? — задиристо спросила Алёна.
— Голову бы ему оторвал, да и всё, — вздохнул Огнев.
— Что ему надо? — спросила Алёна беспомощно. — Уже и в морду получал сколько раз. И всё равно не отстаёт.
— Потому что ты не его, — пояснил Огнев. — Вот он и бесится. Вопрос будем решать, и, скорее всего, на «Ковчег» отправится он. Ладно, пошли, что ли…
— Пошли, — вздохнула Алёна.
Комадар Скобелев оглядел вытянувшееся в струнку воинство, сунул большие пальцы рук за ремень, и рявкнул:
— Рядовой Каспаров!
— Я, — Генка шагнул вперёд, дерзко вскинув голову.
Он знал, что ему сейчас вломят при всех, и по всему было видно, что ему наплевать.
— Ну, что, гамадрил бесхвостый, допрыгался, — ласково сообщил Скобелев. — То есть, языком поганым довертел, вырвать бы его тебе нахрен и собакам скормить. Челнок на «Ковчег» отправится отсюда только на десятый день. А до того получи «обет молчания» плюс десять суток на хозяйственных работах и распишись.
«Обетом молчания» телепаты называли психокод на подавление речи. Использовался в качестве крайней меры дисциплинарного взыскания. К слову говоря, Генку сегодня наградили им во второй раз. Так что тема ему была очень знакома. И плевал бы он, но сказанное про челнок на «Ковчег» его проняло.
— Возражения есть? Правильно, нет. Вернуться в строй.
Возражения у Каспарова были, и он их выразил яростными жестами, но жесты, ясное дело, ему не засчитали. Алёна молча злорадствовала, пока не услышала:
— Рядовая Флаконникова.
— Я, — шагнула она вперёд.
— За позорную утрату самообладания — десять суток хозяйственных работ. В подчинённые возьмёшь рядового Каспарова. Работать вместе дружно, весело и с огоньком. Тронешь его хотя бы пальцем, отправишься на «Ковчег» вместе с ним.
— Но…
— Возражения не принимаются. Приступить к исполнению своих обязанностей.
— Есть…
Алёна кивнула Каспарову, буркнула:
— Пошли, сволочь.
И поплелась к начальнику по хозяйственной части, не оглядываясь на поганого Генку.
День прошёл в уборке и чистке, в чистке и уборке. Генка работал со злобным остервенением. Молча. Алёна поначалу думала оторваться на нём как следует, с огромным удовольствием собрала себе на язык килограмм обидных фразовых сочетаний. Но когда дошло до дела, вслух так ничего и не сказала. Расхотелось внезапно потому что.
При ментальном подавлении паранорма психокинетического спектра блокируется полностью. Вместе с даром речи Генка утратил контроль над своим огнём. И толку пинать такого? Он тебе ни в ответ что-нибудь вякнуть не может, ни в морду по всем правилам засветить. Никакого же удовольствия совершенно.
Солнце свалилось в закат, расплескав на половину неба ало-оранжевую зарю. Полосы пылевого кольца вспыхнули ярче, а у горизонта зажглась яркая черта зависшего на стационарной орбите «Ковчега». Алёна с Генкой грузили на платформу полные мусорные баки. Вообще-то, баки полагалось грузить манипулятором, но наказанным выдали машину с отключенной механизацией. «Ручками, милые мои, ручками!»- ехидно посоветовал завхоз, не иначе, вступивший в преступный сговор с комадаром Скобелевым. И вот берёшь этот бак за одну ручку, а твой напарник берётся за другую. И на платформу его. А пахнет данный предмет как… как мусорный бак! И ручки у него в чём-то отменно липком, будто специально намазанном. Блин!
В такой вот неприглядный момент к ним подошёл Тим. Возник буквально ниоткуда, подошёл — руки в карманах, — спросил:
— Опять?
Генка мрачно промолчал, Алёна тихо вздохнула.
Тим кивнул, поднялся. Алёна взяла его под руку, и они пошли. Молчали. Им давно уже не нужны были друг для друга слова… Бесполезно было спрашивать, надолго Тим на планету и что ему здесь понадобилось. Алёна давно уже научилась чувствовать, какие вопросы можно задавать, не рискуя подвесить их в пустоте ответного молчания.
По длинной лестнице они поднялись на центральную галерею — соединённые общим полотном крыши жилых зданий в центре Базы. У Базы, кстати, так и не было ещё названия, конкурс предполагали открыть сразу после разрешения на переселение. Говорили кто что, но решать будут дети — конкурс хотели провести среди юных пассажиров «Ковчега», чтобы и они могли почувствовать себя причастными к созиданию новой жизни на новой планете… А пока строившееся поселение называли Опорной Базой или просто Базой…
На лестнице встретился Генка Каспаров, обалдуй на два года старше Алёны, и, к несчастью последней, служивший в одном с нею отряде. Генку Алёна отшила ещё на Земле, он не простил, а потом, узнав, на кого его, драгоценного, променяли, начал донимать насмешками. Алёна несколько раз бросалась драться, благодаря тренировкам с Огневым её индекс Гаманина колебался теперь между девятью и одиннадцатью, Каспаров со своими восемью отдыхал на лавочке. Но битие морды помогало мало, равно как и внеочередные хозяйственные работы на территории Базы. Каспаров бесился и не особо это скрывал; после последней драки ему пообещали бессрочную увольнительную на «Ковчег», если он наконец-то не заткнётся. И он, о чудо, заткнулся. Но беситься не перестал.
Алёна подобралась, ожидая пакостного слова. Но Генка молча прошёл мимо, всей спиной выражая своё глубокое презрение к паре.
— Каспаров, — окликнул его Тим.
Юноша обернулся. Тима он ощутимо побаивался. Одно дело, травить весёлые байки о съехавшем с глузду психокинетике, совсем другое столкнуться с ним нос к носу.
— Не убий, — с назиданием сказал Тим. — Слыхал? Убьёшь бабочку — похеришь мир. Не убий, и будет счастье, тебе счастье, миру счастье, счастье для всех…
— Тим! — испуганно вскрикнула Алёна, хватая мужа за руку.
Тим встряхнул головой, словно отгоняя назойливое насекомое. Отвернулся, подумал немного, и пошёл дальше. Алёна покачала головой в ответ на дикий взгляд Каспарова, и побежала следом.
— Да пошёл ты! — очнулся Генка через пару минут.
Тим не обернулся. Глядя на него, можно было подумать, что он и не слышал ничего. Кто его знает, может, правда, не слышал…
Потом они долго стояли, облокотившись о перила, смотрели на умирающую зарю, вдыхали воздух чужой планеты, наполненный родными земными запахами: свежей травы, вечерней росы, цветов, — здесь было очень много цветковых растений самого разного размера и самых причудливых форм, и даже вродехвойник цвёл малиновыми шишечками, так похожими на весенние шишки оставшихся на Земле голубых елей…
— Держи, — Тим полез в карман, достал оттуда тонкое колечко с прозрачным камушком. — Это тебе на день рождения, Аля.
— Спасибо, — прошептала Алёна, протягивая руку.
Колечко легко наделось на палец. Алые лучи уходящего дня сверкнули на гранях колкими искрами.
— На Земле купил, — сказал Тим. — Вот. Тебе…
Алёна обняла его, и они целовались, — да-да, на ветру, а что было делать? «Эх, ты, родной, — с щемящей болью думала Алёна, — мой день рождения только через две недели… Но я тебе этого не скажу никогда. Хотя бы за то, что ты не сказал, когда купил это кольцо, за сколько лет до моего появления на свет…»
Алёна проснулась рано, в светлых сумерках. За приоткрытым окном стрекотали насекомые, на длинной протяжной ноте — у-у-утро пришло, у-у-утро пришло… Насекомых здесь было великое множество, от мелкой мошки до крупных, размером с хорошую собаку, плотоядных вродебогомолов, достаточно опасных, чтобы таскать с собой во все выездные экспедиции оружие. Не то, чтобы вродебогомолы, едва завидев человека, на него бросались. Они сторонились всего непонятного и незнакомого, справедливо полагая, что жизнь дороже. Но иногда в их тупой башке что-то щёлкало, и тогда приходилось жечь и стрелять.
Одним словом, работы пирокинетикам Опорной Базы хватало.
Но Алёна всё же проснулась слишком рано, время у неё ещё было, и поэтому она позволила себе поваляться немного в постели. Тим ещё спал, и, как всегда во сне, его лицо разгладилось, став совсем юным, почти детским. Всё портили седые волосы, не белые, а серебристо-седые, как у пожилых. Олег Ольгердович, правда, сразу сказал, что это вовсе не начало необратимого паранормального срыва, после которого человек быстро угасает в течение каких-то недели-двух, а следствие душевных переживаний. Надо думать. Тим рассказывал, что смерть Земли снилась ему с самого детства, когда он ещё ничего не понимал и ничего не умел. И отменить вероятное-свершённое, как он сам выражался, не вышло. Оно уже было прописано в будущем, прописано жёстко предыдущими поколениями войн, и оставалось только свести его к минимуму и пережить.
«Земля вернулась в космос через пятьсот лет», — сказал тогда Тим. Сказал в своей обычной манере, используя прошлое время глагола для обозначения будущего. Сказал и забыл, повторные попытки вызвать его на откровенность ничего не дали, он не понял вопроса. По-настоящему не понял, а не пытался увильнуть от ответа, Алёна это определила по его взгляду чётко, а Олег Ольгердович подтвердил.
Алёна осторожно погладила любимого по щеке. Спи спокойно, я с тобой… Тим пробормотал во сне: «Аля…», повернулся на бок, обхватил руками её ладонь и подложил себе под щеку. Человек дождя… Девушка как-то, безумно давно, в сопливом детстве и ещё на Земле, услышала одну из очень старых песен, мама часто включала ретро-передачи. Все слова той песни Алёна не помнила, но из памяти часто в последнее время всплывало несколько строк: «Ты мой любимый человек дождя. Я за каждый миг благодарю тебя. Родные люди — это ты и я. Тебя навсегда люблю».
Тихо вякнул будильник. Алёна прихлопнула его стандартной командой «Заткнись». Тим не проснулся, не проснулся даже тогда, когда девушка вытянула из- под его головы свою руку…
Бледное утреннее небо ещё смотрело глазами поздних звёзд. С запада на восток протянулись тонкие полосы пылевого кольца, опоясывающего планету. Спутников здесь не было, только кольцо, из которого, может быть, со временем что- нибудь и сформируется. Ну, а пока это была просто пыль. И ничего, кроме пыли. Но на небе она смотрелась шикарно даже днём…
До построения оставалось ещё полчаса, и пришедшие кучковались по группкам, активно обсуждая насущные вопросы. Алёна вежливо отвечала на приветы, а потом услышала голос Каспарова. Мерзкий Генка оживлённо пересказывал приятелям вчерашнее:
— Не убий бабочку, он сказал, можете себе это представить? Тут этих бабочек… — он презрительно сплюнул. — Псих конченый. И что она в…
— Ты! — взбесилась Алёна немедленно. — Заткнись!
— Да ладно тебе, — фыркнул Генка, не желая терять лицо перед своими друзьями. — Весь «Ковчег» знает, что ты спишь с ненормальным.
— Не твоё собачье дело, с кем я сплю, — на выдохе между словами «собачье» и «дело» на Алёнином кулаке вспыхнул багровый, грозно гудящий, ком огня, и этим кулаком девушка залепила в морду ненавистному Генке, тот не успел поставить блок.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, Алёна уже ничего не соображала от ярости и готова была бить и бить гада до победного конца, то есть, до смерти. Но прибежали старшие и оттащили бешеную от поверженного врага.
— Сдурела! — в ухо рявкнул голос Огнева. — Уймись!
Генка кое-как поднялся на ноги, но тут же согнулся и вытошнил изрядный ком огня, который проглотил в самом начале драки. Другому от такого пришёл бы полный и безоговорочный конец, а Каспаров ничего, ещё оттолкнул руки тех, кто хотел помочь ему.
— Сволочь! — орала Алёна, пытаясь вывернуться из железной хватки. — Скотина! Убью!
— Ну-ка, пойдём, — Огнев потащил упирающуюся девчонку за собой. — Пойдём, поговорим, ребёнок.
— Я не ребёнок!
— А чего тогда орёшь как ребёнок?
Аргумент. Алёна замолчала.
— Ну-ка, сядь. И рассказывай.
Алёна стиснула зубы. Решение оформилось мгновенно, ни тени сомнения не возникло.
— Я сейчас заявление подам, — сказала она бешено. — Обратно на «Ковчег»! Всё.
— Ты нужда здесь, дитя, — спокойно возразил Огнев.
Между ними давно установились добрые, но немного ироничные отношения. Так, Огнев часто называл приёмную дочь ребёнком, а она его — родителем, а потом оба друг с друга смеялись. Но сейчас им было не до смеха.
— Тогда пусть Каспаров уматывает, — сердито заявила Алёна. — Мне надоело слушать всё то дерьмо, что он несёт про моего Тима! Достал! Убью!
— Он же тебя нарочно бесит, — заметил Огнев. — Как ты не понимаешь! Он тебя бесит, а ты ведешься. Спокойнее надо быть, ребёнок, спокойнее.
— Спокойнее! — фыркнула Алёна. — Па, а вот если такой Каспаров про маму что-то подобное скажет, ну, что она — ненормальная, ты сам-то спокойно себя поведёшь?
— Уела, — Огнев сел рядом с нею. — Но я бы точно не стал его бить.
— А что бы ты стал? — задиристо спросила Алёна.
— Голову бы ему оторвал, да и всё, — вздохнул Огнев.
— Что ему надо? — спросила Алёна беспомощно. — Уже и в морду получал сколько раз. И всё равно не отстаёт.
— Потому что ты не его, — пояснил Огнев. — Вот он и бесится. Вопрос будем решать, и, скорее всего, на «Ковчег» отправится он. Ладно, пошли, что ли…
— Пошли, — вздохнула Алёна.
Комадар Скобелев оглядел вытянувшееся в струнку воинство, сунул большие пальцы рук за ремень, и рявкнул:
— Рядовой Каспаров!
— Я, — Генка шагнул вперёд, дерзко вскинув голову.
Он знал, что ему сейчас вломят при всех, и по всему было видно, что ему наплевать.
— Ну, что, гамадрил бесхвостый, допрыгался, — ласково сообщил Скобелев. — То есть, языком поганым довертел, вырвать бы его тебе нахрен и собакам скормить. Челнок на «Ковчег» отправится отсюда только на десятый день. А до того получи «обет молчания» плюс десять суток на хозяйственных работах и распишись.
«Обетом молчания» телепаты называли психокод на подавление речи. Использовался в качестве крайней меры дисциплинарного взыскания. К слову говоря, Генку сегодня наградили им во второй раз. Так что тема ему была очень знакома. И плевал бы он, но сказанное про челнок на «Ковчег» его проняло.
— Возражения есть? Правильно, нет. Вернуться в строй.
Возражения у Каспарова были, и он их выразил яростными жестами, но жесты, ясное дело, ему не засчитали. Алёна молча злорадствовала, пока не услышала:
— Рядовая Флаконникова.
— Я, — шагнула она вперёд.
— За позорную утрату самообладания — десять суток хозяйственных работ. В подчинённые возьмёшь рядового Каспарова. Работать вместе дружно, весело и с огоньком. Тронешь его хотя бы пальцем, отправишься на «Ковчег» вместе с ним.
— Но…
— Возражения не принимаются. Приступить к исполнению своих обязанностей.
— Есть…
Алёна кивнула Каспарову, буркнула:
— Пошли, сволочь.
И поплелась к начальнику по хозяйственной части, не оглядываясь на поганого Генку.
День прошёл в уборке и чистке, в чистке и уборке. Генка работал со злобным остервенением. Молча. Алёна поначалу думала оторваться на нём как следует, с огромным удовольствием собрала себе на язык килограмм обидных фразовых сочетаний. Но когда дошло до дела, вслух так ничего и не сказала. Расхотелось внезапно потому что.
При ментальном подавлении паранорма психокинетического спектра блокируется полностью. Вместе с даром речи Генка утратил контроль над своим огнём. И толку пинать такого? Он тебе ни в ответ что-нибудь вякнуть не может, ни в морду по всем правилам засветить. Никакого же удовольствия совершенно.
Солнце свалилось в закат, расплескав на половину неба ало-оранжевую зарю. Полосы пылевого кольца вспыхнули ярче, а у горизонта зажглась яркая черта зависшего на стационарной орбите «Ковчега». Алёна с Генкой грузили на платформу полные мусорные баки. Вообще-то, баки полагалось грузить манипулятором, но наказанным выдали машину с отключенной механизацией. «Ручками, милые мои, ручками!»- ехидно посоветовал завхоз, не иначе, вступивший в преступный сговор с комадаром Скобелевым. И вот берёшь этот бак за одну ручку, а твой напарник берётся за другую. И на платформу его. А пахнет данный предмет как… как мусорный бак! И ручки у него в чём-то отменно липком, будто специально намазанном. Блин!
В такой вот неприглядный момент к ним подошёл Тим. Возник буквально ниоткуда, подошёл — руки в карманах, — спросил:
— Опять?
Генка мрачно промолчал, Алёна тихо вздохнула.