Перерождение
Часть 5 из 129 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
3
В восточном Техасе на четырех тысячах акров топких сосняков и низкотравья расположено заведение, весьма напоминающее бизнес-парк или большую школу, – тюрьма Полунски, она же Террелл, принадлежащая Управлению уголовной юстиции штата Техас. Попадание туда означает одно: ты осужден за тяжкое убийство на территории Техаса и отправлен умирать.
На то мартовское утро Энтони Ллойд Картер, заключенный номер 999642, приговоренный к смертельной инъекции за убийство Рейчел Вуд, жительницы Хьюстона, матери двоих детей, лужайку которой он еженедельно стриг за сорок долларов и стакан чая со льдом, провел в камере-одиночке режимного блока тюрьмы Террелл тысячу триста тридцать два дня – меньше, чем многие, больше, чем некоторые, – хотя для него это не имело никакого значения. Призов за самую долгую отсидку в тюрьме не дают. Ел Картер один, зарядку делал один, душ принимал один, поэтому принципиальных различий между неделей, днем и месяцем не видел. Он не без основания считал, что значимым событием в его жизни будет лишь тот день, когда надзиратель с капелланом проводят его в «комнату с иглой», и знал: ждать осталось недолго. В одиночках разрешали читать, но Картер освоил эту науку плохо и давно махнул на книги рукой. В его камере, бетонной коробке размером шесть на девять футов, имелось лишь окно и стальная дверь с прорезью, в которую пролезали руки, поэтому он целыми днями лежал на нарах, ни о чем не думал и порой не мог определить, спит или бодрствует.
Тот день, как и все остальные, начался в три утра, когда надзиратели включили свет и толкнули в прорезь поднос с завтраком. Обычно давали хлопья с молоком, или порошковую яичницу, или оладьи. Если оладьи сдабривали арахисовым маслом, Картер считал завтрак отличным. В тот день именно так и получилось. Пластиковые вилки ломались буквально через раз, но Картер складывал оладьи пополам и, сидя на нарах, уплетал за обе щеки. Другие заключенные из отделения особого режима жаловались на плохую еду, а вот Картера она вполне устраивала. На свободе он питался намного хуже, порой вообще не ел сутками, так что оладьи с арахисовым маслом его радовали, хоть завтраком и кормили ни свет ни заря.
Разумеется, заключенным полагались свидания, но за весь срок Картера навестил лишь муж убитой с известием, что обрел Господа нашего Иисуса Христа, много молился и рассказывал Богу о том, что лишился красавицы жены, а его дети – любимой и любящей матери. За долгие месяцы, проведенные в молитвах, он наконец примирился со случившимся и решил простить Картера: сидел за стеклянной перегородкой, прижимал к уху телефонную трубку и рыдал в три ручья. Когда-то Картер сам был добрым христианином, поэтому речи мужа убитой глубоко его тронули, однако тон и слезы наводили на мысль, что прощение тот дарует исключительно ради собственного спокойствия. О желании помочь Картеру избежать незавидной участи тип не упомянул. Картер не представлял, какими словами исправить ситуацию, поэтому поблагодарил типа и сказал: «Благослови вас Господь! Простите меня! Если встречу миссис Вуд на небесах, обязательно сообщу о вашем сегодняшнем посещении!» Тип тут же вскочил и бросился вон из зала свиданий, оставив Картера с трубкой у уха. С тех пор прошло как минимум два года, и больше Картера никто не навестил.
Миссис Вуд всегда была так добра, подкидывала лишнюю пятерку, а то и десятку, в жару угощала холодным чаем – выносила на маленьком подносе, как в крутых ресторанах. События рокового дня сбивали с толку – как же так вышло? – и не укладывались в голове, хотя Картер раскаивался, искренне раскаивался. Нет, он не отпирался, но считал: несправедливо умирать из-за непонятного события, ну, по крайней мере до того, как он сумеет в нем разобраться. Разбирался он уже четыре года, обмозговывал, обсасывал, а яснее не становилось. Возможно, проблема заключалась том, что в отличие от мистера Вуда ему не удавалось примириться со случившимся. Какое там, он запутывался все сильнее, а безликая череда дней, недель и месяцев с каждым новым днем, неделей, месяцем создавала в памяти все больший сумбур.
В шесть часов утра сменились надзиратели. Свежезаступившие разбудили заключенных для переклички, затем прошлись по коридору с мешками и собрали грязное белье – боксерки и носки. «Значит, сегодня пятница», – заключил Картер. В душевую водили раз в неделю, к парикмахеру – раз в шестьдесят дней, поэтому чистое белье казалось мини-праздником. Липкая кожа особенно раздражала летом, когда потом обливаешься круглосуточно, даже если лежишь пластом и совершаешь минимум движений. Впрочем, из письма, присланного адвокатом полгода назад, Картер знал: техасская жара скоро перестанет ему досаждать. Второго июня наступит конец…
Размышления прервал громкий стук в дверь.
– Картер! Энтони Картер! – Голос принадлежал начальнику смены Клещу.
– Да, Клещ, он самый! – отозвался с нар Энтони. – Кого-то другого здесь ищешь?
– Приготовься, Тони, наручники надеваем!
– Для прогулки еще рано, а в душ меня сегодня не ведут.
– Думаешь, я буду стоять здесь все утро и уговаривать?
Картер сполз с нар, на которых, глядя в потолок, размышлял о Рейчел Вуд и холодном чае на подносе. Затекшие мышцы ныли, и он не без труда встал на колени лицом к нарам. Процедура повторялась в тысячный раз, а Картер по-прежнему терпеть ее не мог. Труднее всего было удержать равновесие. Вот он свел лопатки, вывернул плечи и ладонями вверх высунул руки в прорезь, через которую подавали еду. Щелк! – в запястья впился холодный металл.
– Поднимайся! – скомандовал надзиратель, прозванный Клещом за то, что надевал наручники туже и больнее других.
Картер выдвинул правую ногу вперед и оперся на нее – левое колено громко хрустнуло. Он осторожно поднялся, одновременно высвобождая закованные руки из прорези. За дверью зазвенели ключи. Наконец дверь распахнулась. Вот и Клещ собственной персоной, а рядом с ним надзиратель, получивший прозвище Деннис-мучитель: из-за волос, вечно стоявших дыбом, точь-в-точь как у пацана в комиксах, и дубинки, которой ему очень нравилось грозить, а еще больше – пользоваться. Вроде и дубинка всего лишь деревянная, и удары несильные, а боль адская! Секрет заключался в том, что Деннис-мучитель мастерски находил на телах заключенных особо чувствительные точки.
– Картер, к тебе гость, – объявил Клещ. – Не мать и не адвокат.
Если Клещ хмурился, то Деннис явно пребывал в отличном настроении и крутил дубинку, как мажоретка трость.
– Господь забрал мою мать к себе, когда мне исполнилось десять, – отозвался Картер. – И ты, Клещ, в курсе: я же сто раз тебе рассказывал. Кому я понадобился?
– Понятия не имею. Распоряжается-то начальник тюрьмы! Я должен лишь привести тебя к «клеткам».
Ничего хорошего Картеру это не предвещало. Муж убитой давно не появлялся, неужели решил навестить и сказать: я передумал, простить не могу, катись к дьяволу, Энтони Картер? Так или иначе, Картер не представлял, что ответить этому типу. Он уже столько каялся – мозоль на языке натер!
– Ладно, вперед! – скомандовал Клещ, впился в локоть Картера и поволок по коридору, словно ребенка через толпу или строптивую девицу на дискотеке. В Терреле заключенных даже в душ водили именно так! Одна часть сознания привыкает к чужим бесцеремонно грубым рукам, другая привыкнуть не может. Шагавший впереди Деннис распахнул дверь, разделявшую одиночки и остальную часть отделения особого режима, потом вторую, внешнюю, за которой начинался коридор, тянувшийся мимо общего блока к «клеткам». Картер уже два года не выходил за пределы отделения особого режима, или «крыла З», как его называли в Террелле. «З» – это «Задница, моя черная задница», «З» – это «Забей меня до смерти», «З» – это «Завтра меня отправят на тот свет», поэтому Картер брел, вперив глаза в пол, но изредка все же смотрел по сторонам: вдруг попадется что-то новое? Нет, Террелл как Террелл: сталь, бетон, тяжелые двери и кисловатый запах людей.
У зала свиданий они отметились у дежурного и вошли в пустую «клетку». Здесь было куда теплее и так сильно пахло хлоркой, что у Картера заслезились глаза. Пока Клещ снимал наручники, Деннис держал дубинку у болевой точки под подбородком Картера. Потом на запястья – «Руки перед собой, Картер!» – и на ноги надели в кандалы. Стены усеивали таблички с правилами поведения в зале свиданий, но ознакомиться с ними или хотя бы мельком просмотреть Картер не удосужился. Его подвели к стулу и вложили в ладонь телефонную трубку. Удерживать ее у уха получалось, лишь приподняв ноги к груди, – колени снова захрустели, а цепь вытянулась вдоль торса, как длинная застежка-молния.
– В прошлый раз обошлись без кандалов, – напомнил Картер.
Клещ мерзко хохотнул.
– Ну, извини, забыли попросить у тебя письменное разрешение! Да катись ты, Картер! У тебя десять минут.
Надзиратели вышли. Через миг дверь за стеклянной перегородкой отворилась, и Картер увидел своего первого за два года посетителя.
* * *
Специальный агент Брэд Уолгаст ненавидел Техас и все, что с ним связано. Ненавидел резкие колебания погоды: буквально за минуту палящий зной сменяется собачьим холодом, а влажность не ниже, чем в душевой. Ненавидел природу: тщедушные деревья с узловатыми ветвями – такие только в страшную сказку! – и пыльные пустоши. Ненавидел рекламные щиты, дороги и широкие полосы техасского флага, развевавшегося на каждом шагу, причем непременно огромного, как одеяло. Ненавидел громоздкие пикапы, на которых разъезжает каждый первый, хотя бензин стоит тринадцать баксов за галлон, а планета задыхается от выхлопных газов. Ненавидел сапоги, ремни с гигантскими пряжками и гнусавую речь местных: говорят так, словно целыми днями объезжают мустангов и бросают лассо вместо того, чтобы чистить зубы и работать в офисе, как жители нормальных штатов.
Уолгаст ненавидел Техас в основном потому, что родители за шкирку перетащили его сюда, когда он учился в средней школе. Сейчас сорокачетырехлетний Уолгаст был в неплохой форме, но возраст уже напоминал о себе разнообразными болячками и редеющими волосами. Шестой класс он считал древней историей, ни о чем не жалел, но сегодня, везя Дойла по Пятьдесят девятой трассе на север от Хьюстона, явственно ощущал: старая рана не затянулась. За окнами мелькал посвежевший весенний Техас. Техас – отстойник размером со штат, от него сплошные проблемы! Брэд, безоблачно-счастливый мальчишка из Орегона, обожавший рыбачить на реке Кус и часами гулять по лесу с приятелями, неожиданно попал в пригород Хьюстона. Вместо дома на опушке леса – дурацкое бунгало, а еще прогулки в школу по тридцатипятиградусной жаре без малейшего намека на тень… Юному Уолгасту зачастую казалось, что на голову опускается тяжелый башмак. «Преисподняя!» – думал Брэд. Да, преисподняя находится в Хьюстоне, штат Техас, и он в нее угодил. В новой школе его первым делом заставили дать клятву на верность флагу Техаса, точно он переехал не в другой штат, а в другую страну. Через три мучительно трудных года семья переехала снова, и тот день стал, вероятно, самым счастливым в жизни Брэда, несмотря на сопутствующие обстоятельства. Его родители познакомились в резервации Гранде Ронде, куда отец, по образованию инженер-механик, устроился учителем математики через год после окончания колледжа, а мать, индианка-шинук по своей матери, в девичестве носившей фамилию По-Беар, работала медсестрой в местной больнице. В Техас родители подались ради денег, но в 1986 году нефть резко подешевела, и отца сократили. Дом продать не удалось, и в итоге отчаявшийся отец просто оставил ключи в банке. Отец хватался за любую работу – семья кочевала за ним из Техаса в Мичиган, потом в Огайо, потом на север Нью-Йорка – но из долгов так и не выбрался. Он умер от рака поджелудочной железы за два месяца до того, как Брэд окончил среднюю школу, третью с момента отъезда из Орегона. В смерти отца проще всего было винить ненавистный Техас. Мать вернулась в Орегон, но вскоре не стало и ее. Не стало никого.
Бэбкока, субъекта номер один, Уолгаст разыскал в Неваде, других – в Аризоне, Луизиане, Кентукки, Вайоминге, Флориде, Индиане и Делавэре. Никакой из этих штатов Брэду особо не нравился, но любой казался лучше Техаса.
Накануне вечером Уолгаст и Дойл прилетели в Хьюстон из Денвера, переночевали в «Рэдиссоне» неподалеку от аэропорта (Брэд хотел вырваться в город и, возможно, даже разыскать свой старый дом, но потом подумал: «Какого черта?»), утром взяли напрокат машину, новенький «крайслер-виктори», пахнувший не хуже, чем хрустящая долларовая банкнота, и погнали на север. День выдался погожий, в васильковом небе ни облачка. Уолгаст вел машину, а Дойл потягивал кофе и изучал досье, целую кипу бумаг, лежащих у него на коленях.
– Знакомься, Энтони Картер. – Дойл протянул Уолгасту фотографию. – Вот он, субъект номер двенадцать.
Знакомиться Брэду не хотелось: он почти не сомневался, что увидит на снимке – очередное безучастное лицо, глаза, не привыкшие читать, душу, слишком долго смотревшую в себя. Субъекты попадались разные – белые и темнокожие, худые и толстые, молодые и старые, – объединяли их лишь глаза: пустые, как черные дыры, способные засосать целый мир. Теоретически они вызывали сочувствие, но только теоретически.
– Сказать, что он натворил?
Уолгаст пожал плечами: вообще-то спешить было некуда, но сейчас так сейчас.
Дойл хлебнул кофе и зачитал:
– Энтони Ллойд Картер, афроамериканец, рост пять футов четыре дюйма, вес сто двадцать фунтов. Прозвище соответствует габаритам. – Дойл поднял голову. – Угадаешь?
– Ты меня достал! – апатично проговорил Уолгаст. – Малыш Энтони?
– Да, босс, старость не радость! Его зовут Тони-К, но напиток тут вроде бы ни при чем, расшифровывается как Тони-кроха. Рано потерял мать, отца на горизонте не просматривалось, все детство по приютам. В общем, старт не самый удачный. У него и приводы имелись, но в основном за мелочь: попрошайничество, нарушение общественного порядка и прочую ерунду. А теперь собственно история: наш Тони-К еженедельно стрижет лужайку у доброй леди по имени Рейчел Вуд, которая живет в престижнейшем районе Ривер-оукс с двумя дочками и успешным адвокатом-мужем. Живет припеваючи: благотворительные балы, приемы, загородные клубы – все по полной программе. Энтони Картер – ее проект, не зря же леди благотворительностью занимается! Как-то раз выходит она на лужайку перед своим особняком, глядь – а под эстакадой торчит Картер с рукописным плакатиком «Подайте на еду» или что-то в этом роде. Наша добрая леди тащит его домой, угощает сандвичем и устраивает в приют, который регулярно спонсирует. Только этого мало – миссис Вуд обзванивает соседок по Ривер-оукс и агитирует: «Поможем этому бедняге! Вам же нужны работники» – в общем, превращается в девочку-скаута, собирающую дружину на благие дела. Чуть ли не на следующий день Тони-К уже стрижет лужайки, подрезает живые изгороди, ну, разве в Ривер-оукс мало работы? Так продолжается целых два года, все тип-топ и чики-пики. Но вот наш Тони-К является к Рейчел Вуд стричь лужайку в день, когда одна из ее дочек пропускает школу из-за болезни. Мать болтает по телефону, а пятилетняя малышка бежит в сад и видит Энтони. Вообще-то девочка с ним знакома, но что-то идет не так, и она пугается. Болтали, что Тони-К к ней лез, но судебный психиатр очень в этом сомневался. Короче, девчонка вопит, из дома вылетает мать, тоже с криками, – начинается сущий хаос, бедлам, чемпионат мира по истерическим крикам. Разнесчастный Тони-К, виртуоз газонокосилок и садовых ножниц, вдруг превратился в черномордого бугая – ну еще бы, малышку обидел! Добрая леди разом бросает играть в мать Терезу, лезет в драку и каким-то образом падает в бассейн. Картер хочет как лучше, давай ее спасать, но добрая леди шипит, кусается и царапается, словно дикая кошка. Иначе говоря, часть вторая, «Бедлам в воде». Угадай, чем все закончилось? – Дойл вопросительно взглянул на босса.
– Картер утопил хозяйку?
– Бинго! Прямо на глазах у дочки! На крики прибежала соседка, вызывала копов, они приехали и видят: добрая леди плавает в бассейне лицом вниз, а Тони-К спокойненько сидит на бортике… – Дойл покачал головой. – Жуткая картинка!
Пыл, с которым Дойл рассказывал подобные истории, порой не на шутку тревожил Уолгаста.
– Вероятность несчастного случая исключена?
– Студенткой убитая входила в команду пловчих Южного методистского университета и до самой гибели каждое утро наматывала по пятьдесят кругов в бассейне. Эта мелкая подробность здорово помогла обвинению.
– А что сказал Картер, когда его арестовали?
– Он, мол, только хотел, чтобы леди не кричала, – пожал плечами Дойл. – Потом попросил чаю со льдом.
Уолгаст покачал головой. О каких ужасах он только не слышал, но в память врезались именно «невинные» подробности. Холодного чаю попросил… Матерь Божья!
– Сколько, говоришь, ему лет?
– Я еще не говорил. – Дойл пролистнул назад несколько страниц. – Сейчас тридцать два. На момент ареста было двадцать восемь. Вот еще полезная информация: у него нет родственников. В тюрьме Полунски его навещал лишь муж убитой, и случилось это два с лишним года назад. Даже адвокат уехал из Техаса после того, как отклонили апелляцию. Картера передали кому-то из полицейского управления округа Харрис, но, видимо, новый адвокат еще даже дело не изучил. По сути, всем наплевать. Второго июня Энтони Картеру сделают смертельную инъекцию за преднамеренное убийство, и это никому не интересно. Наш фигурант уже призрак.
До Ливингстона добирались девяносто минут, последнюю четверть часа – по проселочной дороге, петляющей среди островков соснового леса, и степью, усеянной голубым люпином. Еще не перевалило за полдень, и при удачном стечении обстоятельств они могли засветло вернуться в Хьюстон, оставить «понтиак» на стоянке и вылететь в Колорадо. Уолгасту нравились короткие задания. Когда они затягивались, а субъект мялся, жался и тянул резину, у него начинало сосать под ложечкой, несмотря на то что они с Дойлом неизменно добивались своего. Уолгасту то и дело вспоминался прочитанный в старших классах рассказ Бене «Дьявол и Дэниел Уэбстер», только теперь роль дьявола исполнял он сам. Вот Дойл был другим, очень молодым, даже для новичка. Эдакий крестьянский паренек из Индианы – еще и тридцати не исполнилось! – румяный, кровь с молоком. Он с удовольствием стал Робином Бэтмэну-Уолгасту, называя его «шефом» и «боссом». А сколько в Дойле чистого, искреннего патриотизма! Однажды он разрыдался прямо на глазах у Уолгаста: по телевизору – по телевизору! – транслировали матч с участием «Колорадо рокиз», и перед встречей, как обычно, играл гимн. Неужели такие, как Фил Дойл, до сих пор не перевелись?! А ведь он еще и умница: окончил Университет Пердью и уже подал документы в юридическую школу. В ФБР он пришел после трагедии в «Молл-оф-Америка», когда иранские террористы застрелили триста мирных посетителей торгово-развлекательного комплекса в Миннеаполисе. Камеры слежения зафиксировали бойню во всех отвратительных подробностях, и едва хронику показали по Си-эн-эн, половина американцев была готова сорваться с места и хоть чем-то ответить на жуткое злодеяние. После подготовки в Квонтико Дойла как молодого специалиста по антитеррористической деятельности направили в денверское отделение ФБР. Когда Пентагону понадобились два местных агента, Дойл первым предложил свою кандидатуру. С какой целью, Уолгаст не понимал: задание, в документах именовавшееся «Проект "Ной"», казалось полной утопией, именно поэтому он сам согласился в нем участвовать. Брэд только что развелся: их с Лайлой брак не развалился, а точнее, изжил себя, поэтому депрессия, последовавшая за окончанием процесса, стала для него полной неожиданностью. Что помогает от депрессии лучше, чем месяцы интенсивных командировок? Кроме того, при разделе имущества ему отошла стоимость положенной по закону доли дома в Черри-крик и часть средств на Лайлином пенсионном счете. Брэд даже подумывал о жирной точке в карьере агента ФБР: разве плохо вернуться в Орегон и открыть собственный бизнес – небольшой магазин скобяных или спортивных товаров. Если честно, ни в том, ни в другом он не разбирался, но отставные агенты чаще всего попадали в охранные предприятия, а Уолгаст куда охотнее представлял себя в магазине, торгующем чем-то простым и понятным – бейсбольными перчатками или стамесками. К тому же на бумаге этот «Ной» выглядел плевым делом, отличным заданием для последнего года в ФБР, если он действительно решит поставить точку.
Разумеется, все оказалось сложнее обещанной в документах рутины, вытирания носов и сажания на горшки. Неужели Дойл догадывался об этом заранее?
В Полунски им велели предъявить документы и сдать оружие, а затем проводили в кабинет начальника тюрьмы. Мрачное место, хотя, в принципе, все тюрьмы такие. Пока ждали начальника, Уолгаст достал сотовый и просмотрел вечерние авиарейсы: так, Хьюстон – Денвер, вылет в половине девятого – если поторопятся, должны успеть. Дойл молча листал «Спортс иллюстрейтед», словно был не в тюрьме, а в приемной стоматолога. Примерно в час дня секретарь пригласила их войти.
Начальник тюрьмы оказался афроамериканцем лет пятидесяти, с пегой шевелюрой и грудью штангиста, втиснутой в рубашку и жилет. Он даже не поднялся и не пожал гостям руки. Уолгаст протянул документы.
Начальник тюрьмы бегло просмотрел их и взглянул на Брэда.
– Агент Уолгаст, я в жизни такой ерунды не видел! Какого черта вам понадобился Энтони Картер?
– Объяснить, к сожалению, не могу: это не в моей компетенции. Нам с агентом Дойлом поручено лишь организовать передачу Картера.
Начальник тюрьмы отодвинул документы и сложил руки замком.
– Понятно. А если я откажусь его выдать?
– Тогда я продиктую телефонный номер, по которому вам постараются объяснить, что это делается в целях национальной безопасности.
– Телефонный номер?
– Да, именно.
Раздосадованно вздохнув, начальник тюрьмы повернулся в кресле и показал на высокое окно.
– Джентльмены, вам известно, что там?
– Извините, не понимаю, – покачал головой Уолгаст.
Начальник тюрьмы снова взглянул на гостей. Раздраженным он не казался, и Уолгаст понял: этот тип привык настаивать на своем.
– Там Техас. Двести шестьдесят семь тысяч квадратных миль техасской территории, если быть до конца точным. И прошу принять к сведению: я работаю на Техас. Не на абстрактного начальника из Вашингтона, Лэнгли или с кем там вы предлагаете связаться. Энтони Картер помещен во вверенное мне учреждение, и мой долг перед жителями штата – привести в исполнение вынесенный ему приговор. Без звонка губернатора я намерен поступить именно так.
«Чертов Техас! – подумал Уолгаст. – На целый день здесь застрянем!»
– Это можно устроить, – проговорил он вслух.
– Тогда устраивайте, агент Уолгаст! – кивнул начальник тюрьмы, протягивая ему документы.
Уолгаст с Дойлом вернулись к машине, забрав оружие у входа для посетителей. Брэд позвонил на денверский номер, через станцию прямой конфиденциальной связи попал на криптозащищенный телефон полковника Сайкса и доложил о посещении тюрьмы. Сайкс разозлился, но обещал принять меры.
– Мне нужен максимум день. Никуда не отлучайтесь, ждите звонка и заставьте Энтони Картера подписать соглашение. Кстати, вполне вероятно, вас ждут небольшие изменения маршрута.
В восточном Техасе на четырех тысячах акров топких сосняков и низкотравья расположено заведение, весьма напоминающее бизнес-парк или большую школу, – тюрьма Полунски, она же Террелл, принадлежащая Управлению уголовной юстиции штата Техас. Попадание туда означает одно: ты осужден за тяжкое убийство на территории Техаса и отправлен умирать.
На то мартовское утро Энтони Ллойд Картер, заключенный номер 999642, приговоренный к смертельной инъекции за убийство Рейчел Вуд, жительницы Хьюстона, матери двоих детей, лужайку которой он еженедельно стриг за сорок долларов и стакан чая со льдом, провел в камере-одиночке режимного блока тюрьмы Террелл тысячу триста тридцать два дня – меньше, чем многие, больше, чем некоторые, – хотя для него это не имело никакого значения. Призов за самую долгую отсидку в тюрьме не дают. Ел Картер один, зарядку делал один, душ принимал один, поэтому принципиальных различий между неделей, днем и месяцем не видел. Он не без основания считал, что значимым событием в его жизни будет лишь тот день, когда надзиратель с капелланом проводят его в «комнату с иглой», и знал: ждать осталось недолго. В одиночках разрешали читать, но Картер освоил эту науку плохо и давно махнул на книги рукой. В его камере, бетонной коробке размером шесть на девять футов, имелось лишь окно и стальная дверь с прорезью, в которую пролезали руки, поэтому он целыми днями лежал на нарах, ни о чем не думал и порой не мог определить, спит или бодрствует.
Тот день, как и все остальные, начался в три утра, когда надзиратели включили свет и толкнули в прорезь поднос с завтраком. Обычно давали хлопья с молоком, или порошковую яичницу, или оладьи. Если оладьи сдабривали арахисовым маслом, Картер считал завтрак отличным. В тот день именно так и получилось. Пластиковые вилки ломались буквально через раз, но Картер складывал оладьи пополам и, сидя на нарах, уплетал за обе щеки. Другие заключенные из отделения особого режима жаловались на плохую еду, а вот Картера она вполне устраивала. На свободе он питался намного хуже, порой вообще не ел сутками, так что оладьи с арахисовым маслом его радовали, хоть завтраком и кормили ни свет ни заря.
Разумеется, заключенным полагались свидания, но за весь срок Картера навестил лишь муж убитой с известием, что обрел Господа нашего Иисуса Христа, много молился и рассказывал Богу о том, что лишился красавицы жены, а его дети – любимой и любящей матери. За долгие месяцы, проведенные в молитвах, он наконец примирился со случившимся и решил простить Картера: сидел за стеклянной перегородкой, прижимал к уху телефонную трубку и рыдал в три ручья. Когда-то Картер сам был добрым христианином, поэтому речи мужа убитой глубоко его тронули, однако тон и слезы наводили на мысль, что прощение тот дарует исключительно ради собственного спокойствия. О желании помочь Картеру избежать незавидной участи тип не упомянул. Картер не представлял, какими словами исправить ситуацию, поэтому поблагодарил типа и сказал: «Благослови вас Господь! Простите меня! Если встречу миссис Вуд на небесах, обязательно сообщу о вашем сегодняшнем посещении!» Тип тут же вскочил и бросился вон из зала свиданий, оставив Картера с трубкой у уха. С тех пор прошло как минимум два года, и больше Картера никто не навестил.
Миссис Вуд всегда была так добра, подкидывала лишнюю пятерку, а то и десятку, в жару угощала холодным чаем – выносила на маленьком подносе, как в крутых ресторанах. События рокового дня сбивали с толку – как же так вышло? – и не укладывались в голове, хотя Картер раскаивался, искренне раскаивался. Нет, он не отпирался, но считал: несправедливо умирать из-за непонятного события, ну, по крайней мере до того, как он сумеет в нем разобраться. Разбирался он уже четыре года, обмозговывал, обсасывал, а яснее не становилось. Возможно, проблема заключалась том, что в отличие от мистера Вуда ему не удавалось примириться со случившимся. Какое там, он запутывался все сильнее, а безликая череда дней, недель и месяцев с каждым новым днем, неделей, месяцем создавала в памяти все больший сумбур.
В шесть часов утра сменились надзиратели. Свежезаступившие разбудили заключенных для переклички, затем прошлись по коридору с мешками и собрали грязное белье – боксерки и носки. «Значит, сегодня пятница», – заключил Картер. В душевую водили раз в неделю, к парикмахеру – раз в шестьдесят дней, поэтому чистое белье казалось мини-праздником. Липкая кожа особенно раздражала летом, когда потом обливаешься круглосуточно, даже если лежишь пластом и совершаешь минимум движений. Впрочем, из письма, присланного адвокатом полгода назад, Картер знал: техасская жара скоро перестанет ему досаждать. Второго июня наступит конец…
Размышления прервал громкий стук в дверь.
– Картер! Энтони Картер! – Голос принадлежал начальнику смены Клещу.
– Да, Клещ, он самый! – отозвался с нар Энтони. – Кого-то другого здесь ищешь?
– Приготовься, Тони, наручники надеваем!
– Для прогулки еще рано, а в душ меня сегодня не ведут.
– Думаешь, я буду стоять здесь все утро и уговаривать?
Картер сполз с нар, на которых, глядя в потолок, размышлял о Рейчел Вуд и холодном чае на подносе. Затекшие мышцы ныли, и он не без труда встал на колени лицом к нарам. Процедура повторялась в тысячный раз, а Картер по-прежнему терпеть ее не мог. Труднее всего было удержать равновесие. Вот он свел лопатки, вывернул плечи и ладонями вверх высунул руки в прорезь, через которую подавали еду. Щелк! – в запястья впился холодный металл.
– Поднимайся! – скомандовал надзиратель, прозванный Клещом за то, что надевал наручники туже и больнее других.
Картер выдвинул правую ногу вперед и оперся на нее – левое колено громко хрустнуло. Он осторожно поднялся, одновременно высвобождая закованные руки из прорези. За дверью зазвенели ключи. Наконец дверь распахнулась. Вот и Клещ собственной персоной, а рядом с ним надзиратель, получивший прозвище Деннис-мучитель: из-за волос, вечно стоявших дыбом, точь-в-точь как у пацана в комиксах, и дубинки, которой ему очень нравилось грозить, а еще больше – пользоваться. Вроде и дубинка всего лишь деревянная, и удары несильные, а боль адская! Секрет заключался в том, что Деннис-мучитель мастерски находил на телах заключенных особо чувствительные точки.
– Картер, к тебе гость, – объявил Клещ. – Не мать и не адвокат.
Если Клещ хмурился, то Деннис явно пребывал в отличном настроении и крутил дубинку, как мажоретка трость.
– Господь забрал мою мать к себе, когда мне исполнилось десять, – отозвался Картер. – И ты, Клещ, в курсе: я же сто раз тебе рассказывал. Кому я понадобился?
– Понятия не имею. Распоряжается-то начальник тюрьмы! Я должен лишь привести тебя к «клеткам».
Ничего хорошего Картеру это не предвещало. Муж убитой давно не появлялся, неужели решил навестить и сказать: я передумал, простить не могу, катись к дьяволу, Энтони Картер? Так или иначе, Картер не представлял, что ответить этому типу. Он уже столько каялся – мозоль на языке натер!
– Ладно, вперед! – скомандовал Клещ, впился в локоть Картера и поволок по коридору, словно ребенка через толпу или строптивую девицу на дискотеке. В Терреле заключенных даже в душ водили именно так! Одна часть сознания привыкает к чужим бесцеремонно грубым рукам, другая привыкнуть не может. Шагавший впереди Деннис распахнул дверь, разделявшую одиночки и остальную часть отделения особого режима, потом вторую, внешнюю, за которой начинался коридор, тянувшийся мимо общего блока к «клеткам». Картер уже два года не выходил за пределы отделения особого режима, или «крыла З», как его называли в Террелле. «З» – это «Задница, моя черная задница», «З» – это «Забей меня до смерти», «З» – это «Завтра меня отправят на тот свет», поэтому Картер брел, вперив глаза в пол, но изредка все же смотрел по сторонам: вдруг попадется что-то новое? Нет, Террелл как Террелл: сталь, бетон, тяжелые двери и кисловатый запах людей.
У зала свиданий они отметились у дежурного и вошли в пустую «клетку». Здесь было куда теплее и так сильно пахло хлоркой, что у Картера заслезились глаза. Пока Клещ снимал наручники, Деннис держал дубинку у болевой точки под подбородком Картера. Потом на запястья – «Руки перед собой, Картер!» – и на ноги надели в кандалы. Стены усеивали таблички с правилами поведения в зале свиданий, но ознакомиться с ними или хотя бы мельком просмотреть Картер не удосужился. Его подвели к стулу и вложили в ладонь телефонную трубку. Удерживать ее у уха получалось, лишь приподняв ноги к груди, – колени снова захрустели, а цепь вытянулась вдоль торса, как длинная застежка-молния.
– В прошлый раз обошлись без кандалов, – напомнил Картер.
Клещ мерзко хохотнул.
– Ну, извини, забыли попросить у тебя письменное разрешение! Да катись ты, Картер! У тебя десять минут.
Надзиратели вышли. Через миг дверь за стеклянной перегородкой отворилась, и Картер увидел своего первого за два года посетителя.
* * *
Специальный агент Брэд Уолгаст ненавидел Техас и все, что с ним связано. Ненавидел резкие колебания погоды: буквально за минуту палящий зной сменяется собачьим холодом, а влажность не ниже, чем в душевой. Ненавидел природу: тщедушные деревья с узловатыми ветвями – такие только в страшную сказку! – и пыльные пустоши. Ненавидел рекламные щиты, дороги и широкие полосы техасского флага, развевавшегося на каждом шагу, причем непременно огромного, как одеяло. Ненавидел громоздкие пикапы, на которых разъезжает каждый первый, хотя бензин стоит тринадцать баксов за галлон, а планета задыхается от выхлопных газов. Ненавидел сапоги, ремни с гигантскими пряжками и гнусавую речь местных: говорят так, словно целыми днями объезжают мустангов и бросают лассо вместо того, чтобы чистить зубы и работать в офисе, как жители нормальных штатов.
Уолгаст ненавидел Техас в основном потому, что родители за шкирку перетащили его сюда, когда он учился в средней школе. Сейчас сорокачетырехлетний Уолгаст был в неплохой форме, но возраст уже напоминал о себе разнообразными болячками и редеющими волосами. Шестой класс он считал древней историей, ни о чем не жалел, но сегодня, везя Дойла по Пятьдесят девятой трассе на север от Хьюстона, явственно ощущал: старая рана не затянулась. За окнами мелькал посвежевший весенний Техас. Техас – отстойник размером со штат, от него сплошные проблемы! Брэд, безоблачно-счастливый мальчишка из Орегона, обожавший рыбачить на реке Кус и часами гулять по лесу с приятелями, неожиданно попал в пригород Хьюстона. Вместо дома на опушке леса – дурацкое бунгало, а еще прогулки в школу по тридцатипятиградусной жаре без малейшего намека на тень… Юному Уолгасту зачастую казалось, что на голову опускается тяжелый башмак. «Преисподняя!» – думал Брэд. Да, преисподняя находится в Хьюстоне, штат Техас, и он в нее угодил. В новой школе его первым делом заставили дать клятву на верность флагу Техаса, точно он переехал не в другой штат, а в другую страну. Через три мучительно трудных года семья переехала снова, и тот день стал, вероятно, самым счастливым в жизни Брэда, несмотря на сопутствующие обстоятельства. Его родители познакомились в резервации Гранде Ронде, куда отец, по образованию инженер-механик, устроился учителем математики через год после окончания колледжа, а мать, индианка-шинук по своей матери, в девичестве носившей фамилию По-Беар, работала медсестрой в местной больнице. В Техас родители подались ради денег, но в 1986 году нефть резко подешевела, и отца сократили. Дом продать не удалось, и в итоге отчаявшийся отец просто оставил ключи в банке. Отец хватался за любую работу – семья кочевала за ним из Техаса в Мичиган, потом в Огайо, потом на север Нью-Йорка – но из долгов так и не выбрался. Он умер от рака поджелудочной железы за два месяца до того, как Брэд окончил среднюю школу, третью с момента отъезда из Орегона. В смерти отца проще всего было винить ненавистный Техас. Мать вернулась в Орегон, но вскоре не стало и ее. Не стало никого.
Бэбкока, субъекта номер один, Уолгаст разыскал в Неваде, других – в Аризоне, Луизиане, Кентукки, Вайоминге, Флориде, Индиане и Делавэре. Никакой из этих штатов Брэду особо не нравился, но любой казался лучше Техаса.
Накануне вечером Уолгаст и Дойл прилетели в Хьюстон из Денвера, переночевали в «Рэдиссоне» неподалеку от аэропорта (Брэд хотел вырваться в город и, возможно, даже разыскать свой старый дом, но потом подумал: «Какого черта?»), утром взяли напрокат машину, новенький «крайслер-виктори», пахнувший не хуже, чем хрустящая долларовая банкнота, и погнали на север. День выдался погожий, в васильковом небе ни облачка. Уолгаст вел машину, а Дойл потягивал кофе и изучал досье, целую кипу бумаг, лежащих у него на коленях.
– Знакомься, Энтони Картер. – Дойл протянул Уолгасту фотографию. – Вот он, субъект номер двенадцать.
Знакомиться Брэду не хотелось: он почти не сомневался, что увидит на снимке – очередное безучастное лицо, глаза, не привыкшие читать, душу, слишком долго смотревшую в себя. Субъекты попадались разные – белые и темнокожие, худые и толстые, молодые и старые, – объединяли их лишь глаза: пустые, как черные дыры, способные засосать целый мир. Теоретически они вызывали сочувствие, но только теоретически.
– Сказать, что он натворил?
Уолгаст пожал плечами: вообще-то спешить было некуда, но сейчас так сейчас.
Дойл хлебнул кофе и зачитал:
– Энтони Ллойд Картер, афроамериканец, рост пять футов четыре дюйма, вес сто двадцать фунтов. Прозвище соответствует габаритам. – Дойл поднял голову. – Угадаешь?
– Ты меня достал! – апатично проговорил Уолгаст. – Малыш Энтони?
– Да, босс, старость не радость! Его зовут Тони-К, но напиток тут вроде бы ни при чем, расшифровывается как Тони-кроха. Рано потерял мать, отца на горизонте не просматривалось, все детство по приютам. В общем, старт не самый удачный. У него и приводы имелись, но в основном за мелочь: попрошайничество, нарушение общественного порядка и прочую ерунду. А теперь собственно история: наш Тони-К еженедельно стрижет лужайку у доброй леди по имени Рейчел Вуд, которая живет в престижнейшем районе Ривер-оукс с двумя дочками и успешным адвокатом-мужем. Живет припеваючи: благотворительные балы, приемы, загородные клубы – все по полной программе. Энтони Картер – ее проект, не зря же леди благотворительностью занимается! Как-то раз выходит она на лужайку перед своим особняком, глядь – а под эстакадой торчит Картер с рукописным плакатиком «Подайте на еду» или что-то в этом роде. Наша добрая леди тащит его домой, угощает сандвичем и устраивает в приют, который регулярно спонсирует. Только этого мало – миссис Вуд обзванивает соседок по Ривер-оукс и агитирует: «Поможем этому бедняге! Вам же нужны работники» – в общем, превращается в девочку-скаута, собирающую дружину на благие дела. Чуть ли не на следующий день Тони-К уже стрижет лужайки, подрезает живые изгороди, ну, разве в Ривер-оукс мало работы? Так продолжается целых два года, все тип-топ и чики-пики. Но вот наш Тони-К является к Рейчел Вуд стричь лужайку в день, когда одна из ее дочек пропускает школу из-за болезни. Мать болтает по телефону, а пятилетняя малышка бежит в сад и видит Энтони. Вообще-то девочка с ним знакома, но что-то идет не так, и она пугается. Болтали, что Тони-К к ней лез, но судебный психиатр очень в этом сомневался. Короче, девчонка вопит, из дома вылетает мать, тоже с криками, – начинается сущий хаос, бедлам, чемпионат мира по истерическим крикам. Разнесчастный Тони-К, виртуоз газонокосилок и садовых ножниц, вдруг превратился в черномордого бугая – ну еще бы, малышку обидел! Добрая леди разом бросает играть в мать Терезу, лезет в драку и каким-то образом падает в бассейн. Картер хочет как лучше, давай ее спасать, но добрая леди шипит, кусается и царапается, словно дикая кошка. Иначе говоря, часть вторая, «Бедлам в воде». Угадай, чем все закончилось? – Дойл вопросительно взглянул на босса.
– Картер утопил хозяйку?
– Бинго! Прямо на глазах у дочки! На крики прибежала соседка, вызывала копов, они приехали и видят: добрая леди плавает в бассейне лицом вниз, а Тони-К спокойненько сидит на бортике… – Дойл покачал головой. – Жуткая картинка!
Пыл, с которым Дойл рассказывал подобные истории, порой не на шутку тревожил Уолгаста.
– Вероятность несчастного случая исключена?
– Студенткой убитая входила в команду пловчих Южного методистского университета и до самой гибели каждое утро наматывала по пятьдесят кругов в бассейне. Эта мелкая подробность здорово помогла обвинению.
– А что сказал Картер, когда его арестовали?
– Он, мол, только хотел, чтобы леди не кричала, – пожал плечами Дойл. – Потом попросил чаю со льдом.
Уолгаст покачал головой. О каких ужасах он только не слышал, но в память врезались именно «невинные» подробности. Холодного чаю попросил… Матерь Божья!
– Сколько, говоришь, ему лет?
– Я еще не говорил. – Дойл пролистнул назад несколько страниц. – Сейчас тридцать два. На момент ареста было двадцать восемь. Вот еще полезная информация: у него нет родственников. В тюрьме Полунски его навещал лишь муж убитой, и случилось это два с лишним года назад. Даже адвокат уехал из Техаса после того, как отклонили апелляцию. Картера передали кому-то из полицейского управления округа Харрис, но, видимо, новый адвокат еще даже дело не изучил. По сути, всем наплевать. Второго июня Энтони Картеру сделают смертельную инъекцию за преднамеренное убийство, и это никому не интересно. Наш фигурант уже призрак.
До Ливингстона добирались девяносто минут, последнюю четверть часа – по проселочной дороге, петляющей среди островков соснового леса, и степью, усеянной голубым люпином. Еще не перевалило за полдень, и при удачном стечении обстоятельств они могли засветло вернуться в Хьюстон, оставить «понтиак» на стоянке и вылететь в Колорадо. Уолгасту нравились короткие задания. Когда они затягивались, а субъект мялся, жался и тянул резину, у него начинало сосать под ложечкой, несмотря на то что они с Дойлом неизменно добивались своего. Уолгасту то и дело вспоминался прочитанный в старших классах рассказ Бене «Дьявол и Дэниел Уэбстер», только теперь роль дьявола исполнял он сам. Вот Дойл был другим, очень молодым, даже для новичка. Эдакий крестьянский паренек из Индианы – еще и тридцати не исполнилось! – румяный, кровь с молоком. Он с удовольствием стал Робином Бэтмэну-Уолгасту, называя его «шефом» и «боссом». А сколько в Дойле чистого, искреннего патриотизма! Однажды он разрыдался прямо на глазах у Уолгаста: по телевизору – по телевизору! – транслировали матч с участием «Колорадо рокиз», и перед встречей, как обычно, играл гимн. Неужели такие, как Фил Дойл, до сих пор не перевелись?! А ведь он еще и умница: окончил Университет Пердью и уже подал документы в юридическую школу. В ФБР он пришел после трагедии в «Молл-оф-Америка», когда иранские террористы застрелили триста мирных посетителей торгово-развлекательного комплекса в Миннеаполисе. Камеры слежения зафиксировали бойню во всех отвратительных подробностях, и едва хронику показали по Си-эн-эн, половина американцев была готова сорваться с места и хоть чем-то ответить на жуткое злодеяние. После подготовки в Квонтико Дойла как молодого специалиста по антитеррористической деятельности направили в денверское отделение ФБР. Когда Пентагону понадобились два местных агента, Дойл первым предложил свою кандидатуру. С какой целью, Уолгаст не понимал: задание, в документах именовавшееся «Проект "Ной"», казалось полной утопией, именно поэтому он сам согласился в нем участвовать. Брэд только что развелся: их с Лайлой брак не развалился, а точнее, изжил себя, поэтому депрессия, последовавшая за окончанием процесса, стала для него полной неожиданностью. Что помогает от депрессии лучше, чем месяцы интенсивных командировок? Кроме того, при разделе имущества ему отошла стоимость положенной по закону доли дома в Черри-крик и часть средств на Лайлином пенсионном счете. Брэд даже подумывал о жирной точке в карьере агента ФБР: разве плохо вернуться в Орегон и открыть собственный бизнес – небольшой магазин скобяных или спортивных товаров. Если честно, ни в том, ни в другом он не разбирался, но отставные агенты чаще всего попадали в охранные предприятия, а Уолгаст куда охотнее представлял себя в магазине, торгующем чем-то простым и понятным – бейсбольными перчатками или стамесками. К тому же на бумаге этот «Ной» выглядел плевым делом, отличным заданием для последнего года в ФБР, если он действительно решит поставить точку.
Разумеется, все оказалось сложнее обещанной в документах рутины, вытирания носов и сажания на горшки. Неужели Дойл догадывался об этом заранее?
В Полунски им велели предъявить документы и сдать оружие, а затем проводили в кабинет начальника тюрьмы. Мрачное место, хотя, в принципе, все тюрьмы такие. Пока ждали начальника, Уолгаст достал сотовый и просмотрел вечерние авиарейсы: так, Хьюстон – Денвер, вылет в половине девятого – если поторопятся, должны успеть. Дойл молча листал «Спортс иллюстрейтед», словно был не в тюрьме, а в приемной стоматолога. Примерно в час дня секретарь пригласила их войти.
Начальник тюрьмы оказался афроамериканцем лет пятидесяти, с пегой шевелюрой и грудью штангиста, втиснутой в рубашку и жилет. Он даже не поднялся и не пожал гостям руки. Уолгаст протянул документы.
Начальник тюрьмы бегло просмотрел их и взглянул на Брэда.
– Агент Уолгаст, я в жизни такой ерунды не видел! Какого черта вам понадобился Энтони Картер?
– Объяснить, к сожалению, не могу: это не в моей компетенции. Нам с агентом Дойлом поручено лишь организовать передачу Картера.
Начальник тюрьмы отодвинул документы и сложил руки замком.
– Понятно. А если я откажусь его выдать?
– Тогда я продиктую телефонный номер, по которому вам постараются объяснить, что это делается в целях национальной безопасности.
– Телефонный номер?
– Да, именно.
Раздосадованно вздохнув, начальник тюрьмы повернулся в кресле и показал на высокое окно.
– Джентльмены, вам известно, что там?
– Извините, не понимаю, – покачал головой Уолгаст.
Начальник тюрьмы снова взглянул на гостей. Раздраженным он не казался, и Уолгаст понял: этот тип привык настаивать на своем.
– Там Техас. Двести шестьдесят семь тысяч квадратных миль техасской территории, если быть до конца точным. И прошу принять к сведению: я работаю на Техас. Не на абстрактного начальника из Вашингтона, Лэнгли или с кем там вы предлагаете связаться. Энтони Картер помещен во вверенное мне учреждение, и мой долг перед жителями штата – привести в исполнение вынесенный ему приговор. Без звонка губернатора я намерен поступить именно так.
«Чертов Техас! – подумал Уолгаст. – На целый день здесь застрянем!»
– Это можно устроить, – проговорил он вслух.
– Тогда устраивайте, агент Уолгаст! – кивнул начальник тюрьмы, протягивая ему документы.
Уолгаст с Дойлом вернулись к машине, забрав оружие у входа для посетителей. Брэд позвонил на денверский номер, через станцию прямой конфиденциальной связи попал на криптозащищенный телефон полковника Сайкса и доложил о посещении тюрьмы. Сайкс разозлился, но обещал принять меры.
– Мне нужен максимум день. Никуда не отлучайтесь, ждите звонка и заставьте Энтони Картера подписать соглашение. Кстати, вполне вероятно, вас ждут небольшие изменения маршрута.