Песня Свон

- Конечно, будет! Черт побери, когда же они придут сюда и вызволят нас? Когда придут?

- Скоро, мама.

Девочка повзрослела после взрыва на годы, подумал Джош.

- Я видела во сне Блейкмен, - сказала Дарлин. - Ты и я... шагали и я видела старый дом... прямо перед нами, через поле. И солнце... солнце светило так ярко. О, это был чудесный день. А я посмотрела через поле и увидела отца, стоявшего на крыльце... и он махал мне рукой, чтобы я перешла через поле. Он не... не ненавидел меня больше. И вдруг... из дома вышла моя мама и стала на крыльце рядом с ним... и они держались за руки друг друга. И она позвала:

- Дарлин! Дарлин! Мы ждем тебя, девочка! Приди в дом!

Она затихла, слышалось только ее хриплое дыхание.

- Мы... мы уже пошли было через поле, но мама сказала: "Нет, родная! Только ты одна. Только ты одна. Маленькой девочке не надо. Только ты одна". А я не хотела идти через поле без моего ангелочка, мне стало страшно. Мама сказала: "Маленькой девочке нужно идти дальше. Идти далеко-далеко. О... я хотела перейти через поле... я хотела... но я не смогла.

Она нашла руку Свон.

- Я хочу домой, родная.

- Все хорошо, - прошептала Свон и пригладила мокрые от пота остатки волос матери. - Я люблю тебя, мама. Я так люблю тебя.

- Ох... все у меня было плохо, - в горле Дарлин послышалось рыдание. - Все к чему я прикасалась... становилось плохим. О, Боже... кто присмотрит за моим ангелочком? Я боюсь... Я так боюсь.

Она стала безудержно рыдать, а Свон держала на руках ее голову и шептала:

- Мама. Я тут. Я с тобой.

Джош отполз от них. Залез в свой угол и свернулся, желая забыться.

Он не знал, сколько прошло времени, может, несколько часов, когда услышал рядом шум. Он сел.

- Мистер? - голос Свон был слабый и горестный. - Я думаю, моя мама ушла домой.

Она вздохнула и стала плакать и стонать одновременно.

Джош обнял ее, и она прильнула к его шее и заплакала навзрыд. Он чувствовал, как бьется ее сердечко, и ему хотелось закричать от злобы, и если бы кто-нибудь из тех горделивых дураков, которые нажимали кнопки, был где-нибудь поблизости, он бы свернул им шеи, как спички. Мысли о тех многих миллионах, может быть лежащих мертвыми, терзали сознание Джоша, также как мысли о том, какой величины вселенная, о том, сколько миллиардов звезд мерцают в небесах.

Но сейчас у него на руках была маленькая плачущая девочка, и ей никогда уже не увидеть мир, таким, каким он был. Что бы ни случилось, она навсегда будет мечена этим моментом, и Джош знал, что он тоже. Потому что одно дело знать, что там наружи могут быть миллионы безликих мертвых, и совсем другое знать, что женщина, которая дышала и говорила, и чье имя было Дарлин, лежит мертвая на земле меньше чем в десяти футах от тебя.

И он должен похоронить ее в этой земле. С помощью сломанной лопаты и топора выкопать, стоя на коленях, могилу. Похоронить ее поглубже, чтобы микробы во тьме не выкарабкались.

Он чувствовал на своем плече слезы девочки, и когда он хотел погладить ее по волосам, пальцы его нащупали волдыри и щетинку вместо волос.

И он помолился Богу о том, что если им суждено умереть, то чтобы ребенок умер раньше него, чтобы ей не оставаться одной с мертвыми.

Свон выплакалась, она в последний раз всхлипнула и обессилено привалилась к плечу Джоша.

- Свон? - сказал он. - Я хочу, чтобы ты какое-то время посидела тут и не двигалась. Послушайся меня, а?

Она не отвечала. Наконец кивнула. Джош посадил ее рядом, взял лопату и топор. Он решил выкопать яму как можно дальше от угла, где лежала Свон, и стал отбрасывать солому, битое стекло и расщепленное дерево. Правой рукой он нащупал что-то железное, зарытое в рыхлой земле, и сначала подумал, что это одна их банок, которую нужно сложить с другими.

Но это было нечто другое, узкий длинный цилиндр. Он взял его обоими руками и пальцами прошелся по нему.

Нет, это не банка, подумал он. Нет, не банка. Боже мой, о, Иисусе!

Это был фонарик и, судя по весу, в нем были батарейки. Большим пальцем нашел кнопку. Но не решался нажать ее, потом закрыл глаза и прошептал:

- Пожалуйста, пожалуйста. Пусть он еще работает. Пожалуйста.

Он сделал глубокий вздох и нажал кнопку.

Ничего не изменилось, ощущение света на его закрытых веках не появилось.

Джош открыл глаза и посмотрел в темноте. Фонарик был бесполезным.

На мгновение ему захотелось смеяться, но потом лицо его исказилось от злости и он крикнул:

- Чтоб тебя черт побрал!

Он уже отвел руку назад, чтобы разбить фонарь на куски об стену.

Но в ту секунду, как Джош был готов швырнуть его, фонарь вдруг мигнул и на его лампочке появился слабый желтый огонек, однако Джошу он показался ярчайшим, самым чудесным светом. Он чуть не ослепил его, но затем мигнул и снова погас.

Он яростно затряс его, свет играл в игрушки, вспыхивая и погасая снова и снова. Тогда Джош просунул два пальца под треснувшую пластмассовую линзу к крошечной лампочке. Осторожно, дрожащими пальцами, он слегка повернул лампочку по часовой стрелке. На этот раз свет остался: смутный, мерцающий, но все-таки свет.

Джош опустил голову и заплакал.


22. ЛЕТО ЗАКОНЧИЛОСЬ

Ночь застала их на Коммунипо Авеню на развалинах Джерси-Сити, прямо к востоку от Ньюаркского залива. Они нашли костер из обломков, горевший внутри здания без крыши, и Сестра решила, что в этом месте они сделают привал. Стены здания защищали от холодного ветра, и тут было много горючего материала, чтобы поддерживать костер до утра; они сгрудились вокруг костра, потому что уже в шести футах от него было как в морозильнике.

Бет Фелпс протянула руки к огню.

- Боже, как холодно! Почему так холодно? Ведь еще июль!

- Я не ученый, - отважился Арти, сидевший между ней и латиноамериканкой, - но я думаю, что взрывы подняли столько пыли и мусора в воздух, что из-за этого с атмосферой что-то произошло - искривление солнечных лучей или что-то в этом роде.

- Я никогда... никогда раньше так не мерзла! - Зубы у нее стучали. Я просто не могу согреться!

- Лето закончилось, - сказала Сестра, роясь в своей сумке. - Думаю, что лета теперь не будет.

Она вытащила ломтики ветчины, намокшие остатки хлеба и две банки анчоусов. В ее сумке, заметно пострадавшей от воды, были еще и другие вещи, найденные сегодня: маленькая алюминиевая кастрюля с пластмассовыми ручками, маленький нож с заржавленным лезвием, банка растворимого кофе и одна толстая садовая перчатка без двух отгоревших пальцев. На дне лежало стеклянное кольцо, которое Сестра не вынимала, не трогала с того момента, как они выбрались из туннеля. Она берегла это сокровище, чтобы рассматривать его и касаться, на будущее, как самый сладкий кусок, оставляемый напоследок.

Никто из них не заговаривал о Голландском туннеле. Он казался будто бы таинственным кошмаром, чем-то, что им хотелось забыть. Но теперь Сестра чувствовала себя сильнее. Они прошли через туннель. Они могли теперь пройти через подобное и в другую ночь, и в другой день.

- Берите хлеб, - сказала она им. - Вот. Не налегайте на ветчину.

Она жевала намокший кусок хлеба и наблюдала, как ест латиноамериканка.

- У тебя есть имя? - спросила Сестра.

Латиноамериканка смотрела на нее без интереса.

- Имя.

Сестра сделала в воздухе, как будто писала.

- Как тебя зовут?

Латиноамериканка была занята тем, что рвала ломтик ветчины на маленькие, на один глоток, кусочки.

- Может, она тронутая? - сказал Арти. - Понимаете, может, потеря ребенка сделала ее тронутой? Как вы думаете, такое может быть?

- Может, - согласилась Сестра и проглотила хлеб, отдававший на вкус пеплом.

- Думаю, что она пуэрториканка, - гадала Бет. - Я собиралась заняться изучением испанского в колледже, но потом занялась музыкой.

- А что ты... - Арти запнулся.

Он слабо улыбнулся и затем улыбка пропала.

- Чем вы зарабатывали на жизнь, Бет?

- Я была секретаршей в компании Хольмхаузен по поставкам графита, на Одиннадцатой Западной. Третий этаж, угловой офис. Здание Броуорд. Я секретарша мистера Олдена, вице-президента. Я имею в виду, он был вице-президентом.

Она помолчала, пытаясь вспомнить.

- У мистера Олдена болела голова. Он попросил меня сходить через улицу в аптеку и купить ему бутылочку экседрина. Я помню... Я стояла на углу Одиннадцатой и Пятой в ожидании светофора. Парень приятной наружности спросил меня, не знаю ли я, где есть саши-ресторанчик, я сказала, что не знаю. Светофор переключился, и все стали переходить улицу. Но мне хотелось продолжить разговор с парнем, потому что он, по правде говоря, был остроумным и... Я ведь вправду не многих встречала парней, с кем бы хотелось погулять. Мы уже наполовину перешли, он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: "Меня зовут Кейт. А вас?"

Бет грустно улыбнулась и покачала головой.

- Мне так и не пришлось ему ответить. Мне запомнился громкий ревущий звук. Потом... Мне кажется, кто-то схватил меня за руку и сказал, что надо убегать. Я побежала. Я бежала, как никогда, и слышала, как кричат люди, и, наверное, я тоже кричала. Все, что я запомнила, было то, как кто-то сказал: "Она еще жива". Я обезумела. Конечно, я еще жива! Почему бы мне еще не жить? Я открыла глаза, надо мной склонились мистер Каплан и Джек.

Взгляд Бет был направлен на Сестру.

- Мы... мы не единственные, кто выжил после этого, а? Я имею в виду... не только же мы, а?

- Сомневаюсь. Те, кому это удалось, вероятно, ушли на запад, или на север, или на юг, - сказала Сестра. - Наверняка им точно не было причины идти на восток.

- Боже мой! - резко выдохнула Бет. - Моя мама и папа. Моя маленькая сестра. Они живут в Питтсбурге. Как вы думаете... Питтсбург похож на то, что здесь, а? Я имею в виду, Питтсбург может быть в порядке, правда?

Она украдкой оскалилась в улыбке, но глаза были дикими.

- Что там было бомбить в Питтсбурге, правда?

- Правда, - согласилась она и сосредоточилась на открывании банки с анчоусами маленьким ключом. Она понимала, что соленость анчоусов может вызвать жажду, но еда есть еда.

- Кто-нибудь хочет?

Она подцепила пальцем кусочек филе и положила его в рот, вкус рыбы чуть не обжег ей язык, но она проглотила ее, рассудив, что в рыбе есть то ли йод, то ли что-то еще полезное. Арти и Бет взяли по рыбке, а латиноамериканка отвернулась.