Плач

*


На остановке все на нее смотрели. Сначала Джоанна думала, что у нее задралось платье или что-то в этом роде, но потом она вспомнила, что знаменита, и натянула кепку пониже. Бесполезно — ее все равно узнавали. Большинство отводило взгляды, когда она их перехватывала, но одна женщина сочувственно кивнула, другая дотронулась до ее плеча и сказала что-то об Иисусе.

Когда девятнадцатый наконец приехал, она прошла в самый конец, опустив голову как можно ниже. Села у окна и прислонилась лбом к стеклу, чтобы никто не пытался с ней заговорить. Трамвай катился по тенистому университетскому пригороду Парквилл. Где-то она это название слышала. Ах да, здесь живет та старая дама, которая сидела за ней в самолете. После университета улицы стали уже не такими зелеными: куча машин, одноэтажные магазинчики и дешевые забегаловки, где можно выпить кофе и съесть фалафель, и среди всего этого — даже лавка торговца оружием. Потом за окном замелькали хаотично понатыканные викторианские домики, а за ними — просветы попросторнее и дома повыше и посолиднее.

Когда трамвай подошел к нужной остановке, Джоанне пришлось снова пройти мимо всех оставшихся в вагоне пассажиров. К ее ужасу, все они смотрели на нее с сочувствием. Выскочив на тротуар, она побежала, следуя маршруту, который загрузила в телефон. Дом Александры был в трех кварталах от остановки.

У таблички «Портвелл-стрит» Джоанна остановилась отдышаться. Вот тут живет Александра. Сейчас они встретятся, лицом к лицу и поговорят — впервые в жизни. Если не считать телефонного звонка прошлой ночью, Джоанна ни разу не общалась с Александрой. Она только написала ей однажды электронное письмо. Семнадцатая версия черновика выглядела так:

Александра,

я очень сожалею, что обманула вас и причинила вам боль. Мне очень стыдно, и я никогда не прощу себя за это.

Джоанна



Она не стала его отправлять. Слова ничего не значили и были смешны и ничтожны. Шестнадцать предыдущих попыток выглядели еще хуже. Да и что ни напиши, получится, что она себя защищает и выгораживает. Что целый месяц ничего не знала, знала только, что в семье Алистера не все ладно, что целых девять месяцев ей удавалось избегать постели Александры, что раньше она никогда в жизни никого не обманывала, никогда не уводила чужого мужчину, никогда не испытывала ненависти к себе? Нет, не существовало таких слов, которые придали бы смысл и вес ее извинениям, не было такой формулировки, которая сделала бы ее поступок менее мерзким и отвратительным.

Большинство домов здесь были обшиты вагонкой, — разноцветные, разной формы и размера. Дом Александры, четвертый слева, оказался кремовым одноэтажным бунгало с открытой верандой с голубыми наличниками. Двор окружал белый штакетник, а дорожка, идущая вдоль веранды, выглядела слегка запущенной. С виду это был счастливый дом — красивый и уютный.

Джоанна сняла кепку и очки, убрала в сумку. Сделала глубокий вдох и пошла по дорожке — мимо веранды, мимо витражных окон, к входной двери. Она постучала и услышала, как внутри выключили музыку, раздались шаги, дверь открылась… На пороге стояла она — спортивные штаны из лайкры, майка без рукавов и беговые кроссовки. Стройная, подтянутая, без косметики. Когда Алистер говорил «тело попышнее», он, вероятно, имел в виду «сиськи побольше». Грудь у Александры была не меньше третьего номера, высокая и красивая. Вообще она выглядела сейчас моложе Джоанны, хоть и была на двенадцать лет ее старше. В последнее время Джоанна старалась не смотреться в зеркало, но когда случайно ловила краем глаза свое отражение, то видела перед собой изможденную тощую развалину с красными глазами в черных ввалившихся глазницах. На ребрах не осталось ничего, кроме кожи, а тазовые кости выпирали наружу, острые, как локти. А Александра была гладкая, свежая, с хорошей стрижкой и без мешков под глазами. Она не улыбнулась Джоанне и не попыталась ее обнять.

— Входите.

Пожалуй, ни одной другой встречи в жизни Джоанна не боялась так, как этой. Как будто вызывают к директору за то, что списала на экзамене, или в суд по обвинению в умышленном убийстве. Нет, нужно сложить два этих примера вместе, умножить полученный результат на тысячу, и тогда можно будет представить себе, какой виноватой, маленькой и напуганной чувствовала себя Джоанна.

Внутри дом был таким же, как и снаружи, — скромным, удобным, только еще и стильным. В просторной прихожей был простой деревянный пол, а белые стены украшала целая галерея фотографий. Джоанна углядела несколько, пока Александра вела ее на кухню: Хлоя на велосипеде, на пляже вместе с мамой, с Алистером на Тауэрском мосту. Джоанна не ожидала увидеть здесь его фотографию. Ей снова показали Алистера, помещенного в контекст. Но в этом контексте он нравился ей больше, чем там, в своей бывшей детской.

Она спрашивала себя, какие чувства испытывает, пыталась дать им четкие определения, как учила психолог Энн Докерти. Это называется эмоциональный интеллект — способность идентифицировать свои эмоции. Только так с ними можно совладать. Она ощущала зависть, но не могла понять почему. Или, если говорить точнее, не могла выбрать какую-то одну причину для зависти.

Возможно, Александра просто выглядела лучше, чем она сама. Даже в счастливую пору, в той жизни, «до романа», Джоанне было далеко до этой восхитительной женщины, которая шла впереди нее по коридору. Достоинствами Джоанны, в глазах Алистера, могли стать разве что ее молодость и новизна.

Возможно, ее задевало, что Александра умнее. Имеет диплом юриста — фотография с церемонии окончания университета висела на стене среди прочих. А Джоанна была «просто учительницей». Хоть она и оспаривала это «просто» на званых обедах (Учителей недооценивают / Учителям недоплачивают / Учителя — самые важные люди во Вселенной), но приходилось признать, что она преподавала в школе только потому, что всякий раз, когда садилась за Великий Шотландский Роман, дальше первых двух страниц дело не продвигалось, да и эти две страницы выходили ужасно.

Возможно, Джоанна завидовала, что Александра не терзается угрызениями совести, что она идет по коридору танцующей походкой как человек, который не вступал в порочную связь с женатым мужчиной и не убивал грудного младенца.

Или дело в том, что у Александры есть ребенок и этот ребенок счастлив — вот эта маленькая девочка с фотографий, она улыбается, живет, растет.

Или в том, наконец, что Алистер так и не полюбил Джоанну больше, чем бывшую жену. Джоанна не стала для него особенной, скорее наоборот.

Дальняя часть дома была перестроена в большую кухню-столовую-гостиную открытой планировки со стеклянными дверями, выходящими на симпатичный внутренний дворик с барбекю и садовой мебелью и лужайку, на которой стоял большой круглый батут.

Сразу за дверью виднелся вольер, полный разноцветных чирикающих попугайчиков, в углу столовой примостилась клетка с хомяком, а на подоконнике мурлыкали две кошки. Ну да, правильно, Хлоя обожает животных.

— Я сварила для вас кофе, — сказала Александра, вытаскивая из-под стола табурет и жестом приглашая Джоанну сесть. Затем она обошла стол и встала напротив, прислонившись к раковине. — Но потом я его вылила.

Джоанна улыбнулась, едва не рассмеявшись.

— Я часто воображала нашу встречу, — продолжала Александра, наполняя два стакана водой из-под крана и ставя их на стол. — Обычно к этому моменту вы уже истекаете кровью.

Джоанна подвинула к себе стакан и посмотрела на Александру.

— Я бы не возражала.

Холодильник был увешан записками из школы и счастливыми фотографиями. Пока Александра изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но не справилась с этой задачей и принялась заполнять посудомойку тарелками и чашками от завтрака, Джоанна успела осознать то, что подозревала и раньше. Жилище Александры совсем не напоминало дом, в котором живет заброшенный ребенок.

Александра насыпала в посудомойку порошок, захлопнула дверцу, скрестила на груди руки, снова опустила их, взяла стакан с водой и сделала большой глоток.

— Я очень сочувствую вам в связи с тем, что случилось с Ноем, даже представить себе не могу, каково вам сейчас, — сказала она, по-прежнему стараясь не встречаться с Джоанной взглядом.

Джоанна не репетировала свою речь, но теперь ее это нисколько не беспокоило. Она не испытывала неловкости в присутствии Александры. Наоборот. Странно, но она уже очень давно не чувствовала себя так спокойно. Возможно, потому, что скоро не придется лгать. Примерно так же она чувствовала себя после того, как Александра застукала их с Алистером в спальне. Джоанна тогда все время улыбалась. Не от радости — а потому, что ощутила наконец свободу. Отпала необходимость во лжи.

— Вы читали «Анну Каренину»? — неожиданно для себя вдруг спросила она.

— Я смотрела фильм. Не тот, где Кира Найтли.

— С Софи Марсо?


— Это которая француженка?

— Ага, это самая лучшая экранизация, но книга — боже, в школе я была на ней просто помешана, перечитывала каждый год, а потом и своих учеников ею изводила — но это только до Алистера. С тех пор как появился он, я ее даже в руки взять не могу. Раньше я не задавалась вопросом, почему я так резко к ней охладела, но теперь-то знаю, что все дело в основной идее. Что на чужом несчастье счастья не построишь.

Александра поставила чайник и насыпала во френч-пресс свежего кофе — знак того, что Джоанна может продолжать.

— Алистер не понимает эту книгу. Говорит: «Какая идиотка станет бросаться под поезд без всякой причины?»

— Он не книгу не понимает.

Джоанна вздрогнула. Почему она не поговорила с этой женщиной сразу, как только узнала о ее существовании? Впервые за четыре года она ощущала себя нормальным человеком.

— Вы не алкоголичка и не сумасшедшая, — вдруг сказала Джоанна.

— Ну, это спорный вопрос.

— Вы хорошая мать.

— В этом у меня тоже есть сомнения.

— Алистер был хорошим отцом?

— В теории — да.

— Вы посчитали, что Хлое будет лучше без него?

— Я посчитала, что мы с моими родителями нужны ей больше, чем он.

Джоанна напряглась, подумав о своем отце. Укрыл ее вечером одеялом, а наутро исчез.

— Он целый месяц не говорил мне о вас. А когда наконец рассказал, я уже… Но это, конечно, не оправдание.

Александра замерла с кипящим чайником в руках и посмотрела на Джоанну — в первый раз.

— Я этого не знала, — произнесла Александра. — Это оправдание. Но срок действия у него был всего месяц.

Джоанна медленно кивнула. Александра оказалась занятной, умной, даже мудрой. Они могли бы стать лучшими подругами — при других обстоятельствах. Разумеется, это лишь мечты, но Джоанне все-таки хотелось понравиться Александре — или хотя бы наладить с ней контакт.

— До него я не была лгуньей, — сказала она. — А теперь только и делаю, что вру.

Александра поставила на стол кружки и молоко.

— Может быть, вы и не сумасшедшая, а вот я — точно, — продолжила Джоанна, которую нисколько не смущало, что Александра ей не отвечает. — Я никогда не могу ни на что решиться. Сейчас думаю одно, а через секунду — уже совсем другое… Прошлой ночью я звонила своему психологу в Глазго. Подозреваю, что она постарается сегодня же засадить меня в психушку. Я сказала ей, что застряла в треугольнике судьбы.

Александра удивленно приподняла бровь:

— Вам с молоком?

Джоанна кивнула.

— В последнее время, если Алистер где-то рядом, я прямо вижу линии этого треугольника.

— Жертва, Преследователь, Спасатель, — сказала Александра.

— Вы тоже про это знаете?

Александра присела на табурет рядом с Джоанной. Отпила кофе и спокойно произнесла:

— Если вы пришли для того, чтобы сказать, что сожалеете о том, что сделали, то мне этого не нужно. У меня все хорошо.

Было видно, что Александра говорит правду: у нее все хорошо, и в ее доме — тоже.

— Несчастное, ничтожное слово «сожалею», но да, я в самом деле сожалею, очень, — сказала Джоанна. — И, честно говоря, еще больше я сожалею о себе самой. Но я здесь не для того, чтобы просить прощения.

— Тогда для чего?

— Тут сразу несколько причин. Перед тем как что-нибудь сделать, я хотела посмотреть, как тут у вас… Как тут Хлое. — Джоанна тут же поняла, что ляпнула глупость, бестактность, и, поняв, съежилась, захотела исчезнуть.

Александра поднялась из-за стола. Если между ними и протянулась тонкая ниточка, то теперь она оборвалась.

— Может быть, предоставим подобные проверки работникам социальной службы? — холодно спросила она.

— В том-то и дело, — спохватилась Джоанна. — Я не хочу, чтобы был суд. Теперь, когда я побывала у вас дома, я точно знаю, что не хочу, чтобы Алистер забирал у вас Хлою.