Персидское дело

Подумав так, Маркел посмотрел на Кирюхина. А Кирюхин велел не грести, долго стоял и смотрел на небо, как будто он там что-то особенное видел. Все ждали. А Кирюхин развернулся и сходил к себе в чердак, принёс оттуда две длинные палки с зарубками, начал поднимать их над собой и складывать по-разному, смотреть, какая от них тень. Все опять молча ждали, что будет. А Кирюхин убрал палки и велел одним грести, другим табанить, а после велел грести всем вместе. И так они плыли достаточно долго, но ничего не изменилось – солнце стояло высоко, ветер дул слева, в полпаруса, а берега как не было видно, так и оставалось не видно. Кирюхин опять поднял палки, проверил, какая от них тень, долго думал, а после велел взять немного правей. И они опять гребли, а после солнце село, начало темнеть. Тогда Кирюхин велел сушить вёсла и опускать парус.

Потом Гришка ходил и раздавал всем воду. Потом легли спать. Было душно, болтало, в кишках стало очень гадко.

– Что ты, боярин, такой белый? – спросил Гришка. – Или подать чего?

– Нет-нет, – сказал Маркел. – Мне хорошо.

И уже не ложился, а сидел, потому что так ему казалось легче. И так он просидел всю ночь. Зато Кирюхин крепко спал, похрапывал, наверное, как слон.

Утром было хорошо, не жарко. Кирюхин опять мерил солнце, потом показал, куда грести. Поднялся попутный ветер, все повеселели. Потом ветер тоже начало крутить, потом ветер ещё усилился, буса стала не по-доброму скрипеть. Кирюхин приказал, и мешки с зерном накрыли дерюгой, а дерюгу крепко привязали сверху. И это было очень вовремя – бусу начало болтать, мешки задёргались. Волны поднимались всё выше и выше. Эх, мать моя, думал Маркел, а если б здесь был ещё слон, что тогда было бы? А ведь он скоро будет здесь, если они до этого, конечно, не утопятся. И Маркел начал читать «Отче наш».

И так их болтало целый день, и унялось только к вечеру. Ночью опять болтало очень сильно, но Маркел уже немного притерпелся и даже заснул ненадолго под утро.

А днём и совсем стало легче – ветер дул попутный, ровный, стрельцы гребли справно, Кирюхин ходил повеселевший, разговорчивый. И не напрасно – потому что ещё на следующий день на окоёме показался берег. Но Кирюхин, увидев его, очень рассердился и сказал, что это не тот берег, что нужно забирать круто налево, а иначе им питья скоро не хватит. Это он про питьевую воду говорит, понял Маркел, вот и ещё одна беда, подумалось.

Но этой беды пока что не случилось. Они пошли вдоль берега, примерно в версте от него. Берег был пустой, песчаный, никого там видно не было. Так они прошли весь день, а вечером стали на якорь.

Шестой день тоже был спокойный, никого на том берегу не было, но и делать на нём тоже было нечего. Все ждали седьмого дня.

И на седьмой день, то бишь июня в шестнадцатый день, на святого Тихона, епископа Амафунтского, показался Терек. Они сразу причалили к берегу и набрали питьевой воды на всякий случай, а уже только потом пошли вверх по реке, к там называемому Терскому городку.





Глава 14




Или к Терскому городу, как называют его тамошние люди. А людей там было предостаточно. Первые терские люди, которых увидел Маркел, сидели в небольшом острожке над рекой, и, как только кирюхинская буса, набрав воды, повернула вверх по Тереку, эти люди выстрелили вверх и стали кричать, спрашивая, кто это такие лезут к ним в город без спросу. Кирюхин, приказав гребцам остановиться, в ответ прокричал, что они – люди московские, едут сюда по велению его царского величества государя Фёдора Ивановича и везут терским людям гостинцы.

– Не надо нам ваших гостинцев, – закричали с берега, – а сперва отдайте то, что вами ещё в прошлом году было обещано.

– Есть и такое, – ответил Кирюхин.

И приказал сорвать рогожу. Стрельцы её быстро сорвали, и терским людям стали видны те пятьдесят мешков с зерном, которые высокой кучей лежали возле мачты. Терские молчали.

– Ну так что? – спросил Кирюхин.

Но терские опять ничего не ответили.

– А есть ещё и другие гостинцы, – продолжил Кирюхин. – И всё это даром!

Терские ещё немного помолчали, а потом сказали:

– Проезжайте!

И они проехали. И там дороги было три версты, а после Терек поворачивал, и на этом повороте, у самой воды, стояла небольшая деревянная крепость с деревянными же башнями. А за деревянной крепостью, и тоже вдоль реки, стояла ещё одна крепость, уже земляная, с высоким валом, рвом и с деревянными подъёмными воротами. Кирюхин сказал, что деревянная крепость – это государева, а земляная – казачья.

– Сейчас посмотрим, кого из них больше, – прибавил Кирюхин.

И в самом деле, из обеих крепостей начали выходить люди, и они сходились возле пристани. Пристань здесь была одна на обе крепости, и толпа там всё увеличивалась. И ещё вот что: вперёд государевых людей из государевой же крепости вскоре вышел важный человек в высокой шапке. Кирюхин сказал, что это Иван Губин, здешний государев дьяк, а вот вперёд негосударевых казаков, так назвал их Кирюхин, не вышел никто. Потому что, как сказал Кирюхин, у них это так принято – вперёд круга не высовываться.

– А где воевода? – спросил Маркел.

– Скоро узнаем, – ответил Кирюхин.

И так оно и получилось. Но вначале буса причалила к пристани, Кирюхин сошёл на берег и, обращаясь к Губину, спросил, как у них идут дела. Губин сказал, что идут помаленьку. После чего сразу спросил, как поживают в городе Москве и всё так ли жив и здоров царь и великий князь Фёдор Иванович. На что Кирюхин ответил, что царь великий князь жив и здоров, чего и вам желает, – и тут же прибавил:

– А где благодетель ваш Пётр Михайлович? – Это он так спросил про тамошнего воеводу, князя Петра Шаховского.

– Благодетель наш Пётр Михайлович, – с достоинством ответил Губин, – десять дней как ушёл на Сунжу, к Сунжинскому городку, и взял с собой людей поболее, дабы сунжинских оборонить.

– То-то я вижу, что вас здесь немного, – продолжил Кирюхин и ещё спросил: – А он сказывал, когда вернётся?

– Нет, не сказывал, – кратко ответил Губин.

– Ладно, – сказал Кирюхин. – Тогда будем справляться сами. Да и дел у нас не так и много. – И обернувшись, велел: – Выносите!

Стрельцы стали выносить с бусы мешки с зерном и складывать их на помосте на пристани. Маркел невольно считал мешки. Их получилось пятьдесят. Но потом вдруг вынесли ещё пять. А потом, Маркел ещё сильнее удивился, вынесли ещё три мешка как будто с солью, и один из них был штопаный. Маркел посмотрел на Кирюхина. Кирюхин утвердительно кивнул. Но люди на этот мешок не смотрели, а они уже смотрели на другой мешок, пусть небольшой, но крепкий, кожаный, так называемый денежный. Его нёс Гришка. И отдал его прямо Кирюхину в руки. Кирюхин сразу взял этот мешок, но говорить о нём пока не стал, а начал так:

– Все вот эти пятьдесят мешков несите в государеву крепость, это государевы хлебные запасы для его верных стрельцов. А эти пять оставшихся хлебных мешков – это нашим славным вольным казакам царь жалует за просто так, берите!


Но никто пока не брал своих мешков – ни государевы люди, ни вольные. Тогда Кирюхин, негромко откашлявшись, продолжил:

– А эти три оставшихся мешка – это порох, и царь-государь повелел разделить его вот как: вот этих первых два мешка – это его верным стрельцам, а этот, третий – вольным казакам, – и тут он указал на тот мешок, который Маркел в Казани ножом резал.

А теперь он смотрел на него и помалкивал.

А все остальные смотрели на последний, денежный мешок. Кирюхин подбросил его у груди и прихлопнул. Мешок сладко чавкнул. Кирюхин усмехнулся, повернулся к Губину и спросил, сколько государев воевода выдал денег тем вольным казакам, которые пошли с ним на Сунжу. Губин сказал, что по рублю.

– А сколько он сулил им выдать по приходу? – спросил Кирюхин.

– Ещё раз по рублю, – ответил Губин.

– Вот! – сказал Кирюхин. – Это воевода. Из своей казны. А государь царь и великий князь Фёдор Иванович, из вот этого мешка велел мне раздать всем вашим вольным казакам по полтине! Просто так раздать! От царской щедрости! – Тут Кирюхин замолчал и осмотрелся. Все молчали. Тогда Кирюхин засмеялся и прибавил: – А тем, кто из вольных казаков захочет переписаться в государевы, тем выдать ещё сейчас же по полтора рубля!

С казачьей стороны толпы молчали. Потом один казак воскликнул:

– И получается по два рубля всего! А у стрельцов каждый год по четыре, по пять! Почему?!

– А ты запишись в стрельцы! – сказал Кирюхин. – Хочешь, езжай в Астрахань, записывайся, а хочешь, я тебя прямо здесь запишу! Мне царь-государь дал на это печатку! – И он показал её, потом прибавил: – И сразу выдам четыре рубля! Вот, я сую руку в мешок! Подходите!

В толпе началось движение, но вперёд пока никто не выходил. Кирюхин засмеялся и сказал:

– Смелее! Не робейте! Я же не пёс, не кусаюсь!

В толпе засмеялись. А тут ещё кто-то сказал нехорошее слово, да в рифму. Засмеялись громче. Потом кто-то из казаков вышел на середину и начал с жаром говорить про то, что, когда они в прошлый раз на шамхала ходили, им ничего не выдали, а дали только писульки, и по писулькам тоже ничего не получили!

– Какие писульки? – удивился Кирюхин. – Царь про писульки ничего не слыхивал! И если это правда, то царь за это посрубает кому надо головы!

В толпе ещё сильнее зашумели. Это надолго, подумал Маркел, Кирюхин ловок обещать, и сошёл с бусы на пристань.

– Маркел Петрович! – послышалось сбоку.

Маркел повернулся и увидел стоявшего рядом с ним Губина. Губин радостно заулыбался и спросил, как ехалось.

– Слава Богу, – ответил Маркел.

– Вот! – подхватил Губин. – Это славно! А у нас такая замятня! Они тут каждый день орут! А скоро будут орать ещё больше!

– Отчего это? – спросил Маркел.

– В двух словах всего не рассказать, – важным голосом ответил Губин. И сразу спросил: – А ты к нам по какому делу?

– А я не к вам, – сказал Маркел, – я в Персию.

– За слоном, что ли? Опять? – удивлённо спросил Губин.

Маркел утвердительно кивнул.

– Эх! – сказал Губин. – Ну да ладно.

И тут в толпе закричали – вперебивку, сразу в нескольких местах, а Кирюхин молчал, улыбался.

– Уже в ушах звенит, – сердито сказал Губин. – Айда ко мне!

И они пошли. Маркел, как обычно в таких случаях, помалкивал. Также и Губин ничего не говорил, а только время от времени поглядывал на Маркела так, как будто хотел в нём что-то особое высмотреть. И так они молча вошли в государеву крепость, молча подошли к приказной избе, караульные расступились, и Губин и Маркел вошли туда и дальше сразу в палату. Там Губин сел к столу и пригласил Маркела сесть. Маркел подал подорожную и тоже сел. Губин прочёл подорожную, потом ещё раз, и только уже после усмехнулся исказал:

– Вот тут правильно написано: через Астрахань и далее, куда будет указано. И вот там и надо было через Мышлак указывать, а ты через нас указал. Зачем?

– Если бы я через Мышлак указывал, – сердито ответил Маркел, – вы все остались бы без хлеба. И что бы ты сегодня людям говорил?

Губин быстро глянул на Маркела, тяжело вздохнул и нехотя сказал:

– Ну, может быть. Зато теперь ты будешь без слона.

– Бог не допустит.

– Ещё как допустит! Потому что нет теперь дороги от нас в Персию! – уже совсем в сердцах воскликнул Губин.

– Как это – дороги нет? – спросил Маркел. – И никогда, что ли, не было?

– Раньше была, – уже спокойнее ответил Губин. – А теперь пропала. – И подождав, спросил: – Или ты что, ничего, что ли, не знаешь? Или у вас там, в Москве, ничего про здешние дела не говорят? Так я напомню! Это раньше мы с шамхалом были в великой дружбе, а теперь пришёл Великий Турка и побил шамхала, и тот перестал склоняться к нам, а стал склоняться к Великому Турке. И также с шахом он теперь в большой недружбе, и мы об этом писали в Москву, а они опять тебя сюда прислали! А чем я тебе здесь помогу? Да только тем, что скажу, что нам теперь ездить к шаху можно только вокруг моря другим берегом, через Мышлак, налево, а вы опять взяли направо, через нас!

Маркел в ответ только вздохнул. А Губин продолжил с досадой: