Плач

*


Она вышла из трамвая в Северном Мельбурне в тринадцать тридцать — на полчаса раньше назначенного времени. В новой жизни ей понадобится помощь. И нет ничего предосудительного в том, чтобы попросить о помощи, — если только это позволит тебе быть внимательной, не перепутать пузырьки с лекарством и не убить собственного ребенка. В баре на углу было темно и грязно. Она заказала бокал красного домашнего и первым глотком запила три таблетки валиума.

— Жарко там? — спросил бармен, когда она прикончила второй бокал.

— Даже не знаю.

Джоанна уже несколько недель просто не замечала, какая на улице погода. Может, жарко, может, нет. Она отодвинула бокал и кивнула, заказывая третий.

— Слушайте… Я вас знаю?

— Не думаю.

— Да нет же, знаю! Точно! Или вы просто часто сюда приходите?

— Нет, новенькая! — Джоанна опрокинула бокал и стукнула им по барной стойке, требуя еще.

— А, вы играете в волейбол!

Она покачала головой. Это когда-нибудь кончится?

— Вы живете в Муни-Пондс?

— Нет.

— А где?

— В Эдинбурге.

— В Эдинбурге… Так, значит, ваш акцент…

— Шотландский.

— Точно, шотландский. Нет, я точно вас знаю. Я сейчас вспомню. Шотландский.

Он задумался, внимательно изучая ее лицо, и тут до него наконец дошло — осознание накрыло его, будто припозднившееся цунами.

— О черт. Простите меня, ради бога. Простите.

— Все нормально, — сказала она, допивая четвертый бокал. — Вы-то в чем виноваты?

— Да просто, мне… Мне очень жаль.

Бармену стало так неловко, что он притворился, будто у него какие-то срочные дела на другом конце барной стойки.

Джоанна не стала заказывать очередной бокал — пожалела бармена.

По дороге к назначенному месту Джоанна упала, споткнувшись о трещину в асфальте, и ударилась о мусорный бак. Алистер ждал ее в машине на обочине, тыча пальцем в айфон. Она кинула в рот мятный леденец, сделала глубокий вдох и направилась к машине, стараясь идти прямо.

— О, привет, — сказал он, убирая телефон в карман и целуя ее в губы. — Хорошо провела время?

— Все в порядке, да. А ты?

— Да, но дальше будет еще лучше!

Его сюрпризом был отель в Сент-Килде, номер с видом на море.

— Нам нужно вырваться из Гилонга, — говорил он, пока они ехали по Биконсфилд-парейд. — И побыть вдвоем. Ни о чем не думая. Нужно постараться выбросить все плохое из головы и провести немного времени вдали от всех, только я и ты — хотя бы одну ночь.

— Тебе удалось встретиться с Филом?

— Оставил ему сообщение, но он так и не перезвонил. Мы не виделись семь лет, представляешь? Он мой лучший друг и даже ни разу не появился после несчастного случая. Мог бы хоть сегодня мне перезвонить, правда?

Несчастный случай. Так вот, значит, как это называется — то, что она убила Ноя.

— Что же ты делал? — спросила она.

— Ждал тебя.

Вранье. Наверняка он делал что-то еще. Но что? Что делал этот козел? Отныне до конца своих дней Джоанна будет задаваться вопросами, которые раньше просто не приходили ей в голову. Ну что ж, наверное, это тоже часть ее наказания.






*


Отель был совсем не похож на те, в которых они встречались в пору их романа (тогда Алистер проскальзывал в здание через черный ход, а Джоанна входила через парадный несколькими минутами позже). Начать с того, что этот был пятизвездочным, а у тех, которые они бронировали через Интернет под придуманными именами и в которых расплачивались за комнату пополам и наличными, звезд имелось от силы по две. Сейчас у них был номер на пятом этаже, из окон открывался вид на пляж и далекие небоскребы Мельбурна. Алистер вывернул на стол содержимое своих карманов. Когда-то она находила эту его привычку такой классной. А теперь ей ужасно хотелось порыться во всех этих смятых чеках, чтобы узнать, что он покупал и чем занимался. Он пошел в туалет и звонко помочился, оставив дверь открытой, чего никогда раньше себе не позволял, — даже будь у Джоанны силы порыться в его чеках, она бы не смогла этого сделать. Алистер вернулся, откупорил бутылку шампанского, купленную в баре в фойе отеля.

— Мы не должны чувствовать себя виноватыми из-за того, что пытаемся быть счастливыми. — Он протянул ей полный бокал. — Горевать и винить себя толку мало. Ноя этим не вернешь. Он бы не хотел видеть нас несчастными.

Она рассмеялась. Вот придурок!

Алистер посмотрел на нее с опаской. Так смеются только безумные.

— Ты думаешь, Ной хотел бы, чтобы я надралась и трахнулась с тобой?

Алистер поставил бокал на стол и посмотрел на нее влюбленными глазами.

— Я думаю, Ной хотел бы, чтобы ты себя простила.

— А ты меня прощаешь?

— Конечно.

Ага, попался! Раз он ее прощает, значит, считает, что во всем виновата она, она одна.

— Знаешь, я не думаю, что Ной хотел бы, чтобы я себя простила. Я думаю, он хотел бы жить дальше.

Она выпила шампанское и налила себе еще.

Алистер опустился на кровать и обхватил голову руками.

— Джоанна, вернись, — воскликнул он. — Куда ты пропала? Я больше так не могу. Вернись, прошу тебя!

Джоанна одним глотком осушила бокал, налила себе еще, снова выпила. Если бы она была такой, как этот урод. У него все в порядке. Ему все нипочем. Сейчас она ему даже завидовала. Надо же — и теперь заставил ее чувствовать себя виноватой. Словно ей мало было всей прочей вины.

— Я хочу напиться.

Он поднял голову, в глазах блеснула надежда.

— Отличная мысль!

Он налил ей еще один бокал — уже третий. Четыре бокала красного в баре, три бокала шампанского здесь. У нее был прекрасный шанс напиться как следует.

— Ты купила себе белье?

Джоанна вынула из сумочки пакет «Рокабилли» и швырнула на кровать.

— О-о… Встань вот тут передо мной.

Когда-то Джоанне нравилось делать так, как он говорит: вставать, раздеваться, трогать себя, нагибаться так, а потом вот так, пока он сидел и с вожделением любовался ее телом.

Джоанна нагнулась снять туфлю, но споткнулась и упала. Ни он, ни она не рассмеялись. Она выпуталась из одежды, сидя на полу, и, с трудом поднявшись, встала перед ним. Она пошатывалась, но стояла более или менее прямо. Окна были открыты. Солнце осветило ее мерцающе-бледную кожу в синяках — от ограды вокруг пруда и от мусорных баков. Она опустила взгляд, чтобы рассмотреть свое тело, и хихикнула, обнаружив, насколько несексуально выглядит. Как жаль, что она не была такой всегда. Тогда не оказалась бы сейчас здесь.

— Ты потрясающе выглядишь, — сказал Алистер, но выражение его лица говорило другое. — Может, закажем еды?

Джоанна снова опустила взгляд и критически оглядела свое худое и бледное тело. Между ляжками зиял просвет, и кожа на них обвисла пустыми складками. Груди сдулись, как воздушные шарики: маленькие, плоские, вялые, никчемные. По пять розовых паучьих лап расползалось от каждого соска. Она провела пальцем вдоль верхней линии волос на лобке, потом по огненным линиям растяжек и светло-коричневой полосе, которая появилась еще во время беременности и шла от лобка до самого пупка. Она поставила одну ногу на стул и посмотрела на себя в зеркало. Трудно сказать, что именно изменилось, но что-то определенно стало не так.

Джоанна встала перед зеркалом и улыбнулась. Ее тело было прекрасно. Его все еще испещряли знаки, гласящие: «Здесь был Ной».

— Может, наденешь свой новый наряд? — спросил Алистер встревоженно — похоже, он побаивался Джоанны. Ей это нравилось.

— Как скажешь, Алистер.

Она захлопнула дверь туалета и села на край ванны. Что же теперь? Продолжать жить вот этой жизнью без надежды на перемены? Как с этим справиться? Когда ушел отец, Джоанна спасалась благодаря книжкам, в которые ушла с головой, и спискам, куда заносила все хорошее в жизни (у нее счастливая, здоровая и красивая мама, у них прекрасный дом, Кирсти всегда рядом, им весело вместе). Когда они с Майком расстались, она увлеклась садоводством и снова стала составлять списки хорошего (красивая мама, интересная работа, Кирсти всегда рядом).

Она и на этот раз сделает то же самое, ради Хлои. Ей придется до конца дней оставаться с Алистером. И будет намного легче, если она перестанет смертельно его ненавидеть. Она стала бриться, поставив ногу на край ванны, и составлять список того, что когда-то так нравилось ей в Алистере и из-за чего она в него даже влюбилась. Так, что же в нем такое было? Мм… Он был успешный. Ей это нравилось, ведь правда? Уверенный в себе, это тоже привлекало. Спортивный, ну, немного, иногда ездил на велосипеде — по крайней мере, когда они только начали встречаться. Правда, в большинстве случаев велопрогулки служили отговорками для жены. Однажды он подхватил Джоанну на руки и закружился с ней по коридору, повторяя: «Я люблю тебя». Он покупал ей восхитительные подарки на дни рождения — как-то подарил поездку в Амстердам, где они бродили вдоль каналов, курили в кофешопе, хихикали, гуляли, занимались любовью, курили, ели огромный индонезийский обед в странно-яркой комнате, курили, занимались любовью, ели жареную картошку с майонезом, занимались любовью. А еще он сочинял прекрасные любовные послания и отправлял ей письма каждый вечер — пусть и электронные. Одно она помнила почти слово в слово.

Любимая,

нас ничто не разлучит. Мы вместе навсегда.

Вчера вечером по пути на вокзал я увидел тебя, ты была с друзьями в «Ханджо». Я наблюдал за тобой через окно. Ты осознаешь, с какой силой притягиваешь к себе людей? Все хотели поговорить с тобой, хотели стоять к тебе поближе. И не потому, что ты была самой красивой из присутствующих (хотя так оно и есть), не потому, что ты была самой умной из присутствующих (хотя так оно и есть), но потому что ты была самой интересной. Я могу слушать тебя день напролет. И я намерен заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Давай встретимся сегодня вечером, Джоанна. Мне нужно обнять тебя и как можно дольше не отпускать.

Нас ничто не разлучит.