Первый Император. Спасти будущее!

— Ники, если ты планируешь то, о чем мы говорили ранее, — Александр вытянулся по стойке «смирно», — то моя честь не позволит мне покинуть мостик корабля, идущего на войну. Оставь пока эту должность себе, Дубасов с текущими делами справляется и тебе нетрудно будет и издали флотом управлять. А еще, Ники — ты куда планируешь прибывшего оттуда с эскадрой Чухнина переводить?

— Дубасов планировал его на училище. А что?

— Нет, я считаю, сие неправильно, Ники. Он хорошо обстановку тамошнюю знает и командующий хороший. Да и Владивостокским портом отлично управлял. А как корабли перегнал? Ведь хотели их в конце года отправлять, ты же неожиданно все переиграл. А он с неожиданностью справился. Нельзя таким человеком накануне войны разбрасываться.

— Раз так — пусть он Второй Тихоокеанской эскадрой и командует, несмотря на старшинство. Как подремонтируем корабли — так и пойдете. Пойдешь под его началом, на «Ростиславе». Но не вздумай мне погибнуть — накажу! — пошутил император. — Мне ты потом во главе флота нужен — за дядюшкой огрехи исправлять!



Российская Империя, под Курском, август-сентябрь 1901 г.



Пылили колеса, дымили кухни. На привале наигрывали гармошки, и веселые пехотинцы развлекались песнями, а самые неугомонные — и плясками, чтобы с утра вновь неторопливо топать в колоннах навстречу условному врагу.

Так начинались Большие Маневры под Курском. Их хотели организовать еще в августе тысяча девятисотого года, но восстание в Китае сорвало эти планы. Маневры перенесли вначале на девятьсот второй год, но потом Его Императорское Величество повелел провести их на год ранее.[12] Все, кроме сроков, осталось без изменений.

Две армии — Московская, во главе с Великим Князем Сергеем Александровичем, командующим войсками Московского Военного округа и Южная, во главе с бывшим военным министром генерал-адъютантом Свиты Его Величества Куропаткиным, маршировали навстречу друг другу по убранным полям и дорогам в районе Курска. Главными посредниками был назначены наследник престола, Великий Князь Михаил и действующий военный министр Александр Федорович Редигер.

Куропаткин, командовавший южной армией в составе двух армейских, сводного корпуса и одной кавалерийской дивизии, имея по плану первоначально меньшие, чем у князя Сергея силы, отступал к Курску. Отступал, ведя арьергардные бои сводными отрядами, собранными из разных дивизий и даже полков. Московская армия, имевшая такие же силы, но уже собранные в один кулак, наступала по всем правилам уставов. За исключением участвующей в маневрах Финляндской стрелковой бригады. Она, обмундированная в неожиданные для русской армии мундиры цвета, напоминающего английское хаки, действовала исключительно стрелковыми цепями, идущими одна за другой «волнами» (вместо поддержек в колоннах). Новое обмундирование делало стрелков — и офицеров и солдат, малозаметными на фоне не успевшей смениться осенней растительности. И посредники не раз были вынуждены констатировать, что она понесла меньшие потери, чем обороняющиеся и одержала победу.

Впрочем, несмотря на некоторые новшества, маневры проходили по какому-то совершенно устаревшему сценарию. Словно войска «играли в войнушку» наполеоновской эпохи. Казаков разворачивали в одношереножную лаву, всадники занимались джигитовкой, пехота наступала густыми цепями под музыку и барабанный бой, батареи ставили на открытые позиции, где они стояли, «выравненные, как на картинке».

Но все равно это были действительно масштабные учения. Новинки, примененные во время маневров, составили целый список: воздушные шары для наблюдения, полевые телефоны, полевые пулеметные роты…

Новый вид связи использовался интенсивно и даже, можно сказать, эффективно. Всего было проложено тридцать верст телеграфных и двадцать верст телефонных линий, установлено девять телеграфных и одиннадцать телефонных станций.

Кроме того, при штабах армий использовали несколько легковых «моторов» и «грузовозов» (грузовых автомобилей). Эксперимент с «моторами» признали неудачным по причине ненадежности техники. Был сделан опыт, также не совсем удачный, по использованию дорожных паровозов для снабжения войск продовольствием. Шести- и десятитонные паровые машины тянули за собой по три платформы соответственно по три и четыре тонны каждая. Русские дороги и особенно мосты оказались непригодными для таких тяжестей.

Новшеством было и то, что учебные бои и передвижения войск не прекращались и ночью.

Если судить по отчету Южной армии, Куропаткин и его войска достигли успеха в действиях против Московской армии во главе с великим князем Сергеем Александровичем. Однако сам Сергей, великий князь Михаил и поддерживающий их генерал Редигер считали иначе. Особенно они критиковали атаку укреплений Московской армии в последний день маневров.

Московская армия отступила на подготовленную позицию в окрестностях села Касторное — там были отрыты окопы полного профиля, замаскированы батареи, установлены проволочные заграждения и отрыты «волчьи ямы». Эту подготовленную оборону и атаковали силы Южной армии. Наступление велось по совершенно открытой местности, пехота и кавалерия при этом натыкались на овраги, которые им пришлось преодолевать под артиллерийским и винтовочным огнем. Всего в наступлении участвовало больше шестидесяти батальонов при поддержке стопушечной батареи. «Было ясно видно, — гласил отчет «южных», — дружное наступление VIII и X корпусов. Войска шли с музыкою, одушевление было полное». «Замечательна красива была последняя минута, — записал Николай в своем дневнике, который продолжил вести, пусть и не столь педантично, как ранее, — когда целое море белых рубашек наводнило всю местность». Но, несмотря на восхищение открывшейся картиной, Николай, участвовавший в маневрах инкогнито под именем полковника Михайлова в качестве одного из посредников, полагал, что бой на Касторной позиции показал полное отсутствие у Куропаткина понимания современных условий ведения войны при новом оружии. По крайней мере того, как сам Николай представлял это после рассказов добровольцев и чтения докладов об англо-бурской войне.

Слабо обстреляв расположения противника артиллерией, Куропаткин собрал в кучу несколько пехотных батальонов, построенных в колонны с жидкими цепями впереди, лично выехал вперед со своею многочисленную свитой и штандартом. И повел атаку. Причем пехота атаковала прямо на замаскированные позиции пулеметной роты и батареи скорострельных пушек, прикрытые спрятавшимися в неглубоких окопах финскими стрелками. А в качестве последнего аргумента «южные» бросили против штаба Сергея Александровича, расположенного на виду, на высоком холме у самого фронта, бригаду конницы. Которая обошла видимые укрепления и атаковала позицию пулеметной роты, неожиданно для кавалеристов открывшей интенсивный огонь, поддержанный стрельбой половины батареи. Что конечно не помешало всадникам доскакать до позиций и утверждать об успехе атаки[13].

В итоге было решено объявить о ничейном результате боя, что обидело как Куропаткина, так и великого князя Сергея. Великий князь, прочитав панегирический отчет о результатах маневров, зарекся впредь принимать участие в подобного рода состязаниях. Генерал Соболев, начальник штаба Московской армии, прямо указывал, что высокая оценка действий Куропаткина рядом генералов объяснялась исключительно его бывшим высоким служебным положением (и видимым благоволением царя к отставному министру, добавлял он в кругу «своих»). Опровергнуть ни первое, ни второе его утверждение никто оспорить не стремился. При этом ни сам Николай, ни его окружение своего отношения к сложившейся ситуации открыто не показывали. Николай не хотел окончательно ссориться ни с Куропаткиным, героем предыдущей войны, практически единственным боевым генералом в своем окружении, ни с «хозяином Москвы» Великим князем Сергеем. Но, со стороны казалось, что в результате оттолкнул от себя обоих.



Российская Империя, Петергоф, октябрь 1901 г.



Здесь, в Петергофе, новый Николай чувствовал себя как дома. Привычная обстановка переносила его в его то, что ни говори, родное время. Казалось, еще немного — в дверь забежит спешащий куда-то Алексашка и начнет рассказывать очередной прожект, безбожно привирая по ценам и мысленно прикидывая, сколько из отпущенных денег достанется ему в итоге. Но вместо Меншикова в дверь входил кто-нибудь из министров с докладом о совершенно иных, неведомых в то, старое доброе время, заботах и прожектах. Однако очарование этого места от этого отнюдь не исчезало и работалось здесь намного лучше и приятней. Отчего Николай и не спешил возвращаться ни в Царское, в котором сейчас проживала Аликс с дочерями, ни в Санкт-Петербург, где встречаться с теми же министрами было намного удобнее. А встречаться приходилось часто, так как задуманный проект по присоединению Маньчжурии и переселению туда части крестьян начал наконец-то воплощаться в конкретные документы. Заодно двинулась вперед и разработка идеи с вызовом японцев на войну до девятьсот третьего, пока они еще не готовы. А что они не готовы, становилось ясно из большинства собранных сведений. Вот и военно-морской агент в Японии, лейтенант Русин об этом докладывает. Он сделал шаг к столу и отработанным движением достал из папки уже несколько раз прочитанную бумагу.

«Японские адмиралы и командиры ещё нуждаются в большой эскадренной практике-по свидетельству английских и французских офицеров, видевших эскадру Того в корейских и китайских водах на эволюциях… Они не производили хорошего впечатления, а наоборот, — например, постановка на якорь в Таку — не эскадренный маневр, а действия отдельных кораблей без общей связи и общего начальника» — бросились в глаза знакомые и изрядно обнадеживающие строки. Надо успеть, пока японцы еще не готовы. Первые шаги уже сделаны. Но кроме него и Сандро о них пока никто не только не подозревает, но и не знает. Конечно, кто-то, может быть, частично и догадывается. Например, те, кто отправлял в Африку офицеров-добровольцев и казаков. Но и они не видят всей картины… Кроме Сандро, размышлял царь, и привлечь пока некого. Дядюшка Серж слишком напорист и явно видит себя в роли главного советника. Нет уж, пусть сидит у себя в Москве и занимается «рабочим вопросом», может получится нечто путное. И Николай снова горько пожалел, что все началось слишком поздно. «Кабы появиться в сем мире с детства, глядишь удалось бы и не одного «Алексашку» найти… А теперь…». Впрочем, сейчас он тоже нашел немало помощников. Тот же полковник Максимов или граф Игнатьев, Мосолов. Жалел Николай лишь о том, что дядю Сергея так уговорить не удалось. Упрямый оказался генерал-губернатор московский, против любых перемен в строе правления. А сам своим подчиненным позволяет очень необычные дела творить, с рабочими заигрывать, союзы-кумпании организовывать…

В дверь, прервав размышления, постучали. Появившийся после разрешения Прошка, взятый из лакеев в личные слуги и помощники камердинеру Чемадурову, сообщил, что прибыл великий князь Александр Михайлович.

— Ники, — после обмена приветствиями, едва дождавшись ухода Прошки, заявил Александр, — я придумал, как заставить японцев объявить нам войну. Карта Кореи у тебя далеко? Ага, вижу. Вот, смотри. Как помнишь, мы с япошками договаривались…



Британская империя, Виндзорский замок, ноябрь 1901 г.



Зима в любой стране Европы — не самое приятное время года для поездок. Да, пожалуй, и в любой стране мира, включая даже расположенные ближе к экватору и за ним. Разве что Новая Зеландия отличалась в этом плане. Но, как говорили древние римляне: «Исключение подтверждает правило». Так что по своей воле Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесил, третий маркиз Солсбери, премьер-министр правительства Его Величества и один из самых могущественных владык Британской империи из дому в такую погоду не вышел бы. Да и собак своих приказал бы слугам не выпускать. Но когда вызывает Его Величество Король, пусть пока еще официально не коронованный, то даже самые могущественные могут сказать только одно: «Слушаюсь». Тем более, если Его Величество приглашает персонально.

От Пэддингтонского вокзала специальный состав довез министра и его племянника до небольшого вокзальчика в Слау, где их уже ждали кареты. Еще несколько десятков минут езды по неплохому, пусть и слегка разбитому по зимнему времени, шоссе — и вот уже видны башни и стены резиденции Его Величества. Который уже ожидал своего премьер-министра и его племянника в курительной комнате, что намекало на неофициальный характер встречи.

В камине курительной залы весело потрескивали пылающие дрова, прогоняя сырость и холод зимы. Тем более, что хозяин Британской империи хорошим здоровьем похвастаться не мог. Хронический бронхит стал его спутником с молодых лет и вылечить его не могли ни лучшие врачи, ни лучшие курорты. Тучный, вальяжный, скупой на внешние появления своего настроения и владеющих им эмоций Его Величество Эдуард, тем не менее, встретил Роберта Солсбери и его племянника, первого лорда казначейства Артура Бальфура с показным радушием, даже встал с места и сделал несколько шагов навстречу. После чего предложил располагаться поближе к камину и не чинясь подкрепиться после тяжелой дороги великолепным хересом из королевских погребов.

После того, как гости и хозяин отпили понемногу великолепного вина, Эдуард поставил свой бокал на стол.

— Господа, я позвал вас сюда, чтобы уточнить ситуацию в Азии, — начал он беседу, — ибо печальные события в стране и Южной Африке заставили меня несколько… отвлечься от происходящего там.

После слов о Южной Африке в курительной повисла неловкая тишина. Действительно, практически уже выигранную войну неожиданно пришлось начинать с начала. После гибели Китченера назначенный главкомом Ян Гамильтон несколько растерялся (а скорее — просто не справился с возросшими обязанностями) и буры смогли не только прорваться в Капскую колонию, но и прервать железнодорожное сообщение на порядочной территории и даже разгромить несколько тыловых гарнизонов. Гамильтон не нашел лучшего выхода, как оттянуть в тыл все свободные войска. В результате недостаток сил на фронте позволил сильному отряду буров, с артиллерией, внезапно прорваться через Колонию Оранжевой Реки в Наталь, захватить на пару дней Дурбан и даже увести из него в море полдюжины пароходов. Команды пропавших судов потом нашлись на шлюпках в море, частично, к сожалению. Самое скверное, что на пароходы погрузили и даже установили в порту орудия и торпедные аппараты, снятые со стоявших в гавани (разбитых во время атаки пушечным огнем) торпедно-артиллерийских канонерок. Что позволяло в полном соответствии с международным правом назвать захваченные пароходы вспомогательными крейсерами или, как их называли в России — крейсерами-купцами.

А буквально через несколько дней после этого события в Индийском океане исчезли три судна под английским флагом… потом точно так же — в Атлантике. Так что теперь весь корабельный состав Африканской и Ост-Индской станций флота, усиленный дополнительными крейсерами из метрополии, вышел в море, разыскивая «пиратов». Впрочем, пиратами их называли только английские газеты, и то не все. Таймс, соблюдая репутацию, предпочитал нейтральное «действующие в море силы буров». Иностранные же газеты, особенно русские, указывали, что раз вооружение произошло в принадлежащей, пусть и временно, бурам гавани, то все совершенно законно и бурские «крейсера-купцы», как русские называют такие вооруженные пароходы, имеют полное право на ведение войны…


Но, ни закаленный политическими схватками премьер, ни его племянник, который фактически управлял страной ввиду многочисленных старческих болезней дяди, ни самый старый в истории наследник престола, лишь недавно ставший королем, не стали терять время на бесплодные размышления.

— Ваше Величество, — начал ответ Солсбери, — с Вашего соизволения, начну по порядку — с Османской Империи… — и он начал описывать ситуацию в дряхлеющем на глазах государстве турок-османов, вынужденных поддерживать свое былое могущество денежными вливаниями западных покровителей и жестокими репрессиями против христианских народов. В последнее же время, отметил премьер, обстановка в турецких владениях спокойная, никаких новых признаков очередной резни христиан или очередного политического кризиса нет. Но в качестве ложки дегтя премьер заметил, что активная германская политика в Оттоманской империи, вопреки ожиданиям английского правительства, с первых же своих шагов имеет отчетливый антианглийский оттенок. Что вместе с поддержкой Германией буров отнюдь не улучшает англо-германских отношений.

Закончив описание ситуации в Турции, маркиз позволил себе глотнуть немного хереса, чтобы смочить горло и продолжил доклад. От Персии, в которой начало преобладать русское влияние, он перешел к Индии и Афганистану. В этих странах пока британское могущество не подвергалось пересмотру, хотя на кое-какие тревожные признаки Солсбери все же указал. Он отметил постоянно растущую сеть русских железных дорог в Азии, которая явно несла угрозу для Индии. Военные требовали для обеспечения ее обороны все больше и больше войск, чему препятствовала затянувшаяся война в Африке…

И наконец, сделав, с разрешения короля, еще один небольшой перерыв, премьер-министр приступил к рассказу о положении в «больной точке» современной азиатской политики.

— Несмотря на поражение основных сил «боксеров», положение в Китае остается сложным. Отдельные очаги восстания еще не уничтожены, кроме того, после восстания бейпинское (пекинское) правительство окончательно потеряло способность управлять всей страной, каждая провинция которой ныне фактически ведет свою политику. Но даже не это представляет главную опасность нашим интересам в этом районе, — премьер-министр говорил медленно, размеренно, часто прерываясь — сказывался возраст, не зря основную работу он доверял своем племяннику, — основную угрозу несет усиление позиций России в Маньчжурии. «Тсар», — он с трудом выговорил это ужасное варварское слово «царь», — Николай Второй ведет непредсказуемую политику. Еще недавно его министры заверяли, что, завершив подавление восстания, русские войска уйдут из Маньчжурии. Однако в феврале русские предъявили китайскому правительству ультиматум, потребовав вывода китайских войск из Маньчжурии[14]. А в марте они заявили, что требуют строгого выполнения китайских законов, запрещающих проживание китайцев на маньчжурских землях. И начали высылку таковых, в первую очередь с территории Северной Маньчжурии. Попытки сопротивления подавляются силой. Для чего по официально еще не введенной в строй Транссибирской железной дороге подвезены дополнительные войска взамен выведенных ранее. По некоторым сведениям из Петербурга, «тсар» решил аннексировать Северную, а возможно, позднее и всю Маньчжурию… — прервавшись на несколько мгновений, чтобы с разрешения Его Величества освежить еще раз горло, Солсбери продолжал рассказ о неугодном Лондону поведении Николая в китайском вопросе. А также недостаточной поддержки английского противодействия экспансионистским устремлениям деспотического царского режима со стороны других европейских стран, особенно Германии.

— Понимаю и разделяю ваше негодование, Роберт, — дождавшись очередного перерыва речи премьера, заметил король. — Но неужели у нас нет сил для разрешения вопроса в нужном нам направлении?

— Разрешите? — вклинился в разговор сидевший до того молча Бальфур. — Ваше Величество, мы обладаем огромной силой, и действующей, и скрытой, если мы сможем сконцентрироваться… но распределение наших имперских интересов делает это почти невозможным[15]…

— Значит, нам необходим способный действовать союзник на месте, — подвел итог Эдуард Седьмой. — Например, японцы.

— Весьма правильная мысль, Ваше Величество, — поддержал его лорд Солсбери. Промолчав, естественно, что уже в апреле японский посланник Хаяши начал зондаж возможностей заключения союза, а с июня шли названные консультациями фактически полноценные переговоры между ним и представителями британского правительства. — Мы немедленно начнем работу в этом направлении, учитывая предстоящий приезд маркиза Ито в нашу страну. Этот японский политик ныне не занимает никакого официального поста, но продолжает оставаться влиятельной фигурой. И его поездка, я уверен, связана с поиском возможных союзников для противодействия российской политике в Китае и Корее.



Российская Империя, Санкт-Петербург, Зимний Дворец, декабрь 1901 г.



«В стремлении обеспечить свои интересы японское правительство ищет, конечно, прежде всего, поддержки других заинтересованных держав, и можно быть уверенным, что японская дипломатия напрягает все усилия, чтобы возбудить против наших действий в Манчжурии не только Англию и Германию, но также и Китай… Ближайшая цель японского правительства состоит при этом, конечно, в том, чтобы создать по отношению к России комбинацию, подобную той, вследствие которой сама Япония должна была отказаться, после войны с Китаем, от утверждения на Ляодунском полуострове. Если же, однако, подобная комбинация не состоится, Япония должна будет или отказаться от всякого вознаграждения, или решиться действовать собственными силами. Найдет ли японское правительство в себе достаточно смелости, чтобы пойти по этому второму пути, не останавливаясь даже перед риском столкновения с Россией, заранее сказать невозможно» — отложив в сторону копию не раз перечитанного январского сообщения Извольского[16], Николай (он же Петр) еще раз окинул взглядом стол, заваленный документами.

И подумал, что труднее всего в новом мире оказалось не выжить, а привыкнуть к количеству документов, которые ежедневно приходилось просматривать и принимать решения. Но он все же справился, пусть и с трудом, и с этой проблемой.

«Завтра, наконец, будет опубликован Манифест… и опять взвоют все эти дядюшки, тетушки и даже мамА. Которые так надоели ему своими советами и указаниями, что и как делать, и постоянными просьбами за того или иного казнокрада. Распустил потомок родственничков, распустил. Ничего, показательная казнь пятерки самых крупных воришек и бывшего министра финансов заставит их прикусить язык. А если нет… жандармским корпусом и личной охраной руководят достаточно преданные Ему люди, военный министр — Его человек. А гвардия… дядюшка Владимир не слишком интересуется своими служебными делами и, кажется, не заметил, а скорее всего просто не обратил внимания, что все четыре батальона преображенцев сменили своих командиров. Даже не считая командования стрелков… Его же сынок, как доносят, больше увлечен новой пассией, чем отслеживанием ситуации в гвардейских частях. Ничего, если так будет продолжаться — он сам себя скомпрометирует» — Николай-Петр поймал сам себя на мысли, что настолько вжился в новый образ, что и мыслит по-иному, словами, которые ранее ему неизвестны были.

А все же год был трудный. Потруднее, пожалуй, чем выживание под властью Софьи. Все эти хитросплетения придворной политики, внешнеполитические проблемы, внутренняя ситуация…

«Нет, но все же его потомок точно не в своем уме — одновременно обострять положение на Дальнем Востоке и рваться на Балканы и в Проливы… Широко шагать замахнулся, как бы штаны не порвал. Вовремя Боже принял меры, иначе Россия могла оказаться, как та бабка из сказки этого замечательного поэта Пушкина, у разбитого корыта. Не зря ему теперь на разные авантюры приходится идти, вроде того дела с бурскими крейсерами-купцами. Когда полковник Максимов озвучил ему то предложение одного из добровольцев, он в первый момент даже хотел выгнать этого прожектера вон. Ибо это была не просто авантюра, а авантюра, не имеющая никаких прецедентов и на грани законности, если не за ее пределами… А потом он подумал, что хуже все равно не будет, разве что погибнет несколько добровольцев, знающих на что идут… и согласился. И даже добровольцы нашлись. Хорошие и храбрые, молодые мичмана и лейтенанты. Жалко будет, если не выживут. Зато если вернутся — готовые боевые командиры. Теперь же видно, что у англичан головной боли добавилось и средств для противодействия нам в Китае меньше осталось. Разве что японцам помогать. Но те без чьей-либо помощи и так воевать не полезут, так что пусть это будут англичане. По крайней мере французы, как наши союзники, к ним не присоединятся. Да и германцев можно будет нейтрализовать, они с англичанами последнее время тоже не в лучших отношениях, а с нами заигрывают в расчете от французов оторвать. А хорошо бы…»

— Государь, — прервал его размышления взволнованный Терентий.

— Что случилось? — раздраженно спросил Николай.

— Ваша супруга-с, с дочерьми прибыли-с…

«О Боже, еще и это!»…



Из газет:

«Тронная речь Эдуарда VII. Открытие сессии Английского парламента всюду ожидалось с большим интересом, так как в первой речи нового короля наивные оптимисты думали увидеть намек на то, что английская политика, осужденная решительно всем миром, кроме Португалии, пойдет по новому пути. И что новый король выскажет некоторое порицание той позорной войне, которую шайка спекулянтов, в союзе с бессовестными министрами, заставляет Англию вести в Южной Африке… Эти наивные надежды рассеялись при первых словах тронной речи нового короля Эдуарда VII, которые показали, что политика Англии при новом царствовании будет продолжением той же политики Родсов и Чемберленов…»

«Петербургскiя вѣдомости». 04.02.1901 г.



«МОСКВА, 22-го августа. Вчера в лесу, близ станции Обираловка Нижегородской железной дороги, собралась сходка из рабочих, руководимых агитаторами, из коих 5 человек арестовано. Сходка рассеяна.»

«Петербургскiя вѣдомости». 22.08.1901 г.



«20 декабря ночью полиция задержала двух молодых людей, которые, гуляя от Страстной площади до булочной Филиппова, приставали к дамам с разными комплиментами. «Дон Жуанов» отправили в участок»

«Московскiя вѣдомости». 21.12.1901 г.



«Вчера, 26 декабря в 2 часа дня на Спасской-Садовой, против ворот дома № 315 Морозова, у тротуара произошел взрыв газов скопившихся в земле, как полагают, вследствие неисправности трубы газового освещения или, может быть, канализационной. Ближайшей причиной взрыва послужил костер, разложенный форейторами конно-железной дороги. Никаких несчастий с людьми не было»

«Московскiя вѣдомости». 27.12.1901 г.

[1] В.И. Ленин

[2]Начало подлинной записи из дневника Николая II за 1 января 1901 г

[3] Императорское Училище Правоведения, готовившее юристов

[4] Прозвище извозчиков. «Ваньками» называли извозчиков попроще, более дорогие, как правило имевшие дорогие подрессоренные экипажи, именовались «лихачами»