Пианино из Иерусалима

– Я видела, что у него депрессия. Знала с его слов, что у него проблемы. И в личной жизни, и материальные. Но… Моей роли тут нет. Никакой!

– Знаете, здесь, в Израиле, считается… – Ракель тщательно подбирала слова. – Что если женщина пошла в ресторан с мужчиной, а потом поехала к нему домой, то она… Они…

– Но это совсем необязательно! – У Александры дрожали губы. – Это не подразумевает… Я могу сидеть с мужчиной в ресторане, поехать к нему домой, оценивать коллекцию или что-то обсудить… И никто не имеет права мне сказать, что я… Что мы с ним… Я не привыкла к такому!

– Израильская полиция привыкла, – тихо ответила Ракель. – Анне было пятнадцать лет, и ее спокойно облили грязью, когда она пропала. А когда вскрытие трупа показало, что она уже не была невинна… Грязь полилась рекой. Не знаю, откуда все это узнали.

Обе женщины замолчали. Ракель заговорила первой:

– Спасибо, что рассказали о его смерти. Полиция может меня допрашивать. Никогда не забуду тех допросов… Я вела себя как дура. Сейчас буду готова.

– Я должна была все рассказать. Если вас будут спрашивать, рассказывайте, пожалуйста, все, как было. Тогда мы будем говорить одно и то же. Скрывать нам нечего. Никто не виноват.

– Да, никто… – Ракель говорила пустым, выцветшим голосом. – Но почему он это сделал?!

– Это известно только ему. И да, – добавила Александра после паузы. – Не исключено, что это убийство. Но это только версия.

В трубке послышалось короткое восклицание, затем наступила тишина. Художница обеспокоенно окликнула собеседницу:

– Ракель? Вы еще здесь?

– Да, – хрипловато ответила та. – Убийство?! Вы сказали, что он повесился!

– Может быть, его удавили, а потом повесили, имитируя самоубийство. Но точно еще неизвестно.

Трубка вновь замолчала.

– Ракель?

– Я хотела спросить, – проговорила та, медленно и неуверенно. – С вами… Лично с вами в эти последние дни ничего странного не случалось? Вам не угрожали?

– Мне никто не угрожал, но… – Александра остановилась. – У меня создалось впечатление, что в Израиле за мной следил один человек. Но я могу ошибаться.

– Расскажите, – изменившимся голосом попросила Ракель.

– Один раз я видела его в половине третьего ночи, после того как мы с Павлом впервые были у вас. Странная вещь – он просто стоял возле своей машины и смотрел прямо на мой балкон. Он видел меня и смотрел на меня, я уверена. Но это бы ничего. Портье выяснил у охранника, что этот мужчина въехал на стоянку отеля по фальшивой брони и не заселялся.

– Что за машина?

– Синий «опель», так сказал охранник. Водитель – израильтянин, сказал охранник. Я могу его описать – очень высокий, худой, резкие черты лица, коротко остриженные седые волосы. Одевается в черное и серое, классический стиль. Во второй раз я увидела его в Бен-Гурионе, в дьюти-фри, и сразу узнала. Но в Москву он со мной не летел. Он сел на какой-то другой рейс.

– Мне все это ничего не говорит, – ответила Ракель. – У нас в мошаве нет никого похожего. Но…

– Пожалуйста, скажите то, что вы хотите сказать! – Александра сама не знала, как у нее вырвались эти слова. – Я чувствую, что и с вами что-то происходило.

– Ничего особенного, но… После вашего первого посещения ко мне заходили соседи, задавали вопросы. Спрашивали, кто вы, откуда? Родственница или как? Зачем вы приезжали? Кому понадобилось это старое пианино в Москве? Люди у нас очень любопытные. Картина так и стояла на стуле, про нее тоже расспрашивали. Даже сфотографировали и тут же выложили в группе вотсап нашего мошава. В Израиле, знаете, очень любят все фотографировать и создавать группы в вотсапе по любому поводу. И еще – вмешиваться не в свое дело.

– И… Что вы рассказали обо мне?

– Ничего. Но один раз меня спросили, почему вы не остановились у меня, а я ответила: почему гостья должна жить в моем маленьком доме, если она живет в отличном отеле в Хайфе? И сказала в каком.

У Александры замерло сердце.

– А кто именно спрашивал вас об отеле?

– Камински, они вдвоем приходили, муж и жена. Гуляли и зашли. Они живут в том самом доме напротив башни, я вам показывала. Это из их окна был нарисован пейзаж за окном.

– А этот Камински не похож на человека, которого я описала? У них нет синего «опеля»?

– Нет, – уверенно ответила Ракель. – Он под ваше описание не подходит. Да и не стал бы он заниматься всякими подозрительными делами. Камински – уважаемые люди, врачи, и муж, и жена. Их сын недавно женился и уехал в Тель-Авив. У них две машины, белая «тойота» и серый «хёндай».

– Но пейзаж в их окне имеет какое-то отношение к убийству вашей сестры, вы понимаете? – с нажимом произнесла Александра. – Я прорвусь к этому Генриху Магру, даю слово. Илана еще не ответила вам?

– Нет, и, кажется, не собирается.

– Напишите на ее мейл письмо для ее мужа. Она обещала распечатать его и подсунуть мужу под дверь. Он перестал с нею общаться. Этот Генрих Магр, похоже, несколько странный человек.

– Она тоже странная! Не отвечает на мои письма и не желает говорить по телефону.

– И все же напишите!

– Я напишу, – ответила Ракель. Ее голос потускнел. – Но я давно перестала верить, что получу ответы на свои вопросы.

– Возможно, именно сейчас вы их и получите. – Александра сама удивлялась своей уверенности. – Что-то меняется, вы чувствуете? Что-то происходит.


– Да, но я боюсь сделать что-то… Повредить кому-то. Вот – вашего знакомого убили. Это пианино так и должно было оставаться в контейнере. Оно приносит несчастье.

– Несколько сгнивших досок не могут принести несчастье, – твердо ответила художница. – Несчастье приносят только люди.

– Вы атеистка?

– Наверное, нет. Я верю в высшую волю, в Провидение, если хотите. Чем дольше живу, тем больше верю. Я не люблю говорить на эти темы, извините.

Повисла пауза. Ракель заговорила с трудом, запинаясь:

– Я сказала только Камински, где вы остановились. Кто еще мог знать адрес вашего отеля?

– Моя заказчица. Илана Магр. Это она помогла забронировать отель. Но мне не в чем ее обвинять, понимаете? Она просто помогала оформить бронь.

Александра подошла к окну. Совсем рассвело. В переулке появились прохожие – они шагали по рыхлому бурому снегу нахохлившись и походили на призраков.

– Когда вы позвонили и сказали, что вашего знакомого убили… – нерешительно заговорила Ракель, – я забыла о том, что хотела вам рассказать. Мне вспоминаются все новые подробности. Я тогда хотела все забыть, но не смогла. Вспоминаю то одно, то другое. Когда нашли Анну, там, в канаве… платье я узнала сразу. Хотя оно уже было ни на что не похоже. Как и тело. А вот туфель на трупе не было. И я еще долго надеялась, что дело раскроют, потому что из-за этих туфель было много шума.

– А что не так с туфлями? – Александра следила за собакой, пытавшейся пересечь переулок. Рыжий сеттер по брюхо проваливался в снег, выпавший за ночь.

– Понимаете, Анна очень любила ходить босиком. Она и на картине изображена босиком, вы заметили? Но убежать из дома без обуви… Туфли так и не смогли найти ни в могиле, ни в канаве, ни в полях. Следователь заинтересовался этим. Попросил показать ее обувь. Я нашла сандалии, ботинки… Так вот – размер не подошел трупу. У трупа была нога на размер больше.

– Но как…

– А вы знаете, что волосы у трупа растут и после смерти? – голос Ракели зазвенел. – Я говорила вам, что Анна за два дня до исчезновения остригла волосы и покрасила их в каштановый цвет? Так вот. Когда труп отмыли, обнаружилось… Что волосы не красили. Это был естественный цвет! Они отросли у корней, после смерти. Я всем говорила, что это, может быть, не Анна, она ведь была блондинка. Но меня никто не слушал. Они считали, что я верю в то, во что хочу верить. Мне едва исполнилось одиннадцать лет, когда ее нашли. И я была совсем одна. Дело закрыли.





* * *


Иногда после сильных нервных потрясений Александре удавалось сделать то, что не удавалось в спокойные минуты, – внезапно заснуть. Это всегда были глубокие черные сны без сновидений. Из этой бездны ее вырвал телефонный звонок.

Она ожидала услышать кого угодно – Гурина, Марину, Илану, аукциониста из «Империи»… Но в телефоне раздавался хрипловатый, густой баритон Стаса – ее бывшего соседа по старой мастерской.

– Саша? Аве тебе! Идущие на смерть приветствуют тебя!

– Привет и тебе, гладиатор, – она невольно улыбнулась. Художница взглянула на часы – была половина двенадцатого. – Что случилось?

Скульптор, прежде обитавший в доме Союза художников двумя этажами ниже, подыскал себе мастерскую в Пушкино, когда в особняке началась реконструкция. Раньше они виделись чуть не каждый день, перехватывали друг у друга деньги взаймы, если случалась нужда… Стас, впрочем, почти никогда не нуждался – он давно оставил все амбиции и делал портретные бюсты для надгробий. «Если бы не богатые вдовы, – говаривал он, – мне бы давно конец!» Беда была в том, что деньги у него никогда не задерживались – Стас любил шумные компании, щедро одаривал безденежных друзей… Но самой большой статьей расходов были его многочисленные романы – он ухаживал пышно, с гусарским размахом, с древнеримским фатализмом – до последней копейки. С Александрой его связывала многолетняя сердечная дружба, в которой не было и намека на возможность романтических отношений. Они были не только соседи, но и соратники по цеху, а также «братья по несчастью», как часто говорил Стас.

– Да случилось кое-что. – В трубке раздался вздох. – Марья меня вышибла на улицу. Стою вот с узелком, как ежик в тумане. Не знаю, куда податься. Понимаешь, если я к приятелям поеду, я обязательно с ними запью. А мне работать надо, я взял аванс. Можно на три денька к тебе приземлиться? Потом Марья отойдет, и я вернусь.

– Опять роман завел? – осведомилась Александра, садясь в постели.

– Да какой там роман, – с досадой ответил Стас. – Так, соблудил. Все во грехе живем. А Марья прямо на дыбы взвилась, будто в первый раз…

Александра уже смеялась. Марья Семеновна, знаменитая на весь Китай-город нянька и прислуга Стаса, была бесконечно предана ему и неистребимо, люто ревнива. Сколько ей было лет – семьдесят или больше, – никто не знал и спросить бы не решился. Зимой и летом эта «муза», как называл ее скульптор, расхаживала по району в мужском пальто, в мушкетерской шляпе с петушиными облезлыми перьями, очень напоминая неосведомленным прохожим городскую сумасшедшую. Но сумасшедшей Марья Семеновна как раз не была – обладая цепким умом и железной волей, она умела сдерживать буйные порывы своего подопечного. Говаривали, что иногда, после особенно скандальных выходок, она его даже била.

– Приезжай, конечно, – ответила она. – Поспишь на коврике в углу. Адрес помнишь?

– Еще бы! – радостно воскликнул Стас. – Я же сам и помогал тебе переезжать! Точно не стесню? Ты… одна?

– Я всегда одна, – легко ответила Александра. – Ты же знаешь. А с тобой будет даже веселее. У меня сейчас не самые простые времена.

– Деньги есть! – заверил ее скульптор.

– У меня тоже есть. Не в них дело.

– Значит, точно, не самые простые времена, если дело не в деньгах, – вздохнул Стас. – Дождешься меня?

– Да, только никуда не сворачивай по дороге. У меня куча дел.

– Я в Пушкино, возле стоянки такси, – ответил он. – Через час максимум буду у тебя.



Стас явился через полтора часа.

– Пробки, – загудел он с порога, – пятница, пес бы ее взял! Все потащились в Москву за подарками… до Нового года еще чуть не месяц, а уже все с ума сошли…

Великан-скульптор обнял ее, расцеловал в обе щеки и, отстранив от себя, заявил: