Песнь призраков и руин

Неужели он дрожит? Даже не обратил внимания. Но на сей раз панической атаки не последовало. Буря в мозгу утихла, не начавшись. Рядом с этой девицей отчего-то ощущается такое… спокойствие. Умиротворение.

Малик собирался что-то ответить, но его собеседница вдруг повернулась к окну.

– Слышишь?

Парень осекся и прислушался.

– Ничего не слышу.

– Вот именно. Облава, похоже, окончена.



Мир снаружи был тих и печален. Лишь разбросанные по мостовым вещи и битые стекла окон свидетельствовали о происшествии. Малик и служанка осторожно петляли между ними, навострив уши на случай, если город в этот час окажется все-таки не таким пустынным, каким казался. А вот и темный народец вернулся, гурьбой следует за Маликом – впрочем, на более почтительном расстоянии, чем обычно, – и злобно шипит всякий раз, когда девушка (невольно, разумеется) глянет в их сторону.

Странная парочка обогнула Речной рынок, где как минимум каждая пятая палатка оказалась изодрана или снесена. Повсюду бродили и с плачем звали пропавших родных сбитые с толку дети, а те из взрослых, кому посчастливилось пережить облаву целыми и невредимыми, со страхом пятились, завидев незнакомцев.

– Как же это все могло произойти? – изумленно проговорила служанка, оглядывая побоище глазами, широко раскрытыми от изумления и ужаса.

– Как-как. От Дозора защиты нет, – пробормотал Малик.

Дома, в Эшре, поводом для облавы мог стать любой сигнал о любом предполагаемом «непорядке», а жертвой ее – любой уличенный в любой мелочи вроде задержки с уплатой подати зиранскому правительству или просто косого взгляда на стража порядка. Каждому эшранцу с рождения известно: виновен ты не виновен, а лезвие меча, приставленного к горлу, всегда одинаково прохладно.

Однако зачем ради такого дела понадобилось развертывать Дозор – по-прежнему неясно. Что-то неладное творится в городе, что именно – Малик понятия не имел, и интуиция подсказывала, что лучше и не знать.

– Вот как Зиран обращается с бедными, с бесправными, с иностранцами. Со всеми, у кого недостанет сил постоять за себя.

– Ну ладно, мне надо скорей домой, во дворец. – В янтарных глазах девушки мелькнул гнев.

Только теперь Малик осознал, какую жизненно важную возможность упустил: выспросить побольше о принцессе Карине у человека, живущего прямо в Ксар-Алахари! Может, если признаться, что он – один из победителей, она охотнее станет ему содействовать?

Но прежде чем лже-Адиль успел открыть рот, девушка сама спросила:

– Ты загадки хорошо умеешь разгадывать?

– Думаю, да. Относительно.

– Тебе никаких мыслей не навевает выражение «Тьма За Пределами Тьмы»? И еще: «Боги, Которых Нет»?

Нашла, однако, какими вопросами задаваться в такое время. Малик аккуратно обошел очередную груду битого стекла и задумался.

– Насчет первого не знаю, а второе, вероятно, относится к кому-то или чему-то, чему люди поклоняются, но напрасно, потому что ничего священного в нем нет.

– То есть поклоняются недостойным поклонения… – Глаза девушки загорелись. – Например, кеннуанским фараонам?

Малик пожал плечами. О Кеннуа он ведал мало.

Миновав один из торговых рядов, окружавших площадь Джехиза, юноша и девушка встретили большую группу людей, толпившихся у входа в лавку – по-видимому, кожевенную. Люди эти оживленно переговаривались голосами громкими и грубоватыми – казалось, они знать не знали или не хотели знать о том, что произошло в нескольких кварталах отсюда.

– У меня сестра во дворце служит. Говорит, Пустельга-то погибла. Говорит, собственными глазами видела, как она замертво грохнулась.

Служанка вдруг застыла на месте и прислушалась.

– Говорят, это дочуркиных рук дело, – серьезно проговорил мужчина, у которого золотых зубов явно было больше, чем настоящих. – Помните, Пустельга сама когда-то пришла к власти таким образом: пришила всю родню, простите за выражение. А как же еще? Вам не кажется странным, что все, кто стоял выше ее в линии наследования, вдруг ушли из жизни одновременно?

– Не смей так говорить о Хаиссе Сарахель! – Из лавки, вытирая на ходу руки о фартук, выскочил какой-то старик. – Она наша царица, а ты возводишь на нее напраслину!

Тут на другом конце прилавков показался отряд в шестеро воинов. Малик прикусил щеку, попятился, правая рука его инстинктивно дернулась к резинке на запястье.

– Пошли скорей, – торопливо зашептал он, но девушка его не слушала.

Она решительно направилась прямо к компании подвыпивших болтунов.

– А ты кто такой, чтобы мне указывать, как и о ком говорить? – прорычал обвинявший Карину в убийстве.

– Стыдись. Хаисса Сарахель рассудительно и мудро правит нами чуть не сызмальства! Только благодаря ей страна процветает уже столько лет.

– Если она так печется о народе, то что же не вышла к нему на Церемонию Открытия? Эта сука сдохла, вот и все!

– Это все сплетни и наговоры.

– Ты, кажется, обвинил меня во лжи?


Дальше ситуация развивалась стремительно – в воздухе сплошным шквалом замелькали руки, ноги и лезвия кинжалов. Воины приближались поспешным шагом, надо было что-то делать, пока не начался общий хаос, но что мог сделать Малик?..

– НИКОМУ НЕ ДВИГАТЬСЯ!

И все застыли на месте.

Малик только рот разинул: его попутчица одним прыжком вскочила на ближайшую уличную тумбу и одним окриком приковала к себе внимание всей толпы.

– Вы только посмотрите на себя. Взрослые люди, а деретесь и скандалите, как несмышленые дети! – что есть мочи орала она. – С Хаиссой Сарахель всё в порядке.

– Тебе-то откуда знать? – гаркнул кто-то из группы перед лавкой.

Сердце Малика бешено заколотилось, и он тихонько отошел подальше от удивительной служанки. Львиные глаза – не львиные, а пропадать вместе с ней резона нет.

Повисла напряженная тишина, все затаили дыхание. Девушка на тумбе медленно стянула с головы платок.

Завитки густых серебристых волос цвета лунного сияния разметались по спине. Принцесса обвела собравшихся твердым взглядом.

– Я – Карина Зейнаб Алахари, и я клянусь вам и как дочь своей матери, и как ваша будущая султанша: в Ксар-Алахари все спокойно, и мы вас не бросим.

Все анекдоты и досужие истории, какие Малик слышал в жизни о принцессе Карине, разом поблекли на фоне этой сногсшибательной реальности: ветер свистит в проеме узкой улицы, горящие глаза сверкают над толпой, лицо и стать – точь-в-точь такие, как у всех великих правительниц Оджубая на протяжении долгих веков.

И к нему она стояла боком. Почти спиной.

Всеобщее внимание было приковано к принцессе, и никто в толпе не заметил, как метка перетекла на ладонь Малика и превратилась в Клинок. Мертвой хваткой сжав его рукоять, юноша отвел руку за спину. Душераздирающие крики Нади зазвенели у него в ушах, а ярость, испытанная у моста Пальцы Вдовы, заклокотала, ища выхода наружу.

Один удар. Всего один. И жизнь оборвется.

– Разрухе, хаосу и насилию никогда не было и не должно быть места в Зиране! – продолжала кричать Карина. – Не для того наши предки сокрушили иго фараонов, чтобы мы, как дикие звери, бросались друг на друга при первых признаках распри. Зирану надлежит служить мирной гаванью, надеждой и убежищем для всех страждущих, чем бы они ни занимались и откуда бы ни приехали, и для этого нам надлежит держаться вместе, жить в мире и согласии, а не в раздоре и вражде!

Толпа зашумела, и Малик только сейчас понял, что она разрослась. Вокруг уже десятки, сотни человек. Что, если сразу после смертельного удара его просто возьмут и растерзают на части? Отпустит ли Идир Надю в этом случае?

На какую-то долю секунды решимость его ослабла. Призрачный Клинок в руке завибрировал.

И в эту же самую долю секунды откуда-то сверху, как бы с небес, прилетел булыжник и поразил Карину прямо в лоб. Со сдавленным криком она рухнула оземь прямо на глазах своего несостоявшегося убийцы.





18. Карина




Самого камня она не видела, но удар, конечно, почувствовала – вспышка боли отдаленно напомнила ту, что бывает при мигрени. Только сильнее. Она запомнила только, что отчаянно искала взглядом того парня, с глазами темными, словно ночь, но его не было, он растворился в разъяренной толпе. А воины, пробиваясь сквозь эту толпу, спешили ей на помощь.

Они подоспели буквально через пару мгновений, подняли принцессу на руки и понесли прочь. Сквозь пелену перед глазами она бросила последний взор на свой народ, который старалась утихомирить. Все лица искажены гримасами злобы и гнева – гнева, который больше не насытить никакими речами.

Но даже понимая это, Карина не могла избавиться от ощущения, что только что участвовала в каком-то импровизированном испытании на пригодность к султанской власти. И провалила его. Эта мысль металась в ее голове всю дорогу до Ксар-Алахари.

Опять провал. Провал. Поражение.



Она не знала, от чего больнее – от раны в голове или от осознания, что столько людей считает ее погубившей собственную мать.

И так слава о ней шла не звездная, но одно дело – когда простой народ считает тебя недалекой, безответственной, и совсем другое – когда указывает на тебя как на виновную в самом немыслимом грехе и преступлении. Воспоминание об услышанном обвинении в убийстве жгло Карину изнутри взрывчатой смесью возмущения и тоски.

Потому она и пошла на безумный риск: раскрыла свою личность перед всеми. Просто не в силах была пройти мимо и допустить, чтобы из искры чудовищной лжи разгоралось пламя.

Но булыжника в лоб принцесса, конечно, не ожидала. В тот момент она искала взглядом парня, что залатал ей платье. Кажется, в общей суматохе он успел ускользнуть. Остается надеяться, что и до дома добрался благополучно – где бы этот дом ни находился.

Внезапно резкий, словно от удара молнии, треск прервал ход ее размышлений. В середине арены двое игроков в вакаму скрестили свои шесты, и пятьдесят тысяч зрительских глоток поддержали их дружным ревом. Дело происходило утром третьего дня Солнцестоя – Дня Ветра. Карина восседала в личной ложе, окруженная членами Совета, и наблюдала за турниром по вакаме. Важнейшим и известнейшим элементом праздника были, естественно, испытания победителей, но на Солнцестой проводились и сотни других соревнований по всем видам спорта и искусств, какие только знал Зиран. В этих малых состязаниях мог принять участие кто угодно, оттого они так и нравились широкой аудитории.

– Тусешти! Вакама! – публика выкрикивала старинную, освященную традицией речевку, всегда сопровождавшую игры в вакаму, в промежутках выдувая утробные звуки из длинных рогов слоновой кости и потрясая в воздухе бамбуковыми трещотками. – Тусешти, вакама, вакама! Тусешти, вакама, вакама!

К Карине, покачивая монументальной белой бородой, наклонился Мвале Омар:

– Я все деньги поставил на победительницу Огня, да помогут ей боги выиграть.

Принцесса выдавила улыбку:

– Поддерживать свою Сигизию – всегда очень важно.