Пластырь для души

Пролог

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12





* * *





Пролог




Лето 1950 г. Где-то под Красноярском

Утро. Светает. Сквозь щель в брезенте я вижу, как в кромешной мгле начинают появляться светлые тона. Машина в очередной раз подпрыгивает на кочке. Мне не страшно. Я сижу в кузове грузовика, забитого мешками со шкурами. Тут же ящики с ягодами и грибами. Чуть подальше кучей навалены вперемешку корзины из бересты, лапти и всевозможные изделия. Все то, что лагерные люди могут соорудить на продажу.

Я понимаю, что́ я делаю и зачем. Просто у меня нет другого выхода. Я бегу из лагеря и надеюсь, что меня не поймают. По моим расчетам, машина будет ехать еще три часа, а потом остановится у переправы. В этот момент мне нужно будет вылезти из машины и спрятаться в лесу. А потом идти вдоль берега несколько дней вниз по течению Енисея и ждать удобного момента, чтоб залезть на плот. Карл сказал, что там есть специальное место, где легче всего это сделать. Он узнал у местных. О, мой друг, как же мне жаль было расставаться с тобой. Как бы сложилась наша жизнь при других обстоятельствах? Я не знаю, но сейчас ты убедил меня, что бежать – единственный выход.

Я провела в лагере почти три года, и мне оставалось еще семь. Я не собиралась бежать, я хотела выжить и вернуться в Ленинград. У меня есть цель, я должна найти своего сына. Эта цель и ведет меня сейчас. Дает сил и добавляет веры. А еще – я бы просто умерла, если бы осталась. А тут хоть какой-то шанс. Мало кому удается бежать из этого места, пусть так, но я попробую. Я верю, Бог меня не оставит.

У меня с собой небольшой привязанный к поясу мешок, в котором лежит мой дневник, сменное платье и немного еды. Ее я собирала две недели, урезав свой рацион как могла. Банку тушенки и кусок сала дал мне Карл, когда мы прощались. Он не мог бежать со мной, хоть и очень хотел. Еще он дал мне самодельный нож, бинт и несколько таблеток пенициллина. А потом отстегнул свои часы на цепочке и положил мне в руку.

– Продай их на станции, и тебе хватит на дорогу до Ленинграда. А там ты знаешь, к кому обратиться за документами и что сказать.

– Да я все запомнила, спасибо. Угол Гороховой и Фонтанки, подворотня, направо, потом три ступеньки вниз. Дверь с решеткой. Постучать три раза. Я все помню. Спасибо большое, Карл.

Обнимая меня на прощание, он не мог сдержать слез. Его большие карие глаза за поцарапанными стеклами очков выглядели особенно беззащитными. Потом приступ кашля отвлек его. Он сплюнул кровавый сгусток себе под ноги, протер губы куском марли и продолжил:

– Так, запомни, как только машина остановится, у тебя будет не больше пяти минут, чтоб выбраться и спрятаться у дороги. Потом, не дожидаясь темноты, постарайся уйти как можно дальше. Там по лесу ходят военные с собаками. Поэтому беги как можно дальше и как можно тише. И молись. Через десять километров лес станет совсем непроходимый, тогда спускайся к реке и иди берегом. Там высокая трава. Смотри плывущие баржи, как только заметишь, сразу прячься. В тридцати километрах от переправы есть крутой заворот, тебе нужно не пропустить его по лесу. Там единственное узкое место, где сбитая древесина проходит рядом с берегом. Тебе нужно выбрать самый большой плот и залезть на него. Дальше река становится шире, течение падает. Ты будешь дрейфовать на нем неделю. Потом начнут попадаться острова, значит, скоро станция и пора думать, как выбраться на берег. Если ты доберешься до станции, то считай спасена. Там, в общем-то, сама разберешься. Главное – не попадайся собакам.

В лесу я не пропаду. Спасибо, папочка, за то, чему успел меня научить. У меня есть медицинский жгут, с его помощью я сделаю лук и смогу убить зайца или белку, кого повезет.

Предаваясь размышлениям и воспоминаниям, я не заметила, как совсем рассвело. Машину в очередной раз подбросило на кочке. Через щель в брезенте я стала различать деревья у края дороги. Видимо, уже скоро. Ноги немного затекли, и я начинаю их разминать. Совсем скоро им предстоит хорошенько поработать.

Я начинаю молиться, сжимая рукой латунный крестик. Он висит на холщовой веревке у меня на груди. Я так и не выучила ни одной молитвы, я прошу Бога не оставлять меня сейчас. В ржавом кузове старого грузовика я верю, что Бог меня слышит. А как иначе?

Я чувствую, как машина замедляет ход. Значит, уже пора. Перекрестившись и поцеловав маленький крестик, я пробираюсь к краю кузова. Остановка. Я выглядываю из-под брезента. Никого. Еще минута, и я лежу в канаве у дороги и смотрю по сторонам. До леса метров десять.

Я вижу военных на переправе, они досматривают грузовик, перед тем как погрузить его на понтон. Военных немного, я насчитываю человек десять, но все они увлечены своими делами. Никто не смотрит по сторонам, здесь беглецы – редкое дело. Вот на той стороне, где настоящая тюрьма, там все серьезнее.

Я ползу в сторону леса. Когда деревья смыкаются за моей спиной, я встаю и бегу. Не оглядываясь и не останавливаясь. В какой-то момент я начинаю слышать лай собак, это заставляет меня бежать еще быстрее.


Сквозь высокие ели я вижу, как ярко светит полуденное солнце, но его лучи не доходят до земли. Мое дыхание сбилось, ноги устали, и я падаю на серый мох. Он влажный и пахнет сыростью. Перевернувшись на спину, я пытаюсь восстановить дыхание и немного отдохнуть. Я слышу лай, но не могу понять, как далеко они находятся. Если меня учуяли собаки, то это конец. Они не отступятся и легко меня выследят. Нужно спускаться к реке, там мои следы легче спрятать.

Я встаю и продолжаю бежать, но уже поменяв направление. И вот я на берегу. На мгновение застываю, очарованная красотой Енисея. Он величественный и неспешный. Не хотелось бы в нем утонуть. Берег обрывистый, и я не понимаю, как спуститься к воде. Если только прыгнуть. Но тогда я долго не проплыву. Пусть лето, но вода холодная. Да и с берега меня будет отлично видно.

Я продолжаю бежать вдоль реки по краю обрыва и искать спуск к воде. Отчетливо слышу лай собак, они уже близко. Мне кажется, я уже вижу их. Секунда на принятие решения. Я встаю на самый край обрыва и смотрю вниз, там метров пять. Но зато чуть дальше, в стороне, есть камыши, вот бы доплыть до них. Тогда они могут меня не заметить.

И я прыгаю в тот момент, когда лай собак уже у меня за спиной. Холодная вода смыкается надо мной. Мокрая одежда сковывает движения. Я медленно опускаюсь ко дну. Я понимаю, что нужно изо всех сил грести влево. И не выныривать до тех пор, пока не увижу стебли камышей. Но в какой-то момент так легко сдаться и просто пойти ко дну. Я так устала бежать, и мне очень страшно умирать. Один вдох – и мои мучения закончатся. В темной воде я поднимаю кверху глаза и сквозь солнечные лучи вижу его. Мой голубоглазый мальчик тянет ко мне свои маленькие ручки. В тот же миг я прихожу в себя и начинаю неистово работать руками. И вот я уже вижу – коричневые стебли торчат из ила. Дно совсем рядом, я доплыла туда, куда и не надеялась.

Очень медленно я всплываю, поворачиваю голову набок и делаю долгожданный вдох. Сквозь камыши я вижу, как наверху обрыва стоят четверо солдат и всматриваются в темную гладь воды. Собаки успокоились и тихо сидят рядом. Они меня больше не чувствуют. Их работа сделана. Постояв минут десять, они уходят вглубь леса. Я сижу в холодной воде несколько часов. Я боюсь, что они где-то рядом. Едва начинает смеркаться, я медленными тихими движениями гребу сквозь камыши вдоль берега.

Ночью я выбираюсь на берег и ухожу вглубь леса. Там я жадно ем размокший кусок хлеба и засыпаю. Еще не рассвело, я проснулась от холода. Сняв и отжав одежду, я продолжаю свой путь. Уже более аккуратными перебежками. Я очень боюсь, что мои преследователи где-то рядом.

К вечеру лес меняется, и я понимаю, что пора спускаться к реке. Я решаю, что можно передохнуть, и развожу костер. Я ем ягоды и грею на огне единственную банку тушенки. Сегодня у меня пир. Я засыпаю счастливой, собаки меня не нашли.

На следующий день я мастерю лук и убиваю двух белок. Это все в перерывах между движением вниз по реке. Мой поход до места, где мне предстояло пытаться попасть на плот, занял пять дней. И вот я тут. Я понимаю, что без труда заберусь на один из плотов, плывущих вниз по реке. Меня мучает другой вопрос – как прожить неделю без еды? А вдруг дорога займет больше времени? Все мои запасы пропали в первый же день при прыжке в воду. Сухари размокли. Остался лишь маленький кусочек сала. За время пути я смогла подстрелить с десяток белок и двух зайцев. Сейчас я разведу костер и зажарю все, что у меня есть. Я поем, а остальное распределю на семь частей.

Так я и сделала, а потом доплыла до самого крупного скрепления сосен и легла на них сверху.

Дни потекли медленной чередой. Когда я видела приближающуюся баржу, я прыгала в воду и плыла, держась за плот с противоположной стороны. Такое повторялась несколько раз. Мне не было страшно, даже голод, мучивший поначалу, к середине пути отпустил.

Ночами я лежала и смотрела на звезды. Когда мне не спалось, я представляла, как вернусь домой. Как встречу Надю с моим мальчиком. Как заберу его и уеду в какой-то другой город, где меня никто не знает. Где можно все начать сначала. Где я смогу выучиться на врача и лечить людей. Пусть это будет совсем маленький городок, не имеет значения. Я хочу найти своего сына, все остальное неважно. Хотя нет, есть еще одно. Я бы хотела увидеть Пашу, хотя бы один раз взглянуть на него. Как ты там, мой милый? Вспоминаешь ли меня?

Когда стали появляться острова, течение не думало становиться тише, а река у́же. Я плыла уже семь дней, еда почти закончилась. И, насколько хватало моего взгляда, была вода. Я видела край нужного мне берега, но доплыть до него было сверх моих возможностей. Неужели Карл ошибся? Я плыла и молилась. Ты не дал собакам меня найти, помоги и сейчас, я уже так близко от спасения! Торгуясь с Богом, я обещала ему все что угодно. Мне кажется, что рассудок стал покидать меня в какой-то момент.

Прошло еще два дня, мне показалось, что река становится у́же и течение стихает. Берег теперь не казался таким далеким. И я могла бы до него доплыть, если бы у меня было больше сил. Ждать, пока берег станет ближе, или пробовать сейчас? Этот вопрос не давал мне покоя. Я всматривалась в рваный край спасительной суши и думала, что делать.

На восьмой день своего путешествия по реке я проснулась и увидела берег, спасительный берег был близко. Метров семьдесят, вряд ли больше. Я бы могла убить белку на дереве на берегу, если бы моя винтовка сейчас была у меня. Больше ждать не имело смысла. Я села на край бревна, перекрестилась и скользнула в холодную, темную воду.





ГЛАВА 1




2018 г. Где-то под Петербургом





Я как говно в проруби болтаюсь по жизни, так сказала мама, а еще добавила:

– Ты сделай хоть что-то, в конце концов!

Разочаровывать маман – это я умею! Вот если бы за это давали награды – у меня весь шкаф был бы в кубках. Не тот институт, не тот цвет диплома, не та внешность, слизняковый характер (это дословно), не тот муж, а главное – этот список бесконечно длинный. Но основной провал на сегодня – это то, что меня бросил муж. Ушел к другой женщине. И если бы она была молодой и с большой грудью, то это вроде как и понятно. Но нет. Ей тридцать шесть, даже на год больше, чем мне. И она не так чтобы красивая, обычная. И у нее двое детей. Чем она его привлекла, для меня загадка. Но в один прекрасный день он пришел, собрал вещи и ушел. Это так стыдно, когда тебя бросает муж. Ко всему прочему еще и мама говорит, что за дело бросил.

– Конечно, от тебя ни борща, ни уюта, даже родить, и то не захотела. – В этих словах была доля правды, но менее болезненными от этого они не становились. Я пыталась родить, но пока не получилось. И в это была не только моя вина. Я не могла сказать этого маме. Вообще никому не могла сказать. Это было наше с Игорем дело, когда рожать детей. – Я тебе столько раз говорила, как важны для мужика дети, а ты все – успеем. Карьера, знаете ли, для нее важна! И что ты сейчас будешь делать? Где сейчас твоя карьера?

К слову, и тут мама била по живому. Я не за свою карьеру переживала. Я бухгалтер, работала после института с мужем. Десять лет на благо семейного бизнеса. Распалась семья, а вместе с ней и семейный бизнес. Точнее, это я осталась без него. Игорь по-прежнему владеет нашей преуспевающей строительной компанией. А я, с его подачи, год назад перестала работать. Постоянные больницы и врачи так меня вымотали, что Игорь заставил меня оставить бухучет и сосредоточиться на здоровье и доме. Я этому очень радовалась. Работу я не любила, тоска и нервотрепка. Он нашел среди знакомых ее, я передала ей дела, а как оказалась потом, еще и мужа.

– Хватит наматывать сопли на кулак, соберись, и если не хватило ума не дать ему уйти, то хоть половину бизнеса у него забери. Давай наймем адвоката, ты имеешь право на половину всего. Он был никем до встречи с тобой. Почему ты ни за что не борешься? – не унималась мама и в то же время с остервенением намывала плиту.

Плита была чистая, как и все в моем доме! Лишь толстый слой пыли покрывал все, к чему я не прикасалась. А я мало к чему прикасалась. Я уже полгода живу в анабиозе. Я и раньше не часто готовила, а сейчас вообще нет, ну не сильна я в готовке. Не умею и не люблю я это дело. Мы с Игорем часто ужинали в городе после работы, да и доставку из любого ресторана никто не отменял. Игоря это устраивало – он так говорил, но, видимо, мама и тут права, и эта ему домашние разносолы готовит.

Я обхватила руками голову и закрыла глаза. Сидя на барном стуле на кухне, я мечтала только об одном – чтоб ритуал еженедельного семейного насилия скорее закончился и я опять бы пошла предаваться страданиям под «Игру престолов». Передо мной стояла чашка остывшего кофе и тарелка с кашей. Вот как маме объяснить, что я не ем кашу? Но, как и всегда, я предпочитала молча есть, чем объясняться с маман. Мне тридцать пять, а я так и не научилась отстаивать свои интересы даже в вопросе каши.

Мама помыла плиту и принялась намывать холодильник.

По субботам она приходила с мешками еды, суровым видом и полная решимости поставить меня на ноги и заставить бороться. С кем? Зачем? Не имело значения. Для моей мамы жизнь – борьба. Смысл борьбы в самой борьбе. А я не такая. Я слизняковая.

Она кормила меня кашей, забивала холодильник готовой едой, выкидывала недоеденную с прошлой недели, что-то намывала и не переставала мне повторять, что надо брать себя в руки и что-то делать. А я не хотела ничего делать, я хотела свою жизнь обратно – мужа и наше тихое семейное счастье. Он ушел полгода назад, и я его с тех пор не видела. Я и из дома за это время вышла раз десять, ну не готова я к новой жизни, а как вернуть старую жизнь, понятия не имею. И уж точно не по маминым инструкциям.

– На что ты будешь жить? Деньги скоро кончатся.

– Мам, я знаю. Но пока еще немного есть. Как-то так сложилось, что у меня сбережений нет.

У нас вообще еще не начался раздел непосильно нажитого. От мысли, что это придется делать, на меня накатила тоска с новой силой. Честно говоря, я цеплялась за наш не случившийся развод как за ниточку. Вдруг он вернется? Первые месяцы я верила, что он вернется: раз не просит развод, значит, все еще возможно. А сейчас в глубине души я понимала, что нет, не вернется, Игорь не такой. И пусть я не понимаю, как так случилось, откуда в наших отношениях появилась она, но что по-старому уже не будет, это точно.

– Да оставь ты ее, Зин, сколько можно? – это голос подал папа. Ему тоже было велено присутствовать на операции по спасению меня. Он привозил маму на машине, таскал пакеты в дом, а потом растворялся на территории моего большого дома под предлогом что-то где-то починить.

Сейчас он регулировал стеклопакет на кухне, который, по мнению мамы, неплотно закрывался, и оттуда дуло. Я этого не заметила. Но мама у меня дома чувствовала себя хозяйкой и следила за всеми моими хозяйственными косяками.