Пионовая беседка

«В наши дни многие прекрасные союзы расстраиваются, потому что люди слишком придирчивы, когда речь заходит о положении семьи. Они настаивают на том, чтобы родители невесты присылали большое приданое. Когда же с этим будет покончено?»

Кому, как не ей, было знать, что в браке важнее всего любовь, а не деньги, положение семьи или связи, ведь она испытала это на себе.

Иногда мне казалось, что ее слова, падающие с ее кисти, можно уподобить цветам:

«Мэнмэй изменил имя после того, как увидел сон. Линян заболела во сне. Они оба страстно любили. Им обоим снились сны, и они верили в них. Призрак — это всего лишь сон, а сон призрачен».

Прочитав это, я тут же позабыла о наваждении, не оставлявшим меня долгие годы, и засияла от гордости за И, которая была так проницательна и непоколебима.

И отвечала на то, о чем писала я, а иногда продолжала записи, сделанные кистью Цзе. Все это время я иногда так ясно слышала голос Цзе в отдельных отрывках, словно она не оставляла нас. Прошло много лет, и я видела, что она сделала куда больше, чем мне казалось. В отличие от нас, И не выказывала склонности к любовному томлению, но у меня было чувство, что ее присутствие объединяло нас. Мы отвечали ей, омывая слезами строки написанных кистью иероглифов и обнажая перед ней свои мысли, которые она читала на страницах книги.

Я радовалась, когда И дополняла комментарий своими мыслями, и старалась во всем помогать ей. Если она читала ночью, я делала пламя свечи ярче, чтобы у нее не уставали глаза. А если они начинали слезиться, я советовала ей наполнить чашку зеленым чаем и подержать ее сначала у одного глаза, а потом у второго, чтобы убрать красноту. Я вознаграждала жену моего мужа за каждый прочувствованный ею отрывок, за каждую найденную цитату, за каждое яркое мгновение, пережитое в ее сердце и в дальнейшем описанное на полях книги. Я присматривала за ее сыном, когда он гулял в саду, не позволяла ему падать с каменной горки, отгоняла жалящих его насекомых, удерживала малыша, когда он хотел выбежать за ворота. Я подстерегала духов воды, чтобы не дать им увлечь мальчика в пруд и утопить его, и духов деревьев, чтобы он не спотыкался о корни.

Я также начала изменять кое-что в доме и оберегать его. При жизни Цзе я не видела почти ничего, кроме спальных покоев. Тогда мне казалось, что этот дом куда хуже, чем усадьба семьи Чэнь. Но то, что я считала прекрасной особенностью моего родного дома, на самом деле были холод и отчуждение, неизбежные спутники роскоши — в нашем доме жило слишком много пальцев, и нигде нельзя было найти спокойного, уединенного, тихого уголка; все только сплетничали, лгали и пытались улучшить свое положение. А этот дом был прибежищем художника и писательницы. Постепенно И превратила Зал Облаков в свое убежище, где она скрывалась от расспросов домашних, спокойно писала и приглашала мужа, чтобы провести наедине тихий вечер. Я старалась сделать ее пребывание в этой комнате еще приятнее: посылала в окно аромат жасмина, дышала на голубые оконные стекла, создавая ощущение прохлады, и пробегала пальцами по цветущим деревьям в саду, чтобы их кружевные лепестки отбрасывали на стены дрожащие тени.

Я открыла для себя большой мир и покорила его. Мои чувства проявлялись в пышном цветении пионов весной — я надеялась, что члены семьи У вспомнят обо мне, увидев их красоту и почувствовав аромат; в снеге, падающем на ветки деревьев зимой, в то время, когда я умерла, и легком ветерке, поднимающем ивовые ветки, — я хотела напомнить Жэню о том, что он всегда будет моим Лю Мэнмэем; в тяжести плодов сливового дерева, — я верила, что обитатели дома наверняка оценят это чудо по достоинству. Это были мои подарки Жэню, И и их сыну.

Я должна была отблагодарить их и выразить признательность за пожертвованное мне вино.

Однажды, когда И проветривала книги из библиотеки Жэня, из одного тома выпало несколько листков бамбуковой бумаги. И подняла хрупкие, смятые листы и громко прочитала:

«Меня учили вышивать бабочек и цветы…»

Я написала это стихотворение незадолго до смерти и спрятала его вместе с другими стихами в библиотеке моего отца. Бао продал их Жэню, когда Цзе лежала при смерти.

Третья жена прочитала и другие листки — все они от времени пожелтели и стали ломкими. Она заплакала, а я подумала о том, как много времени прошло с тех пор, как я умерла. Крошащаяся бумага напомнила мне о том, что мое похороненное тело тоже разлагается.

И отнесла стихотворения к своему письменному столу, села за него и перечитала их несколько раз. В тот же вечер она показала их Жэню.

— Мне кажется, теперь я понимаю Тун. Ах, любимый, когда я читаю ее слова, мне кажется, что мы давно знакомы… Но тут многое пропущено.

Когда Жэнь купил эти стихи у моего усыновленного брата, он был вне себя от горя и потому прочитал их только сейчас. Их писала юная несмышленая девушка, но когда он вспомнил обо мне, его глаза заблестели и наполнились мечтательным выражением.

— Она бы тебе понравилась. — Он никогда не говорил ничего подобного, никогда не подходил так близко к признанию о том, что мы встречались наяву. От радости я взмыла в воздух.

На следующий день И переписала мои стихи на свежую бумагу. Она сочинила несколько строк взамен тех, что уничтожило время.

Вдруг, пока она писала, с полки упала книга. Она распласталась на полу, и из нее выпало несколько страниц. И подняла их. Это была «истинная» история комментария, который я продиктовала Цзе. Но та вырвала эти страницы и спрятала их. Потом их нашел Жэнь и опять спрятал. Эти клочки бумаги не были старыми, хрупкими или разорванными на мелкие кусочки. Они казались такими же новыми, как и прежде. И отдала их Жэню, и я забылась, глядя на то, как горе переполнило его и пролилось через края его сердца и глаз.

В это мгновение меня озарило. Я захотела, чтобы мою работу опубликовали. Поэтессы, чьи работы были собраны две тысячи лет назад, писательницы, произведения которых мои родители покупали для своей библиотеки, женщины из поэтического общества Бананового Сада не были позабыты; напротив, ими восхищались, потому что их сочинения были напечатаны. Я прошептала о своем желании И и стала ждать.

Через несколько дней она собрала свадебные украшения, завернула их в шелковый шарф и прошла в библиотеку Жэня. Там она положила шарф на стол и подождала, пока он обратит на нее внимание. Он поднял глаза и увидел, что она чем-то озабочена. Жэнь спросил ее, что случилось и что он может для нее сделать.

— Твоя первая жена Тун написала комментарий к первой части оперы, а вторая жена Цзе — ко второй. Ты получил признание благодаря им, но никто не знает и не помнит их имен. Если мы не расскажем правду, и люди не узнают о них, не будут ли они чувствовать себя обделенными, находясь в загробном мире?

— Что, по-твоему, я должен сделать? — осторожно спросил Жэнь.

— Разреши мне опубликовать завершенный комментарий.

Жэнь, вопреки моим ожиданиям, не пришел от этой идеи в восторг.

— Это будет дорого стоить, — заметил он.

— Поэтому я принесла все украшения, подаренные мне в счет выкупа за невесту. Мы можем заплатить за печать, — ответила И.

Она развязала шелковый узелок и показала свои кольца, ожерелья, серьги и браслеты.

— Что ты собираешься с ними делать? — поднял брови Жэнь.

— Отнесу в ломбард.

Ей не следовало ходить в такое место, но я буду рядом с ней, буду вести и защищать ее.

Жэнь с задумчивым видом взялся за подбородок, а затем сказал:

— Все равно этих денег не хватит.

— Тогда я заложу свадебные подарки.

Он пытался отговорить ее от такого безрассудного поступка, изображая строгого и решительного мужа.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь говорил, что ты или две другие мои жены искали славы, — гневно произнес Жэнь. — Талант женщины принадлежит внутренним покоям.


Он никогда не говорил ничего подобного, но мы с И ни капли не испугались.

— Мне все равно, что будут судачить люди, потому что я не ищу славы, — спокойно возразила она. — Я делаю это для твоих жен. Разве они не заслужили признания?

— Но они никогда не мечтали о славе! Пион не оставила ничего, заставившего бы нас предположить, что она мечтает о том, чтобы чужие люди читали ее слова. А Цзе вообще не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она пишет, — продолжил он, стараясь взять себя в руки. — Она знала, в чем состоит долг жены…

— И как, должно быть, они сейчас об этом жалеют!

Они продолжали спорить. И терпеливо слушала мужа, но не сдавалась. Она была так настойчива, что он наконец признался в своем беспокойстве:

— Работа над комментарием погубила Пион и Цзе. Если с тобой что-нибудь случится…

— Ты тревожишься обо мне. Но ты же знаешь, я намного сильнее, чем можно сказать по моему виду.

— Да, и все-таки я переживаю.

Я его понимала. Я тоже беспокоилась об И, но мне был нужен комментарий. Ей он тоже был нужен. Я знала ее много лет, и она никогда не просила ни о чем для себя.

— Пожалуйста, разреши мне!

Жэнь взял И за руки и внимательно посмотрел ей в глаза. Наконец он сказал:

— Я согласен, но у меня два условия: ты будешь хорошо есть и много спать. Если ты почувствуешь недомогание, то в ту же минуту оставишь сочинительство.

И согласилась и немедленно принялась за работу: она стала переписывать заметки, оставленные мной и Цзе в томе, купленном в Шаоси, в новое издание «Пионовой беседки». Потом она передаст его мастерам, которые вырежут наши слова на деревянных плитах[25]. Я забралась в тушечницу и стала водить пальцами вместе с волосками ее кисти, скользящими по бумаге.

В один прекрасный зимний день работа была закончена. И пригласила Жэня в Зал Облаков, чтобы вместе отпраздновать это. В жаровне горел огонь, но в комнату прокрадывался холод. В саду на морозе трещал бамбук, а с неба падал снег с дождем. И зажгла свечу и согрела вино. Затем они вместе с мужем стали сравнивать новые страницы с оригиналом. Эта работа требовала скрупулезности, и я, затаив дыхание, благоговейно наблюдала за тем, как Жэнь переворачивал страницы, останавливаясь в разных местах, чтобы прочитать мои слова. Несколько раз он улыбнулся. Может, он вспоминал о наших встречах в павильоне Любования Луной? Иногда его глаза словно затягивала туманная дымка. Наверное, он думал о том, как я лежала одна в постели и мучилась от тоски.

Он вдохнул, поднял подбородок и расправил плечи. Его пальцы лежали на последних словах, которые я написала при жизни:

«Когда люди живы, они любят. Когда они умирают, они продолжают любить».

— Я горжусь тем, что ты закончила эту работу, — сказал он.

Его пальцы гладили страницу, исписанную моими заметками, и я знала, что он все-таки услышал меня.

Наконец я была вознаграждена. Меня переполняли ликование, восторг, бурная радость.

Глядя на Жэня и И, я понимала, что они чувствуют такой же восторг и блаженство, как и я.

Несколько часов спустя И сказала:

— Кажется, пошел снег.

Она подошла к окну. Жэнь взял новую копию с нашими записями и присоединился к ней. Они вместе открыли окно. Тяжелый снег покрыл ветки блестящей пудрой, которая выглядела как чистейший белый нефрит. Жэнь издал восхищенный возглас, схватил жену в объятия, и они выбежали на улицу, где шел снегопад. Они танцевали, смеялись, падали в сугробы. Я тоже смеялась вместе с ними и радовалась их беззаботности.

Неожиданно что-то заставило меня повернуться, и я увидела, как из свечи вылетают искры и падают на книгу, купленную в Шаоси.

Нет! Я пролетела через комнату, но было слишком поздно. Страницы загорелись, и из комнаты повалил дым. Вскоре прибежали И и Жэнь. Он схватил кувшин с вином и выплеснул его содержимое на огонь, из-за чего он вспыхнул еще ярче. Я была в ужасе и отчаянии. Я не знала, что делать. И стянула с кровати одеяло и потушила огонь.

В комнате стало темно. И и Жэнь, задыхаясь от спешки, упали на пол, вне себя от страха. Жэнь обнял всхлипывающую жену. Я опустилась на пол рядом с ними и свернулась калачиком под боком у Жэня, потому что мне тоже хотелось, чтобы он утешил и успокоил меня. Мы лежали так несколько минут. Затем Жэнь стал медленно и осторожно пробираться по комнате. Он нашел свечу и зажег ее. Лаковый столик был покрыт черными подпалинами. На полу растеклось вино. В комнате было душно от алкогольных паров и воняло горелым гусиным пухом и дымом.

— Неужели это значит, что твои жены не хотят, чтобы их работа оставалась в мире людей? — дрожащим голосом спросила И. — Может, это все устроили духи. Что, если в этой комнате притаился злобный призрак, который хочет уничтожить комментарий?

Они испуганно смотрели друг на друга. Впервые со дня их свадьбы я вернулась на стропила и повисла на балке, дрожа от страха и отчаяния. У меня была надежда, и я лишилась ее.

Жэнь помог И подняться с пола и подвел ее к стулу.

— Подожди меня здесь, — сказал он и вышел из комнаты.

Через минуту он вернулся. Он держал в руках какой-то предмет. Я соскользнула вниз с балки, чтобы посмотреть, что это такое. Оказалось, Жэнь принес новую копию комментария, которую И подготовила для печатников.

— Я уронил ее, когда мы увидели, что начался пожар, — пояснил он, показав ее И. Она подошла к нему, и мы вместе стали с беспокойством наблюдать за тем, как он отряхнул снег с обложки и открыл ее, чтобы убедиться в том, что она не была повреждена. Мы с И облегченно вздохнули. С ней все было в порядке.

— Возможно, огонь был благословением, а не плохим предзнаменованием, — заметил он. — Когда-то записи моей первой жены сгорели в огне. А теперь уничтожен тот том, который я купил для Цзе. Ты понимаешь, И. Отныне вы втроем будете вместе в одной книге. Он сделал вдох и добавил: — Вы так много работали. Теперь ничто не мешает нам опубликовать ваше сочинение. Я обещаю тебе это.

Слезы благодарности голодного духа смешались со слезами третьей жены моего мужа.

На следующее утро И приказала слуге выкопать под сливовым деревом яму. Она собрала пепел и обгоревшие отрывки издания из Шаоси, завернула их в ярко-красное полотно и сожгла поддеревом, после чего эти записи стали частью меня. Они служили напоминанием о том, что случилось, чтобы я — мы — соблюдали осторожность.

Я подумала, что будет неплохо, если несколько человек прочитают мой комментарий, прежде чем он отправится в большой мир. Особенно важным для меня было мнение читателей из поэтического общества Бананового Сада. Я вышла из дома, опустилась к озеру и впервые за шестнадцать лет вновь присоединилась к ним. Теперь они стали еще более знаменитыми, чем тогда, когда я неотступно следовала за ними во время моего добровольного затворничества. К ним пришел успех, и они стали больше интересоваться сочинениями других женщин. Поэтому я просто прошептала им на ухо, что на горе Ушань живет женщина, которая надеется опубликовать удивительное сочинение, и они тут же загорелись энтузиазмом и любопытством. Через несколько дней И получила приглашение присоединиться к поэтессам общества Бананового Сада во время их прогулки по озеру.

И никогда не бывала на таких прогулках и не встречалась с известными женщинами, занимающими столь высокое положение. Она была напугана, Жэнь доволен, а я сильно волновалась. Я сделала все, что могла, чтобы И оказали теплый прием. Я помогла ей выбрать простой и скромный наряд и, когда она вышла из дома, села ей на плечи.

Когда мы остановились у паланкина, который должен был отвезти нас к озеру, Жэнь обратился к ней с напутствием: