Плацдарм для одиночки
Часть 5 из 17 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Тогда позвольте мне продолжить, — Штейн очевидным образом пребывал в состоянии научного азарта, — бор-10 очень эффективно захватывает медленные нейтроны, распадаясь при этом на изотоп лития-7 и альфа-частицу с выделением значительной энергии. Скажите мне, Федор Николаевич, — обратился Штейн к профессору Гришину, — как относится организм человека к облучению медленными нейтронами.
— Ну…, при разумной интенсивности, практически, никак. Тепловые нейтроны просто проходят сквозь человека, не поглощаясь в его тканях и не разрушая их.
— Вот. А теперь представьте, что с помощью этого, как бишь его?…
— Метилфенолитина, — подсказал я.
— Да, спасибо. Так вот, с его помощью мы затаскиваем внутрь пораженных клеток атомы бора-10 и начинаем облучать пациента медленными нейтронами. Что происходит в пораженных клетках? А происходят в них микроскопические ядерные взрывы, господа, но в масштабах расщепления всего лишь одного атомного ядра. Как вы думаете, профессор, — обратился Штейн к своему коллеге биохимику, — сколько нужно энергии, чтобы разрушить или просто убить пораженную клетку, но не повредить ничего вокруг.
— Дайте прикинуть, — пробормотал Луцко и углубился в расчеты на своем планшете, — Ага, вот. Двух-трех мегаэлектронвольт будет достаточно, но больше уже опасно.
— При распаде одного ядра бора-10 именно столько энергии и выделяется. Не могу сказать за уважаемых коллег, но что касается моей сферы компетенции, ваш метод, Игорь, должен работать. И источник медленных нейтронов у нас в институте имеется. Вот только это громоздкий аппарат, так что если решимся помочь молодому дарованию, придется транспортировать его к нам.
— Честно говоря, я тоже не вижу препятствий по биохимической части, — подключился Луцко, — Если только продукты распада клеток-модификантов организм не отравят.
— Не отравят, — в один голос ответили профессор Гришин и мой доктор. Потом Илья Сергеевич продолжил, — методы детоксикации организма после лучевой терапии хорошо отработаны и все необходимое оборудование у нас имеется.
— Подождите, господа, — остановил дискуссию Луцко, — мы как-то увлеклись. Идея, несомненно, заслуживает внимания. Отличная, прямо говоря, идея. Но мы же не клуб энтузиастов-любителей. Вы ведь понимаете, что от идеи до воплощения в практику неизбежно пройдут многие месяцы. Нужны опыты на животных, потом клинические испытания… А у нашего молодого коллеги осталось… сколько?
— Не больше пары недель, — ответил я, пытаясь сохранить спокойствие в голосе.
Мама тихо всхлипнула. Возникла неловкая пауза.
— Все решаемо, — нарушил я молчание, — я напишу подробное описание методики, укажу, что она разработана мною лично и что я категорически настаиваю на ее применении ко мне. Копии своих дипломов приложу обязательно. При этом всю ответственность за последствия возьму на себя. Так как изобретателем методики я укажу себя, никто не сможет вас обвинить в том, что меня обманом втянули в испытание непроверенного метода лечения. Текст я и моя мама, я все же несовершеннолетний, заверим личными цифровыми подписями, и я разошлю копии каждому из вас. Если я умру, у вас будет железное доказательство отсутствия вашей вины. А если нет, мы просто уничтожим эти файлы, а в патентное ведомство уйдет заявка на метод лечения астероидной горячки Штейна-Луцко-Гришина-Голованова. Вы хорошо представляете себе возможный размер авторских отчислений?
— Да уж представляем, — за всех ответил Гришин, — только вы опять забыли упомянуть фамилию Лавров. На первом месте.
Все четверо молча смотрели на меня.
— Сколько понадобится денег на организацию лечения? — задал я мучавший меня вопрос.
Профессора переглянулись. Штейн потер указательным пальцем кончик носа и задумчиво произнес:
— За доказательство гипотезы Кантора-Шимана нам с вами, молодой человек, из спецфонда Колониального Технологического отвалили по сто тысяч федеральных рублей. Вы свой личный счет давно проверяли? Я не думаю, что на лечение понадобится больше, но если вдруг… на мою долю тоже можете рассчитывать.
— Хм… — обратил на себя внимание Луцко, — и на мою. За метод Луцко-Лаврова нам тоже что-то упало…
— И за экспресс-тест Лаврова-Гришина…
Господа, — деловым тоном вернул профессоров к предмету встречи мой доктор, — к какому времени мне готовить больного к транспортировке?
Началось обсуждение деталей. Я уже не слушал. Я смотрел только на маму. Она продолжала тихо сидеть на угловом диване, не издавая не звука, но по ее лицу редкими каплями катились крупные слезы.
* * *
Не скажу, что все прошло гладко. Не таким уж и безвредным оказалось облучение медленными нейтронами, да и измененных клеток в моем теле накопилось уже столько, что продукты их распада изрядно отравили организм. Но меня вытащили, хотя, как оказалось, едва успели. Быстро установку и необходимые препараты просто не смогли подготовить. Еще пара дней, и процессы приняли бы необратимый характер. Но обошлось.
Пока я валялся в больнице под присмотром Ильи Сергеевича и Оли, у меня состоялось несколько серьезных бесед с профессорами, а теперь уже и партнерами. Они рыли копытом землю, чуть не прыгали от восторга и регулярно водили ко мне целую толпу медицинских светил, понаехавших со всей Федерации смотреть на чудо-чудное, излеченное от астероидной горячки. Больше всего гостей поражало то, что пациент и есть главный обладатель патента. Они осторожно задавали вопросы о деталях методики и выглядели крайне озадаченными, получая от еле живого пятнадцатилетнего пацана вполне компетентные ответы.
Сами профессора, каждый по отдельности, подъезжали ко мне с намеками на продолжение обучения у них в аспирантуре, намекая на блестящие перспективы научной карьеры, но я пока отмалчивался, поскольку ученым становиться совершенно не планировал, но и обижать хороших людей тоже не хотел. Вообще же, давно пора уже было определяться с дальнейшими планами.
Казалось бы, карьера ученого открывала передо мной весьма заманчивые перспективы. Но это только на первый взгляд. Земная Федерация, несмотря на идущую уже более двадцати лет войну с внешним врагом, являлась образованием достаточно аморфным. Со времен, восходящих еще к докосмической эре, она унаследовала территориальное деление на ряд автономий, бывших когда-то независимыми государствами. Соответственно, и космос осваивался вроде бы и совместно, но на самом деле в каждой колонии преобладали либо русские, либо китайцы, либо американцы с европейцами, либо арабы… Ну и широта автономии у колоний тоже впечатляла. Объединиться заставила только угроза нападения, а впоследствии и внешняя агрессия. «Спасибо» кваргам. Но сепаратистских настроений в Федерации все равно оставалось еще предостаточно, что и понятно, учитывая, по сути, принудительный порядок ее создания. Каждый стремился вести свои научные исследования, и между автономиями существовала неслабая конкуренция. Поэтому научный мир Федерации представлял собой грандиозный серпентарий, или проще, отменный гадюшник. С набором знаний в моей голове я смог бы достичь в научном мире очень многого, но изменить вектор развития цивилизации, заставить ее объединить усилия и в условиях войны потратить огромные ресурсы на фундаментальные исследования мне бы оказалось не под силу.
Единственным реальным объединяющим стержнем государства оказалась воюющая армия. С начала войны выросло уже целое поколение молодых людей, для которых мирная жизнь существовала только в фильмах, книгах и рассказах старших. Жизни без войны они не видели и реально себе не представляли, а конец вооруженного противостояния людей и кваргов не просматривался даже на горизонте. В результате я не видел для себя других вариантов, кроме военной карьеры. Только будучи высокопоставленным военным, я смогу на что-то реально влиять в Земной Федерации. Что ж, придется снова стать курсантом. Не привыкать.
Вот только с поступлением в военное училище все оказалось не так просто. В отличие от других учебных заведений здесь дистанционное обучение не практиковалось, что вполне логично. Но неожиданная для меня проблема возникла не с этим, а с моим возрастом. В пятнадцать лет в училище не поступить. До шестнадцати чуть меньше года, но сейчас июнь, а это значит, что следующий набор только через год. Год терять не хотелось, но почитав внимательно требования к кандидатам в курсанты, и полазав по форумам, на которых обсуждались разные высшие военные училища, я понял, что этого года мне может и не хватить.
Для начала, там требовалась нехилая физическая подготовка, которой у меня не было от слова совсем. После излечения предстоял довольно длительный реабилитационный период, так что на приведение в необходимые кондиции моего хилого организма оставалось месяцев девять-десять.
Другой проблемой оказалось мое происхождение. Папа — гражданский медик, мама — учительница. Их родители тоже не имели никакого отношения к армии. Сейчас, когда в реальных боевых действиях участвовать приходилось почти всему мужскому населению Федерации, ибо призыв в армию всеобщий и обязательный, желающих воевать хотя бы не в первой линии набиралось немало. Офицеров старались беречь, по крайней мере, по сравнению с обычными солдатами. С другой стороны, офицерскую карьеру во время войны сделать можно достаточно быструю, если жив останешься, конечно. В результате при поступлении в высшее военное училище стали отдавать предпочтение потомственным военным, поскольку это давало хоть какую-то гарантию, что человек идет в офицеры по призванию, а не по каким-то иным причинам. В общем, отбор предстояло пройти жесткий.
Поскольку в ближайшие пару месяцев заняться физическим развитием мне совершенно не светило, я решил пополнить копилку знаний о мире, в который меня занесло, благо сеть под рукой имелась. Как и ожидалось, Игорь Лавров знал о нем только то, что и положено среднестатистическому пятнадцатилетнему подростку, то есть, с одной стороны, очень много, все-таки он здесь родился и вырос, а с другой стороны, очень мало, так как ничем серьезным и действительно полезным для меня не интересовался.
Неожиданно для меня самого, я заинтересовался школьной специализацией Игоря — ксенологией. С момента первого контакта с кваргами она выросла в полноценную науку. Меня, как бригадного генерала, интересовала, прежде всего, их армия. Сведений на эту тему в сети лежало предостаточно, но я чувствовал, что без должной систематизации разобраться в них будет сложно. В Колониальном Технологическом факультет ксенологии имелся, но посмотрев требования к абитуриентам, я понял, что со своим нынешним уровнем знаний вступительный тест не потяну. Знания о кваргах имелись только в этом мире, так что информация, закачанная в мой мозг доктором Силком, ничем мне здесь помочь не могла. Пришлось через сеть записаться на прием, виртуальный, естественно, к директору моей с Игорем школы, в которой я числился временно отсутствующим по болезни, но, зная диагноз, никто моего возвращения там уже не ждал.
Увидев мою заявку, директор связался со мной сам. Не знаю, что он ожидал увидеть, но мой внешний вид его удивил.
— Здравствуй, Игорь, — с немного напряженной улыбкой произнес он, глядя на мое изображение, — ты отлично выглядишь для человека с таким тяжелым диагнозом.
— Нет больше диагноза, Максим Леонидович, — я вернул ему улыбку, — Я, конечно, еще не выздоровел полностью, но сейчас у меня период реабилитации после применения новейшего метода лечения. Успешного применения.
— Это отличная новость, Игорь, — директор, похоже, искренне обрадовался, — и когда мы можем надеяться вновь увидеть тебя в нашей школе?
— Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Тут такое дело…, — я потер пальцем переносицу, глядя в глаза директору школы, — в общем, Максим Леонидович, гляньте, пожалуйста, вот на это, — и я отправил на адрес школы копию диплома Колониального Технологического по биохимии. Остальные дипломы я решил пока не светить. Незачем просто.
С минуту директор вчитывался в полученный документ, после чего поднял на меня полный непонимания взгляд.
— Игорь, но это же… Как такое возможно?
— Это очень долгая и запутанная история, Максим Леонидович. Если у вас будет на то желание, я когда-нибудь вам ее расскажу. Но сейчас я хотел бы прояснить один вопрос касательно моего дальнейшего обучения в школе.
— В школе? — директор явно перестал понимать, что, вообще, происходит, — но зачем? Ты же уже имеешь высшее образование, Игорь.
— Меня интересует ксенология, и я хочу поступить в Колониальный Технологический на соответствующий факультет. Мне нужна подготовка для прохождения вступительного теста. Сейчас я в больнице и буду здесь еще пару месяцев. Я бы хотел обучаться дистанционно по единственному предмету — ксенологии.
— Ну, молодой человек… Я просто даже не знаю, что сказать. Удивил ты меня, Игорь, очень удивил. Ладно, пиши заявление в свободной форме и отправляй на адрес школы. Дистанционный курс у нас есть. А экзамен тебе сдавать не придется. Сдашь сразу вступительный в институт.
* * *
К моему немалому удивлению школьный курс ксенологии угнездился в моей голове за один день, включая время написания вступительного теста в институт. Это заставило меня крепко задуматься. При всех моих генеральских погонах великим мыслителем я себя никогда не считал, да и не был им, естественно. Да, конечно, мне досталось молодое тело с, соответственно, молодым мозгом. Но тело это как-то раньше не проявляло себя вундеркиндом. Видимо, доктор-мозговед Силк все-таки что-то накосячил с этим своим переносом сознания и одновременной закачкой знаний в мозг. Что-то он там подковырнул, в нашей с Игорем Лавровым черепушке, что заставило мозг работать в несколько раз интенсивнее. Я обратил внимание, что запоминаю прочитанное с одного раза, причем не слово в слово, а именно смысл. Всю воду и прочее бла-бла-бла из лекций мозг отжимал, как хорошая центрифуга, и забывал сразу и навсегда, а вот суть прочитанного оставалась. Скорость чтения выросла раз в пять. У меня даже глаза уставать стали от такого потока информации. Я решил пока использовать новые возможности без фанатизма, чтобы не пережечь себе что-нибудь полезное в вышедшем на форсаж мозге, поэтому стал тщательно следить за временем и регулярно делать перерывы в занятиях.
Тем не менее, через полтора месяца выпускной экзамен в Колониальном Технологическом я успешно сдал и получил, наконец, доступ к той информации по кваргам, которая меня действительно интересовала. Теперь, будучи дипломированным ксенологом, я имел возможность работать со специальными информационными разделами, содержащими подробные сведения противнике. Стратегия, тактика, образцы вооружений, системы управления, средства радиоэлектронной борьбы, в общем, все злобные стреляющие железки и аксессуары к ним, которые столь дороги уму и сердцу имперского генерала-десантника и будущего образцового курсанта Земной Федерации. Для этого, правда, пришлось-таки поступить в аспирантуру, но зато теперь я имел полное право не только читать о вражеской технике, но и щупать ее руками и даже копаться в ее внутренностях, чем я и планировал заняться, как только меня выпустят из больницы.
Реабилитация моя уже подходила к концу. Илья Сергеевич, превратившийся за эти почти два месяца из провинциального врача в солидного респектабельного джентльмена, хорошие авторские вознаграждения по патенту, они способствуют, выражал полное удовлетворение ходом выздоровления дорогого во всех смыслах пациента. Скорость восстановления его, правда, несколько удивляла. Уже через месяц он сказал, что, в принципе, меня можно бы и выписывать, но с учетом сложности случая лучше перебдеть, чем недобдеть. Я не возражал, мне было чем заняться.
На стоянке у входа в больницу меня ждал личный флайкар, купленный через сеть и доставленный сюда как раз к моей выписке. Не самый навороченный, кстати, хотя средства позволяли. Не люблю без необходимости демонстрировать окружающим свою крутизну, даже если для этого, вроде бы, имеются предпосылки. Водить такие аппараты здесь разрешалось с четырнадцати лет, поскольку автопилот все равно не даст пилоту уж очень сильно ошибиться и довести ситуацию до аварии. Двадцать минут полета над городом, и я дома.
Мама встретила меня домашним обедом. Она, вообще, любила готовить сама. Эта мода вернулась лет двадцать назад, да так никуда и не ушла.
Еда оказалась необычной, но вкусной, и я с удовольствием ел, отвечая на мамины вопросы и делясь с ней своими планами.
— Высшее Войсковое Училище Планетарного Десанта? — повторила за мной мама, словно пробуя эти жесткие колючие слова на язык, — но зачем, сынок? Деньги теперь у нас есть, и немалые. Можем переехать в новый дом, даже на Землю можем перебраться. Профессора из Колониального Технологического наперебой предлагают тебе работать с ними. Ты можешь сделать отличную карьеру. Ученых в армию не призывают. Зачем этот риск? Да и посмотри на себя, какой из тебя военный, да еще и десантник?
— Понимаешь, мама, научная карьера меня не привлекает. Да, у меня получилось всех удивить и кое-чего добиться в этой сфере…
— Кое-чего? Это ты так называешь метод лечения астероидной горячки и четыре диплома о высшем образовании в пятнадцать лет?
— Да, мама. Именно так я это называю. И сделал я это только потому, что умирал от неизлечимой болезни. Выхода у меня другого не было. Но посвятить этому жизнь я не готов. Это не мое.
— А что же твое? Бегать под пулями и стрелять в кваргов? — мама явно расстроилась и даже повысила голос, — тебя ведь могут убить там. Я уже потеряла твоего папу, хоть он и не был военным. Не хватает мне еще потерять тебя.
— Мама, — тихо ответил я, — выслушай меня, пожалуйста. Я сделаю все для того, чтобы меня не убили. Поверь мне, я и сам этого очень не хочу. Но я не могу поступить иначе. Кварги убили папу. И каждый день они продолжают убивать тысячи людей. Их нужно остановить. Ты ведь имела возможность убедиться, что если я упрусь в какую-то проблему рогом, то я ее решу. Я хочу решить проблему кваргов. Раз и навсегда решить, понимаешь?
Я говорил и удивлялся самому себе. У меня не возникло ни малейшего ощущения, будто я рассказываю легенду, скрывая за высокими словами свои истинные цели. Да, эти цели имели место быть. Но все, что я сказал маме, тоже являлось правдой, и говорил я вполне искренне. Раздвоение личности… Или, наоборот, сдвоение.
Мама молча смотрела на меня. Потом тихо всхлипнула, но сумела справиться со своими эмоциями.
— Откуда в тебе это, сын? Твой папа был добрым и отзывчивым человеком, но не жестким и целеустремленным, как ты. Я — тем более. Да и тебя в детстве я помню совсем другим. Но ты вырос, сын, и знаешь, я рада, что ты вырос именно таким. С чего ты планируешь начать?
— Спасибо, мама, — я подошел к ней, сел рядом и обнял за плечи, — ты совершенно права, я смотрю на себя в зеркало и вижу отчаянного задохлика. Вот это я и буду исправлять в первую очередь. Ну и ксенология в аспирантуре, конечно. Врага надо знать в лицо.
* * *
Для поступления в ВВУ Планетарного Десанта требовалось пройти ряд последовательных испытаний. Начиналось все с собеседования с военными психологами. Этот этап вызывал у меня наибольшие опасения своей непредсказуемостью. По результатам собеседования комиссией выносилась рекомендация на предмет допуска кандидата к дальнейшим испытаниям: «рекомендуется в первую очередь», просто «рекомендуется», «рекомендуется условно» и, наконец, «не рекомендуется». В последнем случае для испытуемого все на этом и заканчивалось. К моему сожалению, первый этап проходило не больше тридцати процентов кандидатов. И это с учетом того, что «рекомендуется условно» практически всегда тоже означало «приходите в следующий раз».
Далее шла проверка пригодности кандидатов к службе по состоянию здоровья и физической подготовке. Военные медики анализировали медицинские документы и сами проводили осмотр потенциальных курсантов, а потом загоняли их на тренажеры. Требования к физухе, как водится в десанте, гуманностью не отличались. Результатом здесь тоже мог оказаться вердикт «не годен» с очевидными последствиями. Тем же, кто «годен», выставлялся интегральный балл от пятидесяти, ниже уже «не годен», до ста.
Ну а дальше начиналась проверка уровня образования. Тесты по математике, физике, истории и космографии. С последними двумя мне пришлось повозиться, но новые свойства моего мозга помогли решить вопрос за неделю, причем на уровне гораздо более глубоком, чем требовалось для поступления.
Десантное училище находилось на Ганимеде. Туда я прибыл рейсовым кораблем за день до начала испытаний. Все документы в приемную комиссию я заранее подал через сеть. Ганимед когда-то был колонизирован европейцами. Большой разницы по сравнению с Титаном я не заметил, если не считать, что полнеба ночью занимал не Сатурн, а Юпитер. Да и днем его было отлично видно. Кто-то считает Сатурн самой красивой планетой Солнечной системы, а мне, если честно, Юпитер нравится больше. Ну, это дело вкуса, конечно. А искусственное термоядерное солнышко здесь оказалось ровно таким же, как и на Титане. Кружилось себе вокруг Ганимеда, имитируя двадцатичетырехчасовые сутки и циклы смены сезонов. Гравикорректор, вмурованный в скальную толщу спутника, исправно поддерживал классическую земную силу тяжести, так что никаких дискомфортных ощущений у жителей не возникало.
Как и следовало ожидать, основным языком здесь служил английский. Спасибо Игорю Лаврову, знал я его неплохо, хотя немного подшлифовать эти знания все-таки пришлось. Я разместился в общежитии при училище. Конечно, никто не мешал мне остановиться в гостинице, но вот захотелось вспомнить еще ту, курсантскую молодость, когда после детского дома, а потом Императорского Кадетского училища, я приехал поступать в Десантную Школу младшего комсостава. Тогда я тоже жил в общаге, деля комнату с двумя такими же безбашенными орлами, каким был сам. На удивление, здесь комнаты оказались индивидуальными, но я не расстроился. Дорога меня слегка утомила и, плюнув на идею что-нибудь еще почитать к собеседованию, я просто завалился спать, следуя известному правилу «перед смертью не надышишься».
Утром нас собрали в холле, построили в колонну и отвели в зал ожидания. Собралось нас там человек сорок. Понятно, что здесь оказались далеко не все, но, видимо, поток желающих пройти испытания разделили на части, чтобы не устраивать столпотворение. Я слегка удивился архаичности процедуры приема. Двери экзаменационной аудитории периодически открывались, и кандидатов вызывал секретарь комиссии, называя имя и фамилию. Возможно, такова сложившаяся традиция. Таких деталей память Игоря Лаврова не хранила, а узнавать об этом специально мне в голову не пришло. Результат тестирования оглашали не сразу. Кандидат выходил из аудитории и садился на свое место, ожидая, пока собеседование пройдет вся группа.
— Ну…, при разумной интенсивности, практически, никак. Тепловые нейтроны просто проходят сквозь человека, не поглощаясь в его тканях и не разрушая их.
— Вот. А теперь представьте, что с помощью этого, как бишь его?…
— Метилфенолитина, — подсказал я.
— Да, спасибо. Так вот, с его помощью мы затаскиваем внутрь пораженных клеток атомы бора-10 и начинаем облучать пациента медленными нейтронами. Что происходит в пораженных клетках? А происходят в них микроскопические ядерные взрывы, господа, но в масштабах расщепления всего лишь одного атомного ядра. Как вы думаете, профессор, — обратился Штейн к своему коллеге биохимику, — сколько нужно энергии, чтобы разрушить или просто убить пораженную клетку, но не повредить ничего вокруг.
— Дайте прикинуть, — пробормотал Луцко и углубился в расчеты на своем планшете, — Ага, вот. Двух-трех мегаэлектронвольт будет достаточно, но больше уже опасно.
— При распаде одного ядра бора-10 именно столько энергии и выделяется. Не могу сказать за уважаемых коллег, но что касается моей сферы компетенции, ваш метод, Игорь, должен работать. И источник медленных нейтронов у нас в институте имеется. Вот только это громоздкий аппарат, так что если решимся помочь молодому дарованию, придется транспортировать его к нам.
— Честно говоря, я тоже не вижу препятствий по биохимической части, — подключился Луцко, — Если только продукты распада клеток-модификантов организм не отравят.
— Не отравят, — в один голос ответили профессор Гришин и мой доктор. Потом Илья Сергеевич продолжил, — методы детоксикации организма после лучевой терапии хорошо отработаны и все необходимое оборудование у нас имеется.
— Подождите, господа, — остановил дискуссию Луцко, — мы как-то увлеклись. Идея, несомненно, заслуживает внимания. Отличная, прямо говоря, идея. Но мы же не клуб энтузиастов-любителей. Вы ведь понимаете, что от идеи до воплощения в практику неизбежно пройдут многие месяцы. Нужны опыты на животных, потом клинические испытания… А у нашего молодого коллеги осталось… сколько?
— Не больше пары недель, — ответил я, пытаясь сохранить спокойствие в голосе.
Мама тихо всхлипнула. Возникла неловкая пауза.
— Все решаемо, — нарушил я молчание, — я напишу подробное описание методики, укажу, что она разработана мною лично и что я категорически настаиваю на ее применении ко мне. Копии своих дипломов приложу обязательно. При этом всю ответственность за последствия возьму на себя. Так как изобретателем методики я укажу себя, никто не сможет вас обвинить в том, что меня обманом втянули в испытание непроверенного метода лечения. Текст я и моя мама, я все же несовершеннолетний, заверим личными цифровыми подписями, и я разошлю копии каждому из вас. Если я умру, у вас будет железное доказательство отсутствия вашей вины. А если нет, мы просто уничтожим эти файлы, а в патентное ведомство уйдет заявка на метод лечения астероидной горячки Штейна-Луцко-Гришина-Голованова. Вы хорошо представляете себе возможный размер авторских отчислений?
— Да уж представляем, — за всех ответил Гришин, — только вы опять забыли упомянуть фамилию Лавров. На первом месте.
Все четверо молча смотрели на меня.
— Сколько понадобится денег на организацию лечения? — задал я мучавший меня вопрос.
Профессора переглянулись. Штейн потер указательным пальцем кончик носа и задумчиво произнес:
— За доказательство гипотезы Кантора-Шимана нам с вами, молодой человек, из спецфонда Колониального Технологического отвалили по сто тысяч федеральных рублей. Вы свой личный счет давно проверяли? Я не думаю, что на лечение понадобится больше, но если вдруг… на мою долю тоже можете рассчитывать.
— Хм… — обратил на себя внимание Луцко, — и на мою. За метод Луцко-Лаврова нам тоже что-то упало…
— И за экспресс-тест Лаврова-Гришина…
Господа, — деловым тоном вернул профессоров к предмету встречи мой доктор, — к какому времени мне готовить больного к транспортировке?
Началось обсуждение деталей. Я уже не слушал. Я смотрел только на маму. Она продолжала тихо сидеть на угловом диване, не издавая не звука, но по ее лицу редкими каплями катились крупные слезы.
* * *
Не скажу, что все прошло гладко. Не таким уж и безвредным оказалось облучение медленными нейтронами, да и измененных клеток в моем теле накопилось уже столько, что продукты их распада изрядно отравили организм. Но меня вытащили, хотя, как оказалось, едва успели. Быстро установку и необходимые препараты просто не смогли подготовить. Еще пара дней, и процессы приняли бы необратимый характер. Но обошлось.
Пока я валялся в больнице под присмотром Ильи Сергеевича и Оли, у меня состоялось несколько серьезных бесед с профессорами, а теперь уже и партнерами. Они рыли копытом землю, чуть не прыгали от восторга и регулярно водили ко мне целую толпу медицинских светил, понаехавших со всей Федерации смотреть на чудо-чудное, излеченное от астероидной горячки. Больше всего гостей поражало то, что пациент и есть главный обладатель патента. Они осторожно задавали вопросы о деталях методики и выглядели крайне озадаченными, получая от еле живого пятнадцатилетнего пацана вполне компетентные ответы.
Сами профессора, каждый по отдельности, подъезжали ко мне с намеками на продолжение обучения у них в аспирантуре, намекая на блестящие перспективы научной карьеры, но я пока отмалчивался, поскольку ученым становиться совершенно не планировал, но и обижать хороших людей тоже не хотел. Вообще же, давно пора уже было определяться с дальнейшими планами.
Казалось бы, карьера ученого открывала передо мной весьма заманчивые перспективы. Но это только на первый взгляд. Земная Федерация, несмотря на идущую уже более двадцати лет войну с внешним врагом, являлась образованием достаточно аморфным. Со времен, восходящих еще к докосмической эре, она унаследовала территориальное деление на ряд автономий, бывших когда-то независимыми государствами. Соответственно, и космос осваивался вроде бы и совместно, но на самом деле в каждой колонии преобладали либо русские, либо китайцы, либо американцы с европейцами, либо арабы… Ну и широта автономии у колоний тоже впечатляла. Объединиться заставила только угроза нападения, а впоследствии и внешняя агрессия. «Спасибо» кваргам. Но сепаратистских настроений в Федерации все равно оставалось еще предостаточно, что и понятно, учитывая, по сути, принудительный порядок ее создания. Каждый стремился вести свои научные исследования, и между автономиями существовала неслабая конкуренция. Поэтому научный мир Федерации представлял собой грандиозный серпентарий, или проще, отменный гадюшник. С набором знаний в моей голове я смог бы достичь в научном мире очень многого, но изменить вектор развития цивилизации, заставить ее объединить усилия и в условиях войны потратить огромные ресурсы на фундаментальные исследования мне бы оказалось не под силу.
Единственным реальным объединяющим стержнем государства оказалась воюющая армия. С начала войны выросло уже целое поколение молодых людей, для которых мирная жизнь существовала только в фильмах, книгах и рассказах старших. Жизни без войны они не видели и реально себе не представляли, а конец вооруженного противостояния людей и кваргов не просматривался даже на горизонте. В результате я не видел для себя других вариантов, кроме военной карьеры. Только будучи высокопоставленным военным, я смогу на что-то реально влиять в Земной Федерации. Что ж, придется снова стать курсантом. Не привыкать.
Вот только с поступлением в военное училище все оказалось не так просто. В отличие от других учебных заведений здесь дистанционное обучение не практиковалось, что вполне логично. Но неожиданная для меня проблема возникла не с этим, а с моим возрастом. В пятнадцать лет в училище не поступить. До шестнадцати чуть меньше года, но сейчас июнь, а это значит, что следующий набор только через год. Год терять не хотелось, но почитав внимательно требования к кандидатам в курсанты, и полазав по форумам, на которых обсуждались разные высшие военные училища, я понял, что этого года мне может и не хватить.
Для начала, там требовалась нехилая физическая подготовка, которой у меня не было от слова совсем. После излечения предстоял довольно длительный реабилитационный период, так что на приведение в необходимые кондиции моего хилого организма оставалось месяцев девять-десять.
Другой проблемой оказалось мое происхождение. Папа — гражданский медик, мама — учительница. Их родители тоже не имели никакого отношения к армии. Сейчас, когда в реальных боевых действиях участвовать приходилось почти всему мужскому населению Федерации, ибо призыв в армию всеобщий и обязательный, желающих воевать хотя бы не в первой линии набиралось немало. Офицеров старались беречь, по крайней мере, по сравнению с обычными солдатами. С другой стороны, офицерскую карьеру во время войны сделать можно достаточно быструю, если жив останешься, конечно. В результате при поступлении в высшее военное училище стали отдавать предпочтение потомственным военным, поскольку это давало хоть какую-то гарантию, что человек идет в офицеры по призванию, а не по каким-то иным причинам. В общем, отбор предстояло пройти жесткий.
Поскольку в ближайшие пару месяцев заняться физическим развитием мне совершенно не светило, я решил пополнить копилку знаний о мире, в который меня занесло, благо сеть под рукой имелась. Как и ожидалось, Игорь Лавров знал о нем только то, что и положено среднестатистическому пятнадцатилетнему подростку, то есть, с одной стороны, очень много, все-таки он здесь родился и вырос, а с другой стороны, очень мало, так как ничем серьезным и действительно полезным для меня не интересовался.
Неожиданно для меня самого, я заинтересовался школьной специализацией Игоря — ксенологией. С момента первого контакта с кваргами она выросла в полноценную науку. Меня, как бригадного генерала, интересовала, прежде всего, их армия. Сведений на эту тему в сети лежало предостаточно, но я чувствовал, что без должной систематизации разобраться в них будет сложно. В Колониальном Технологическом факультет ксенологии имелся, но посмотрев требования к абитуриентам, я понял, что со своим нынешним уровнем знаний вступительный тест не потяну. Знания о кваргах имелись только в этом мире, так что информация, закачанная в мой мозг доктором Силком, ничем мне здесь помочь не могла. Пришлось через сеть записаться на прием, виртуальный, естественно, к директору моей с Игорем школы, в которой я числился временно отсутствующим по болезни, но, зная диагноз, никто моего возвращения там уже не ждал.
Увидев мою заявку, директор связался со мной сам. Не знаю, что он ожидал увидеть, но мой внешний вид его удивил.
— Здравствуй, Игорь, — с немного напряженной улыбкой произнес он, глядя на мое изображение, — ты отлично выглядишь для человека с таким тяжелым диагнозом.
— Нет больше диагноза, Максим Леонидович, — я вернул ему улыбку, — Я, конечно, еще не выздоровел полностью, но сейчас у меня период реабилитации после применения новейшего метода лечения. Успешного применения.
— Это отличная новость, Игорь, — директор, похоже, искренне обрадовался, — и когда мы можем надеяться вновь увидеть тебя в нашей школе?
— Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Тут такое дело…, — я потер пальцем переносицу, глядя в глаза директору школы, — в общем, Максим Леонидович, гляньте, пожалуйста, вот на это, — и я отправил на адрес школы копию диплома Колониального Технологического по биохимии. Остальные дипломы я решил пока не светить. Незачем просто.
С минуту директор вчитывался в полученный документ, после чего поднял на меня полный непонимания взгляд.
— Игорь, но это же… Как такое возможно?
— Это очень долгая и запутанная история, Максим Леонидович. Если у вас будет на то желание, я когда-нибудь вам ее расскажу. Но сейчас я хотел бы прояснить один вопрос касательно моего дальнейшего обучения в школе.
— В школе? — директор явно перестал понимать, что, вообще, происходит, — но зачем? Ты же уже имеешь высшее образование, Игорь.
— Меня интересует ксенология, и я хочу поступить в Колониальный Технологический на соответствующий факультет. Мне нужна подготовка для прохождения вступительного теста. Сейчас я в больнице и буду здесь еще пару месяцев. Я бы хотел обучаться дистанционно по единственному предмету — ксенологии.
— Ну, молодой человек… Я просто даже не знаю, что сказать. Удивил ты меня, Игорь, очень удивил. Ладно, пиши заявление в свободной форме и отправляй на адрес школы. Дистанционный курс у нас есть. А экзамен тебе сдавать не придется. Сдашь сразу вступительный в институт.
* * *
К моему немалому удивлению школьный курс ксенологии угнездился в моей голове за один день, включая время написания вступительного теста в институт. Это заставило меня крепко задуматься. При всех моих генеральских погонах великим мыслителем я себя никогда не считал, да и не был им, естественно. Да, конечно, мне досталось молодое тело с, соответственно, молодым мозгом. Но тело это как-то раньше не проявляло себя вундеркиндом. Видимо, доктор-мозговед Силк все-таки что-то накосячил с этим своим переносом сознания и одновременной закачкой знаний в мозг. Что-то он там подковырнул, в нашей с Игорем Лавровым черепушке, что заставило мозг работать в несколько раз интенсивнее. Я обратил внимание, что запоминаю прочитанное с одного раза, причем не слово в слово, а именно смысл. Всю воду и прочее бла-бла-бла из лекций мозг отжимал, как хорошая центрифуга, и забывал сразу и навсегда, а вот суть прочитанного оставалась. Скорость чтения выросла раз в пять. У меня даже глаза уставать стали от такого потока информации. Я решил пока использовать новые возможности без фанатизма, чтобы не пережечь себе что-нибудь полезное в вышедшем на форсаж мозге, поэтому стал тщательно следить за временем и регулярно делать перерывы в занятиях.
Тем не менее, через полтора месяца выпускной экзамен в Колониальном Технологическом я успешно сдал и получил, наконец, доступ к той информации по кваргам, которая меня действительно интересовала. Теперь, будучи дипломированным ксенологом, я имел возможность работать со специальными информационными разделами, содержащими подробные сведения противнике. Стратегия, тактика, образцы вооружений, системы управления, средства радиоэлектронной борьбы, в общем, все злобные стреляющие железки и аксессуары к ним, которые столь дороги уму и сердцу имперского генерала-десантника и будущего образцового курсанта Земной Федерации. Для этого, правда, пришлось-таки поступить в аспирантуру, но зато теперь я имел полное право не только читать о вражеской технике, но и щупать ее руками и даже копаться в ее внутренностях, чем я и планировал заняться, как только меня выпустят из больницы.
Реабилитация моя уже подходила к концу. Илья Сергеевич, превратившийся за эти почти два месяца из провинциального врача в солидного респектабельного джентльмена, хорошие авторские вознаграждения по патенту, они способствуют, выражал полное удовлетворение ходом выздоровления дорогого во всех смыслах пациента. Скорость восстановления его, правда, несколько удивляла. Уже через месяц он сказал, что, в принципе, меня можно бы и выписывать, но с учетом сложности случая лучше перебдеть, чем недобдеть. Я не возражал, мне было чем заняться.
На стоянке у входа в больницу меня ждал личный флайкар, купленный через сеть и доставленный сюда как раз к моей выписке. Не самый навороченный, кстати, хотя средства позволяли. Не люблю без необходимости демонстрировать окружающим свою крутизну, даже если для этого, вроде бы, имеются предпосылки. Водить такие аппараты здесь разрешалось с четырнадцати лет, поскольку автопилот все равно не даст пилоту уж очень сильно ошибиться и довести ситуацию до аварии. Двадцать минут полета над городом, и я дома.
Мама встретила меня домашним обедом. Она, вообще, любила готовить сама. Эта мода вернулась лет двадцать назад, да так никуда и не ушла.
Еда оказалась необычной, но вкусной, и я с удовольствием ел, отвечая на мамины вопросы и делясь с ней своими планами.
— Высшее Войсковое Училище Планетарного Десанта? — повторила за мной мама, словно пробуя эти жесткие колючие слова на язык, — но зачем, сынок? Деньги теперь у нас есть, и немалые. Можем переехать в новый дом, даже на Землю можем перебраться. Профессора из Колониального Технологического наперебой предлагают тебе работать с ними. Ты можешь сделать отличную карьеру. Ученых в армию не призывают. Зачем этот риск? Да и посмотри на себя, какой из тебя военный, да еще и десантник?
— Понимаешь, мама, научная карьера меня не привлекает. Да, у меня получилось всех удивить и кое-чего добиться в этой сфере…
— Кое-чего? Это ты так называешь метод лечения астероидной горячки и четыре диплома о высшем образовании в пятнадцать лет?
— Да, мама. Именно так я это называю. И сделал я это только потому, что умирал от неизлечимой болезни. Выхода у меня другого не было. Но посвятить этому жизнь я не готов. Это не мое.
— А что же твое? Бегать под пулями и стрелять в кваргов? — мама явно расстроилась и даже повысила голос, — тебя ведь могут убить там. Я уже потеряла твоего папу, хоть он и не был военным. Не хватает мне еще потерять тебя.
— Мама, — тихо ответил я, — выслушай меня, пожалуйста. Я сделаю все для того, чтобы меня не убили. Поверь мне, я и сам этого очень не хочу. Но я не могу поступить иначе. Кварги убили папу. И каждый день они продолжают убивать тысячи людей. Их нужно остановить. Ты ведь имела возможность убедиться, что если я упрусь в какую-то проблему рогом, то я ее решу. Я хочу решить проблему кваргов. Раз и навсегда решить, понимаешь?
Я говорил и удивлялся самому себе. У меня не возникло ни малейшего ощущения, будто я рассказываю легенду, скрывая за высокими словами свои истинные цели. Да, эти цели имели место быть. Но все, что я сказал маме, тоже являлось правдой, и говорил я вполне искренне. Раздвоение личности… Или, наоборот, сдвоение.
Мама молча смотрела на меня. Потом тихо всхлипнула, но сумела справиться со своими эмоциями.
— Откуда в тебе это, сын? Твой папа был добрым и отзывчивым человеком, но не жестким и целеустремленным, как ты. Я — тем более. Да и тебя в детстве я помню совсем другим. Но ты вырос, сын, и знаешь, я рада, что ты вырос именно таким. С чего ты планируешь начать?
— Спасибо, мама, — я подошел к ней, сел рядом и обнял за плечи, — ты совершенно права, я смотрю на себя в зеркало и вижу отчаянного задохлика. Вот это я и буду исправлять в первую очередь. Ну и ксенология в аспирантуре, конечно. Врага надо знать в лицо.
* * *
Для поступления в ВВУ Планетарного Десанта требовалось пройти ряд последовательных испытаний. Начиналось все с собеседования с военными психологами. Этот этап вызывал у меня наибольшие опасения своей непредсказуемостью. По результатам собеседования комиссией выносилась рекомендация на предмет допуска кандидата к дальнейшим испытаниям: «рекомендуется в первую очередь», просто «рекомендуется», «рекомендуется условно» и, наконец, «не рекомендуется». В последнем случае для испытуемого все на этом и заканчивалось. К моему сожалению, первый этап проходило не больше тридцати процентов кандидатов. И это с учетом того, что «рекомендуется условно» практически всегда тоже означало «приходите в следующий раз».
Далее шла проверка пригодности кандидатов к службе по состоянию здоровья и физической подготовке. Военные медики анализировали медицинские документы и сами проводили осмотр потенциальных курсантов, а потом загоняли их на тренажеры. Требования к физухе, как водится в десанте, гуманностью не отличались. Результатом здесь тоже мог оказаться вердикт «не годен» с очевидными последствиями. Тем же, кто «годен», выставлялся интегральный балл от пятидесяти, ниже уже «не годен», до ста.
Ну а дальше начиналась проверка уровня образования. Тесты по математике, физике, истории и космографии. С последними двумя мне пришлось повозиться, но новые свойства моего мозга помогли решить вопрос за неделю, причем на уровне гораздо более глубоком, чем требовалось для поступления.
Десантное училище находилось на Ганимеде. Туда я прибыл рейсовым кораблем за день до начала испытаний. Все документы в приемную комиссию я заранее подал через сеть. Ганимед когда-то был колонизирован европейцами. Большой разницы по сравнению с Титаном я не заметил, если не считать, что полнеба ночью занимал не Сатурн, а Юпитер. Да и днем его было отлично видно. Кто-то считает Сатурн самой красивой планетой Солнечной системы, а мне, если честно, Юпитер нравится больше. Ну, это дело вкуса, конечно. А искусственное термоядерное солнышко здесь оказалось ровно таким же, как и на Титане. Кружилось себе вокруг Ганимеда, имитируя двадцатичетырехчасовые сутки и циклы смены сезонов. Гравикорректор, вмурованный в скальную толщу спутника, исправно поддерживал классическую земную силу тяжести, так что никаких дискомфортных ощущений у жителей не возникало.
Как и следовало ожидать, основным языком здесь служил английский. Спасибо Игорю Лаврову, знал я его неплохо, хотя немного подшлифовать эти знания все-таки пришлось. Я разместился в общежитии при училище. Конечно, никто не мешал мне остановиться в гостинице, но вот захотелось вспомнить еще ту, курсантскую молодость, когда после детского дома, а потом Императорского Кадетского училища, я приехал поступать в Десантную Школу младшего комсостава. Тогда я тоже жил в общаге, деля комнату с двумя такими же безбашенными орлами, каким был сам. На удивление, здесь комнаты оказались индивидуальными, но я не расстроился. Дорога меня слегка утомила и, плюнув на идею что-нибудь еще почитать к собеседованию, я просто завалился спать, следуя известному правилу «перед смертью не надышишься».
Утром нас собрали в холле, построили в колонну и отвели в зал ожидания. Собралось нас там человек сорок. Понятно, что здесь оказались далеко не все, но, видимо, поток желающих пройти испытания разделили на части, чтобы не устраивать столпотворение. Я слегка удивился архаичности процедуры приема. Двери экзаменационной аудитории периодически открывались, и кандидатов вызывал секретарь комиссии, называя имя и фамилию. Возможно, такова сложившаяся традиция. Таких деталей память Игоря Лаврова не хранила, а узнавать об этом специально мне в голову не пришло. Результат тестирования оглашали не сразу. Кандидат выходил из аудитории и садился на свое место, ожидая, пока собеседование пройдет вся группа.