Пирог из горького миндаля

– Яна вас очень любит, – сказал Макар. – И все, что она делает сейчас, она делает ради вас. Это ваши сломанные кости она пытается срастить заново. Это вам она возвращает вашего настоящего ребенка – ребенка, который никому не причинял зла. У нее все получится. У вас, кстати, тоже в итоге получится, потому что ваша дочь сильная. Она вытащит и вас, и себя. А таблетки тут ни при чем.

Макар вышел и плотно прикрыл дверь.

«Ну просто отец Браун с утешительными речами, – насмешливо похвалил он себя. – Ладно. С Вениамином выяснили, теперь очередь за…»

Телефон зажужжал в кармане как плененный шмель.

– Слушаю, – сказал Макар.

– Яну пытались убить! – без приветствия сказал Алексей Савельев. – Она в больнице.





Глава 14




1

Вероника Кошелева




Яна закрыла дверь, но я все равно услышала, о чем она спрашивает Лелика. «А теперь для разнообразия я хочу услышать правду. Зачем ты приехал?»

Я плотнее прижалась ухом к двери. Мне тоже интересно это узнать.

– За рукописями. – Голос Лелика доносился приглушенно, но слова можно было разобрать. – Я же говорил.

– Я тебе не верю!

– Извини, ничего не могу с этим поделать. Я говорю правду.

– Нет. Ты не говоришь мне правду. Все вы лжете и что-то скрываете!

– А ты не лжешь? – озадаченно спросил Лелик. – И ничего не скрываешь?

– О чем ты?

– О твоем друге Макаре Илюшине.

Наступило молчание.

– Я хотела тебе рассказать, – другим тоном сказала Янка.

– Что помешало?

– Не успела. Я не знаю, кого подозревать… Все перепуталось. Прости!

– В чем подозревать? Тишка, ты чего?

Многие называют меня дурочкой. Когда считают, что я не слышу. Мне тоже думается, что я не слишком-то умна. Иногда мне кажется, что я живу в ином времени, отличающемся от времени других людей. Мое течет медленно-медленно и несет меня, как будто в лодочке. Я успеваю как следует рассмотреть берега. Но для всех остальных я – девушка, которая очень долго ищет ответы на самые простые вопросы.

Моя сестра – вот кто действительно умен. Я бы посоветовалась с ней, что мне делать. Но чужой ум – такая странная вещь! Он годится только для своего обладателя. По крайней мере, у меня все происходит именно так. Много раз умные люди давали мне советы. Но когда я следовала им, получалось только хуже. Возможно, дело в том, что я нарушала какую-нибудь технологию следования правильным советам. А значит, я дура.

Но это я, кажется, уже говорила.

«Ты чего, Тишка?» – спросил Лелик. И даже моя глупость не помешала мне понять, что Яна изменила свое отношение к нему из-за того, что он обратился к ней как в детстве.

Имена творят чудеса. Если правильно произнести имя в нужный момент, оно может обернуться заклинанием.

Лелик наделил слово «Тишка» волшебной силой. Произнесенное вслух, оно вызвало в памяти Яны те времена, когда она считала Лелика своим другом.

– Я не убивала Пашку, – сказала она. – Это сделал кто-то другой. Илюшин – частный детектив. Я наняла его, чтобы он помог мне разобраться в этой истории.

Это следовало обдумать. Я села на пол, продолжая слушать Янин рассказ.

Мне совсем не нужен детектив в бабушкином доме. И Яна не нужна. Иногда я думаю: жаль, что нет такого ластика, с помощью которого можно стирать людей. И карандаша, чтобы рисовать их заново. Я бы стерла своего бывшего мужа. Он звонит мне каждый день и шепчет в трубку, что я шлюха. Я слышу это слово с самого детства. «Ты шлюха, – шепчет мне мой бывший муж, – ненавижу тебя! Вернись ко мне».


Раньше я сама не могла понять, зачем отвечаю на его звонки. Но потом очень старательно подумала и сообразила.

Я хочу дождаться дня, когда он не скажет мне про шлюху. Когда у него кончится ненависть.

Я ведь не узнаю об этом, если не буду говорить с ним, правда?

Но если бы у меня был ластик, я бы стерла своего бывшего мужа. И нарисовала заново, когда стала бы старухой. Старухи неуязвимы. Старухи сильны. Старухи свободны. Пускай тогда бормочет про шлюху. Я буду только смеяться, как ворона каркает – кар! кар! кар!

– Ты думаешь, его убил кто-то из нас? – донесся до меня голос Лелика. – Из нас троих?

– Я не знаю.

Кажется, Яна заплакала. Мне стало жаль ее, немного. Она права, мы все ее обманываем.

Лелик заволновался, начал ее утешать. Потом говорит: «Смотри, что у меня есть!» Две минуты неразборчивых Яниных восклицаний, пока я не разобралась, что Женька нашла ее старые сокровища и передала Лелику.

– Странно, – сказала она, немного успокоившись. – Эти вещи должны напоминать мне об ужасном времени. А я все равно им рада.



Когда я увидела ее час спустя, Яна гладила нарисованную птичку и утирала слезы. Кулон она снова повесила на шею. Помню, пятнадцать лет назад она не снимала свое бесценное стеклышко. Рассталась с ним единственный раз – в тот день, когда Пашка вылез на крышу мансарды.

Бабушка Рая утверждала, что он толкнул ее.

Нет. Он не толкал. Я была там и все видела.

В тот год со мной что-то случилось. Люди стали как-то странно смотреть на меня. Я имею в виду, мальчики, но не только они. И некоторые мужчины тоже. Например, наш учитель труда Олег Лукьянович, которого мы звали Лукьяшей. Мне казалось, они от меня чего-то хотели. Но я всегда плохо угадывала чужие мысли.

Женька заявила, что я веду себя распутно. Я не знала, как это. Мне было тринадцать, а я вдруг почувствовала, что у меня есть какая-то власть над людьми. Женька всегда звала меня дурочкой, в школе со мной не играли, потому что я тупая и торможу – так они говорили, мои одноклассницы, собиравшиеся кучкой и хихикавшие, когда я проходила мимо. Еще я плохо училась и не умела отвечать у доски. Надо мной смеялись. Но знаете что? Мне кажется, даже смеясь, они меня побаивались.

Однажды на перемене меня толкнул старшеклассник, прыщавый юнец из тех, кому нравится издеваться над малявками. Я ударилась коленкой, и учительница заставила его отвести меня в медпункт. Она думала, это будет воспитательная мера. Думала, он проникнется моей болью, глядя, как я хромаю по коридору, и раскается в своем поступке. Но все время, пока этот прыщавый тип шел рядом со мной, он не переставая бормотал себе под нос, и когда я вслушалась в его бормотание… Нет, мне не стало противно. Я просто очень удивилась. Не знала, что люди могут делать такие изобретательные вещи с телами друг друга. А он все бормотал и бормотал, как будто сам с собой, но я видела, что он косится на меня и балдеет от того, что я все слышу.

Женька всегда твердит, что я бесстыжая. Но тогда мне стало невыносимо стыдно. Ведь это я спровоцировала его на такие слова и мысли.

Мы шли, он все бормотал и бормотал, а затем положил руку мне на плечо. Как будто заботливо вел младшую сестренку. Даже сквозь платье чувствовалось, какая холодная и влажная у него ладонь. Как рыба. С этой рыбой на плече я дошла до медпункта.

– Я тебя подожду.

Когда он это сказал, я представила, что захожу в кабинет, а его рука прилипла к моему плечу и живет отдельно от него – мерзкая, дохлая, вонючая рыбина. И куда бы я ни пошла, она останется со мной. От моего платья будет разить этой вонью, с моих волос ее не смоет ни один шампунь. По вечерам эти пальцы станут трогать мое тело.

Меня едва не стошнило.

Но что я могла сделать? Пожаловаться? Я не в силах была повторить его слова. Ударить? Он легко справился бы со мной.

И вдруг я поняла. Не умом, а чутьем, обострившимся от стыда и отвращения. Повернувшись к парню, я заставила себя посмотреть ему в глаза и сказала – прилагая отчаянные усилия, чтобы голос мой не сорвался:

– Хочешь, мы с тобой сделаем это?

От страха голос у меня стал чужим, низким. Я подумала, что сейчас мой мучитель рассмеется надо мной.

Вместо этого он оцепенел. Смотрел в мои глаза, не отрываясь. Его лицо постепенно залила краска – как подкрашенная красными чернилами вода, поднимающаяся все выше и выше. Сначала заалела шея, потом подбородок, затем лоб, и только круги под глазами остались белыми. Это выглядело так смешно! И я фыркнула, не удержавшись.

Он вздрогнул. И попытался отступить на шаг.

Но я по-прежнему смотрела на него, и это ему мешало. Через наши зрачки как будто протянулась невидимая леска.

– Чего ржешь? – пробормотал он наконец.

От этого мне стало еще смешнее. Я снова фыркнула, потом засмеялась, не удержавшись. Он попятился и бросился бежать.

Меня еще потряхивало, когда я села на подоконник и прижала ладонь к ободранной коленке. Но самое страшное осталось позади. Я победила, хотя и не очень понимала, каким образом. Остаток урока я провела в туалете, осторожно куря украденную у Женьки сигарету.

К медсестре я, конечно, не пошла. Мне даже хотелось, чтобы остался шрам – как напоминание о сегодняшнем дне. Дохлая рыбина всплыла кверху брюхом и ее понесло течением – далеко-далеко, прочь от меня.

Этот придурок еще некоторое время ходил за мной. Но теперь все было по-другому. Он искал моего внимания и боялся его. Иногда на перемене я замечала бледное лицо в отдалении – он смотрел на меня как затравленный зверек, но никогда не подходил. Через пару недель я выкинула его из головы.

Но этот случай открыл мне глаза. Я осознала, что одно и то же мое свойство заставило этого прыщавого урода шептать гадости и бежать от моего взгляда. Мне не под силу было выразить это в словах. Но понимание родилось и осталось со мной.

Тем летом я стала исследователем. Вокруг был огромный мир, состоящий из мужчин, и я училась, как вести себя в этом мире. Я целовалась напропалую, многое позволяла и еще больше запрещала – только чтобы проверить, насколько меня слушаются. Прикосновения не приносили мне удовольствия. Чужие руки, обнимающие меня; чужие губы, тычущиеся в мою шею, – это было странно. И слюняво! Но до чего захватывающе оказалось наблюдать за происходящим! Как увлекательно разъяснять людей!

В тот день Андрей, сын нашего соседа, завел меня в малинник и попытался… Ну, не важно. Я заставила его прекратить. Я знала, им всем было стыдно за то, что они хотели сделать со мной. Всем, кроме одного человека.

И Андрею тоже было стыдно. Я шепнула «я же маленькая» – и его словно током дернуло. Он отскочил и, пошатываясь, зашагал напролом через кусты.

А я осталась в малиннике. Губы у меня распухли. Надо было выждать, прежде чем возвращаться в дом.