Пианино из Иерусалима

– Нет, этого Марина не говорила. – Александра сощурилась – в глаза ей ударили солнечные лучи, пробившиеся между бетонных уродливых коробок. Машина ехала по промзоне, вокруг громоздились склады, застывшие подъемные краны, контейнеры, тут и там виднелись разрушенные дома с обвалившимися балконами. Некоторые здания были обитаемы – на перилах балконов сушилось белье.

– Собирались… – повторил он. Александра видела его внимательный взгляд в зеркале заднего обзора. Глаза у него были голубые, усталые, веки покраснели. – К счастью, так и не поженились. Такие люди, как мы с ней, не должны жить вместе. Короткий роман – да. А семья – нет.

Александра промолчала, удивляясь такой откровенности незнакомого человека. Кроме того, Марина совершенно иначе упоминала об их с Павлом отношениях. «Старый знакомый, она сказала. Старый знакомый, немного за ней ухаживал. Но роман? Планы на свадьбу?»

– Я женился вскоре после нашего с Мариной разрыва, – продолжал Павел. – Собственно, из-за Дианы мы и расстались. Потом мы с женой уехали в Израиль. А сейчас мы разводимся. Это такой тягомотный процесс, вы себе не представляете!

Александра продолжала хранить молчание – она просто не знала, что отвечать. Да Павлу, судя по всему, и не требовались ответы – он говорил много и охотно, как человек, долгое время страдавший от отсутствия слушателей.

– Раздел имущества… Расходы на адвоката… Все, все оплачиваю я! Диана с виду – сущий ангел, но у нее оказались очень острые зубы! Так оно часто бывает. Ей удалось доказать факт моей неверности – она установила в нашей квартире камеры наблюдения, когда я был в отъезде, и естественно, мне об этом не сказала. И теперь я должен ей кучу денег. Это счастье еще, что мы поженились не в Израиле, а в России, иначе она бы с меня с живого шкуру содрала! Здесь развод – это…

Павел сделал такое движение, словно выкручивал из потолка машины невидимую лампочку.

– Пришлось съехать на съемную квартиру, в трущобах… Я официальный банкрот. И самое глупое, что Диана продолжает меня преследовать. Казалось бы – уничтожила человека, так оставь его в покое! Но нет. Она заявляется ко мне без звонка, следит, проверяет, подружилась с квартирной хозяйкой за моей спиной… Боится, как бы я от нее лишний шекель не скрыл. Поэтому я вас к себе и не приглашаю. Во-первых, мне просто негде вас устроить, во-вторых, если Диана заявится, это будет… Неприятно, мягко скажем.

Александра протестующе подняла руки:

– Нет-нет, я прекрасно устроюсь в отеле! У меня есть бронь.

– В каком отеле? В Хайфе?

– Да, сейчас скажу. – Она порылась в сумке, достала распечатку с бронью, зачитала название и адрес. – Бронь на три дня.

– Отлично, это отель у самого моря, – кивнул Павел. – Неплохой. В декабре там должно быть народу немного. У вас дела в Хайфе?

– Мне потом понадобится грузовой морской порт в Хайфе, – сообщила Александра. – А вообще, мне нужен Вифлеем Галилейский.

– Да ну?! – мужчина повернул к ней голову. Машина снова стояла на большом перекрестке, справа и слева затертая фурами. – Бывал там однажды, очень милое местечко. И что там, в этом Вифлееме?

– Надо забрать оттуда старое пианино и отправить в Москву, – улыбнулась Александра. – Работа совсем не творческая, как видите.

– Это какое-то редкое пианино?

– Да вроде бы нет. Просто старое. Семейная реликвия, как я понимаю.

– Перевозка будет стоить бешеных денег, – задумчиво произнес Павел.

– Это дело заказчика, он платит, – сдержанно ответила Александра.

– У меня в морском порту, на таможне, есть старый приятель, он все ходы и выходы знает, – после минутного раздумья сообщил мужчина. – Я с ним свяжусь.

– Это будет здорово! – искренне отозвалась Александра. – Я в Израиле впервые и совсем здесь не ориентируюсь. Я очень вам благодарна!

– Да бросьте, – фыркнул Павел. – Я только рад отвлечься от всей этой мороки с разводом. Бывают дни, когда жить не хочется. Я дал себе слово – как только разведусь, на пару недель уеду в Москву. Нужно переключиться. Очистить голову… Значит, я везу вас в отель, а потом? Когда вы собираетесь в этот сказочный Вифлеем? Туда ведь без машины не доберешься, пожалуй. Насколько я помню, от шоссе туда ходит какой-то местный кислый автобус, пару раз в сутки. Это же просто мошав, да еще на отшибе.

– Я планировала несколько часов отдохнуть, связаться с человеком, у которого должна забрать пианино, и сразу ехать. Сегодня же.

– Ну, тогда мы так сделаем – я вас отвожу в отель, вы занимаетесь своими делами, потом просто позвоните мне и скажете, что готовы ехать. Я через двадцать минут буду у вас, и мы отправимся в Вифлеем.

– Мне неудобно… – начала художница, но Павел ее остановил:

– Бросьте, это вы мне делаете одолжение. Я в последние дни сам не свой. Спать не могу. – Мужчина провел тыльной стороной ладони по щеке, послышалось легкое похрустывание отросшей щетины. – Кто-то снимает стресс алкоголем, а я не люблю этого. Мне нужно на что-то отвлечься. Ничего, что я все время разговариваю? Это я чтобы не уснуть. Ночью глаз сомкнуть не могу, а днем на ходу засыпаю.

– Конечно, говорите! – воскликнула Александра.

– Нет, теперь вы расскажите мне что-нибудь, – усмехнулся Павел.

– О чем?

– О Москве.

– А что?

– Все равно что, – ответил он. – Все равно.





* * *


Она смотрела на море сверху, с балкона восьмого этажа. Серое всклокоченное море, пустая линия пляжа. Справа – очертания порта, вдали – трубы. Слева – закрытые кафе, дорожка для пробежки и вдали – трубы. Далеко в море Александра различала очертания нескольких судов. Дул сильный ветер, растрепанные пальмы яростно шумели ветвями, похожими на плавники летучих рыб. Пока Александра отсыпалась после ночного перелета, ясное утро сменилось темным днем. С моря шли грозовые тучи.


Александра запахнула на груди махровый халат, еще раз жадно вдохнула морской воздух и вернулась в номер. Художница проспала чуть больше трех часов, настежь открыв дверь на балкон и глубоко зарывшись в гостиничные белые одеяла, но у нее было ощущение, что она великолепно отдохнула. Перевалило за полдень.

Широкая кровать манила снова прилечь, но Александра присела в одно из кресел и взяла телефон, поставленный перед сном на подзарядку. Звук она на время сна отключила и теперь обнаружила два неотвеченных вызова. Марина Алешина и Илана. В телефоне заказчица была записана просто по имени, ее фамилия была Александре до сих пор неизвестна, но значилась где-то в бумагах – на прощание Илана, помимо аванса и картины, вручила художнице синий пластиковый конверт с бумагами, среди которых была и копия ее паспорта. Илана выступала получателем груза, который предстояло отправить из Израиля в Москву.

Отчаянно хотелось кофе. Александра с удовольствием обнаружила чайный уголок – на столике стоял электрический чайник, чашки и поднос с пакетиками растворимого кофе, чая, сахара. Спускаться в ресторан или кафе не хотелось. Звонить и заказывать кофе в номер не хотелось. Хотелось просто смотреть на море.

– Потрясающе, – сказала она через несколько минут, выходя на балкон с чашкой дымящегося черного кофе. Она высыпала туда все пять пакетиков. Получился горький напиток не самого приятного вкуса. Тем не менее ей удалось очнуться от сонливости. – Просто потрясающе!

Замечание, конечно, относилось к морю, которое продолжало набрасываться на прибрежный песок, еле различимый под хлопьями серой пены. Александра присела в плетеное кресло, изрядно отсыревшее, и, поставив чашку на плиточный пол, набрала номер Марины.

– Добралась? – немедленно раздался в трубе знакомый сочный голос. – Павел мне тут ночью писал, просил твои приметы и фото. Встретил?

– Встретил, отвез в отель, обещает помогать с отправкой груза. Просто золотой человек!

Марина засмеялась:

– Ну, я бы сказала, что это не чистое золото, а позолота, и довольно тонкий слой! Иногда на него находит желание быть милым, оказывать услуги, причем от чистого сердца, вполне бескорыстно. Но вообще, это не самый приятный человек, с которым мне довелось общаться. Надеюсь, он изменился и тебе с ним больше повезет. Сама знаешь: что одному – яд, другому – мед…

– Да у меня нет никаких планов на него, – улыбнулась в трубку Александра.

– И не надо! – горячо поддержала ее Марина. Пожалуй, излишне горячо, как показалось художнице. – Нельзя связываться с мужчиной, который угрожает самоубийством, если его отвергли.

– Мне такие кавалеры не попадались, но ты права – это слишком сильные страсти. Я человек тихий, скромный.

– Нет, ты не подумай, что у меня тут есть какая-то личная заинтересованность, – продолжала подруга. – Но я просто обязана тебя предупредить. Паша очень влюбчивый. И ужасно тяжело переживает поражения.

– У него не будет времени в меня влюбиться, – рассмеялась Александра. – Сейчас я ему позвоню, и мы поедем куда-то в деревню, как я поняла. А потом в морской порт. И если все пойдет хорошо, я надеюсь уже завтра улететь в Москву. Мне надо готовиться к аукциону.

– Да пес с ним, с аукционом, – вздохнула Марина. – Неужели так не терпится вернуться в нашу слякоть? У тебя там море где? Рядом?

– Метрах в пятидесяти. Я на него смотрю.

– Зараза, – с чувством прокомментировала ее ответ подруга.

Перебросившись с Мариной еще парой реплик, Александра закончила разговор. И поняла, что тянет время – прежде всего она должна была позвонить Илане. Она не могла решить, стоит ли сообщать заказчице, что звонил Генрих? Его звонок был по меньшей мере неприятен. «И могут быть проблемы, несмотря на то что картина ему не принадлежит!»

Пока она размышляла, Илана позвонила сама – ее имя отразилось на экране ожившего смартфона.

– Вы не брали трубку, я уже пыталась дозвониться. – Голос казался на удивление близким и молодым. – Как добрались? Где вы, в Хайфе? В отеле? Уже были в Вифлееме?

– В Вифлееме? – Александра пригладила ладонью растрепавшиеся на ветру волосы, словно стараясь унять заодно и разбегавшиеся мысли. – Нет, но я сейчас туда собираюсь. Надеюсь вечером порадовать вас новостями.

– Ничего не случилось?

Вопрос поставил художницу в тупик. Она вопросительно посмотрела на свое отражение в балконном стекле.

– Все в порядке, – осторожно ответила она. – А что? Что-то может случиться?

– Всегда что-то может случиться, – невозмутимо заметила Илана. – Просто голос у вас был такой… Напряженный. Вы должны мне сразу сообщать обо всех затруднениях, вы помните, я вам говорила? О любых, самых мелких. Да вообще обо всем, до мелочей.

– Да, да, конечно… – Александра, наконец, решилась. – Знаете, о первом затруднении я вам уже могу сообщить.

И передала заказчице содержание вчерашнего телефонного разговора с Генрихом.

– Ваш супруг ясно заявил, что против отправки картины в Израиль и против того, чтобы пианино ехало в Москву, – подытожила Александра. – Я думаю, вы должны это знать.

– А я знала, – спокойно ответила Илана. – Жаль, что он вас смутил. То, что он против, не должно вас волновать. Я банкет заказываю, я за него и плачу. Он не имеет никакого права вам указывать.

– Примерно это я и постаралась объяснить вашему супругу, – вздохнула Александра. – Что мне ему сказать, если он позвонит еще раз?

– Он не позвонит. – Голос Иланы прозвучал жестко, и художница была готова поклясться – в нем ясно слышались презрительные нотки. – Обычно ему хватает одной отповеди. Я с ним сама разберусь. Давайте не будем больше это обсуждать. Лучше повторим ваши действия. Вы едете в Вифлеем и обращаетесь по адресу, который я вам дала. Вы должны найти Ракель Хофман, она работает гидом-волонтером в Музее истории мошава. Утром я написала ей, что вы приехали. Она готова принять картину и передать вам пианино. Платить ничего не надо. Картина передается в дар Музею мошава. Пианино, как думала Ракель, тоже являлось экспонатом музея, но потом выяснилось, что ни в одной описи оно не значилось. Так что это просто старый, не имеющий никакой ценности инструмент, который много лет простоял в сарае. Ракель с удовольствием от него избавится. Она предупредила, что пианино в плохом состоянии. Все предельно ясно, так?

Александра кивнула, забыв, что собеседница не может ее видеть.

– Вы отправляете пианино в Москву, и ваша миссия выполнена, – закончила Илана. – Только не откладывайте визит на завтра. Я заинтересована в том, чтобы все совершилось как можно быстрее. И без того много времени потеряно с Филом. Я должна была сразу понять, что на него где сядешь, там и слезешь…

– Я постараюсь сегодня же все и закончить, – пообещала художница. – Что ж, если вопросов больше нет, я приступлю немедленно.

– И да, если вам снова будет звонить Генрих, просто не отвечайте, – раздалось в трубке. – У него и всегда-то характер был неважный, а с возрастом и вовсе испортился. Каждый день новая блажь или новые страхи. Удачи!

И она дала отбой.

Александра взглянула на часы и набрала номер Павла. После нескольких долгих гудков ей ответил сонный голос. Художница поспешила извиниться:

– Я вас разбудила? Все, кладу трубку.