Перекресток трех дорог

Рядом с ней на полу в насквозь мокрой одежде сидела Августа, ее волосы тоже были мокрыми, на шее – длинная нитка жемчуга. Девочка оказалась привязана за обе руки к собачьему поводку, обмотанному вокруг бедер Мачехи мертвых, как пояс.

Клавдий Мамонтов вскинул пистолет.

– Давай! – крикнула Мачеха мертвых. – Стреляй! Убей меня!

Он бы убил ее первым выстрелом – она стояла перед ним открыто, не прячась. Однако, как бы она ни упала – навзничь, ничком, на бок – она свалилась бы в спиртовую лужу и подожгла бы ее свечой в диадеме. И они с Августой сразу вспыхнули бы, как два факела.

– Не выстрелил, умный… а теперь брось ствол. – Мачеха мертвых приказала низким грудным тоном.

Клавдий Мамонтов швырнул пистолет на пол.

В руке Мачехи мертвых, словно у фокусника, появилась зажигалка. Огонек вспыхнул.

– Что вам от нас надо? – спросил полковник Гущин. – Отпустите девочку.

– А ты спаси ее. – Мачеха мертвых смотрела на него своими серыми глазами, в которых полыхал желтый огонь. – Ты же за этим сюда явился, прихватив с собой своих парней. Ты готов ее спасти?

– Да. Сделаю, что скажешь, только отпусти ее.

Августа смотрела на них, на отца. Макар рванулся к ней.

– Стой, где стоишь! – Мачеха мертвых резко выбросила в сторону мокрой, облитой горючей жидкостью Августы руку с зажигалкой. – Это не бензин, дезинфектор, его сейчас продают на всех углах, восемьдесят процентов спирта. Останется лишь пепел… Ты понял?

Макар замер. Они все замерли под ее тяжелым взглядом, он словно обволакивал, лишал воли… лишал сил… заставлял подчиниться, смириться, принять… стать частью, служить, благоговеть… Гипноз? Возможно. Или какая-то другая, древняя могучая сила, имени которой они не знали, но ощущали ее – словно дуновение в спертом воздухе, пропитанном дымом лавра и дезинфекции.

Запахи болезни… эпидемии… древний и современный, смешавшиеся воедино…

– Зачем вы это все затеяли? – спросил Гущин. – Если бы вы не украли девочку и сами нас не привели сюда, мы бы вас никогда не нашли. И вы были бы свободны…

– Я и сейчас свободна. – Она смотрела на него. – А ты здесь со мной. У меня, в моем святилище.

– Вы же не сумасшедшая. Это просто сельский амбар.

– Взгляни. – Она плавно повела свободной рукой.

И они увидели то, на что от волнения и шока сначала даже не обратили внимания.

На полу тут и там по ангару были расставлены маленькие статуэтки – новоделы, копии, изображавшие великие ипостаси одного древнего божества. Здесь были и Артемида Эфесская Многогрудая, и Венера Виллендорфская, и другие венеры палеолита, грубые натуралистичные фигурки толстых женщин с животом, грудями и половыми органами, безголовые, безрукие, которым поклонялись еще со времен неандертальцев. Были здесь и статуэтки Кибелы со львами, и Деметры с колосьями, и ее – той, страшной, трехглавой, трехликой, принимающей свои кровавые гекатеи на перекрестках трех дорог – богини Гекаты с факелами, кинжалами и псами, стерегущими у ее ног. Дым лавровых листьев стелился по полу и окутывал их, словно туман веков. Но они – даже безглазые и безголовые – зорко и пристально следили сейчас за ними. За теми, кто явился сюда, выбирая себе очередную жертву.

Выбирая того, кто должен был умереть.

– Там, в лесу у монастыря, как только я увидела тебя, полковник – твой затравленный взгляд над маской, твой испуг перед любым контактом… я поняла – ты тоже один из них, кто должен был умереть, но выжил. Потому что ОНА коснулась тебя своей дланью, отметила тебя своим выбором, своим милосердием, и ты в долгу у нее, и расплатишься с ней, как должно, за жизнь, которую она тебе подарила.

– ОНА – это вы? Божество? Вы о себе говорите? О Мачехе мертвых? – спросил Гущин

– Не зови ее так. – Она покачала головой. – Нет, это не я. Неужели ты не видишь? И до сих пор не понял? Это сама Мать-Земля. Она карает нас, своих детей, изнасиловавших ее своим неуемным эгоизмом и алчным потребительством. Но она и спасает тех, кого выбирает сама. Она и тебя выбрала в том госпитале, где ты не сдох.

– Меня врачи лечили.

– Врачи лечат всех. Я сама работала в госпитале. Я все видела. Таких, как ты. Ты же лежал на вентиляции легких, тебе делали интубацию. Ты помнишь это? Ты до конца дней этого уже не забудешь, самый твой страшный кошмар, полковник, который никогда ничего раньше по жизни не боялся. Ты ведь задохнулся, потому что даже трубка уже не спасала тебя и… Что произошло дальше? Ты выжил? Ты снова начал дышать? Ты сам победил болезнь? Такую? Выкарабкался сам?

– Да, я сам выжил.

– Это ОНА тебя спасла и отметила! – выкрикнула Мачеха мертвых страстно и хрипло. – Так же, как она когда-то спасла меня. Так же, как спасла других – Петра, поверившего в нее сразу, как только я ему все открыла там, в госпитале, и мужа и сынишку Полины, которая сначала тоже, как и ты, отказывалась верить. Но когда вернулся с того света ее сын… ее обожаемый мальчик… У него ведь была клиническая смерть, ты знаешь это? Он умирал в Морозовской больнице, а она приехала в госпиталь, где умирал на ИВЛ ее муж, она хотела узнать о нем хоть что-то – ей не говорили в регистратуре. Я увидела ее у регистратуры, когда вышла из красной зоны, отчаявшуюся, полубезумную, готовую на все в своем горе… Я поговорила с ней, сказала, что ее муж не умер, сказала, кто его спас. Я ей все открыла, но она сначала глядела на меня такими же дикими глазами, как и вы сейчас. Она все не верила! Считала это бредом! Я объявила ей, что ее ребенок в эту самую минуту, возможно, уже мертв, но… он спасется, если она мне поверит. Возьмет и поверит – доверится не мне, а ЕЙ – Матери-Земле. И Полина выкрикнула с отчаянием: да, да, я верю тебе! Я во все что угодно готова поверить и все что угодно готова сделать, только бы сын и муж были живы! А я ей велела больше ни о чем не тревожиться, вернуться в Морозовскую и узнать все – как там с ребенком. Ей рассказал в больнице о том, что случилось, врач-реаниматолог… Он объявил, что с ее пятилетним сыном вдруг произошло настоящее чудо, он находился в состоянии клинической смерти пять минут, но вернулся и вдруг начал дышать сам. А потом уже ее муж, снятый с аппарата ИВЛ, когда пришел в себя, написал ей то же самое в чате – ему, мол, объявили об этом врачи, они никак не могли понять, у него было необратимое поражение легких… А он спасся и жив до сих пор. И с тобой было так же, полковник. Ты сам мне признался, что произошло чудо, разве нет?

Полковник Гущин глядел на нее. И не замечал уже ни ее безобразной наготы, ни седых прядей, выбивающихся из-под мокрого парика.

Только глаза ее, которые мерцали, как угли в костре… жгли… что-то выпытывали… жаждали…

– Отпусти девочку, – попросил он снова. – Ты же знаешь, что это такое… Ты сама была у Малофеева на цепи… Ты не только себя от него спасла, но и многих других, которых он убил бы, если бы ты его не остановила. Спаси сейчас девочку, сжалься над ней. Ее зовут Августа… ей всего шесть лет… она не играет в древние ритуальные игры, в которые играешь ты и приглашаешь играть нас… она…

– Она немая от рождения. – Мачеха мертвых глянула на Августу, скорчившуюся у ее ног, и усмехнулась. – Этот бедный ребенок не говорит ни на каких языках, несмотря на всех своих нянек, гувернанток и учителей, потому что гены… ей были переданы ущербные гены. – Мачеха мертвых перевела взгляд на бледного Макара. – И даже ты, многодетный отец, не можешь себя в этом винить, потому что гены такая штука… Вот и с нашей болезнью новой… говорят, во всем виноваты гены неандертальцев у кого-то из нас, и мы о них, конечно же, ничего не знаем до тех пор, пока… Вам любопытно, зачем я пришла тогда в лес, к монастырю, сама вызвала туда полицию? Это я подсказала Полине место – тот перекресток рядом с монастырем, я направила ее туда специально. И явилась сама – потом, когда она принесла свою жертву Великой Матери… Мне хотелось понаблюдать реакцию монастырских – это первое. Всю обнаженную ковидом деградацию официальной религии, которая в монастыре так уродливо вдруг вылезла наружу. Ковид выхолостил саму суть христианства – завет о помощи ближнему… Какая помощь, когда все друг от друга шарахаются и держатся на социальной дистанции? Грандиозные храмы никому не нужны, потому что в них страшно собираться, можно заразиться, попы боятся в них служить, избегают прихожан – не то что причащать, но даже отпевать мертвых не хотят… С точки зрения гигиены и санитарных норм это абсолютно правильно, но как же тогда быть с духом христианства? Со сказкой о том, что кто-то обнимал прокаженных и лечил чуму одним прикосновением пальцев? Я пришла в тот лес к монастырю еще и потому, что хотела видеть сама, как именно моя неофитка Полина выполнила свое обещание расплатиться с НЕЙ – великой и могущественной, выкупить у нее и на будущее жизни мужа и ребенка, потому что ведь это была разовая милость. А эпидемия далеко не закончена, когда исчезнут антитела, а ковид все будет длиться, можно опять заразиться и умереть, потому что от легких-то тряпочки остались… И вакцина таким больным не поможет. Но самое главное – я явилась в тот лес, чтобы лицом к лицу встретиться с тем, кто пойдет по моему следу. Я думала – ну, возможно, это будет какой-то тупой недалекий мент, каких я видела-перевидела на своем веку. Но! – Она вскинула руку. – Приехал ты, полковник. В своей нелепой маске, в перчатках. Напуганный до смерти тем, что надо общаться с людьми, которые могут быть больны или заразны, пытающийся изо всех сил скрыть свой патологический страх. И я поняла… ты тоже станешь ЕЙ служить. Ты преклонишь колено перед ее мощью и властью. И сделаешь все, чтобы…

– Все, если ты отпустишь девочку.

– Нет. Ты не понял. – Она глядела на него. – Все, чтобы спасти себя. Чтобы не умереть осенью или зимой, когда эпидемия вернется с новой силой.

Треск сухих лавровых листьев в жаровнях.

– Для себя я ничего у тебя… у НЕЕ просить не буду, – ответил Гущин.

– Ой ли? Снова хочешь на ИВЛ? С трубкой в горле? Ты сам знаешь, что это может произойти очень скоро. Ты же чувствуешь, как ты слаб, как задыхаешься… Ты в глубине души боишься, что если заразишься опять, то уже не проживешь и дня. Но ОНА спасет тебя снова. Если сейчас ты здесь… в нашем ритуале послужишь ей!


Мачеха мертвых ударом ноги швырнула нечто по полу в сторону Гущина. До этого она наступала на предмет своей босой ногой.

Это был кривой нож – из обсидиана, острый, как бритва, настоящий, каменный, ритуальный, которые туристам продают маори в Новой Зеландии.

– Для себя я ничего просить не буду. Весь этот бред, который ты несешь… слушай, ты. – Полковник Гущин сам наступил на нож ботинком. – Психоз, которым ты страдаешь с тех самых пор, как перегрызла яремную вену Малофеева своими кривыми зубами, с тех самых пор, когда помогала ему пытать в бункере похищенную женщину… твой личный психоз – он заразен не хуже ковида. Прекрати перед нами выламываться! Гаси свою свечку на макушке. Отпусти девочку. И обещаю – до тюрьмы у тебя дело не дойдет. Закончится все психушкой, а с твоими деньгами и адвокатами – это будет фешенебельный дурдом… возможно, даже не здесь, а на Кипре. И ты пролечишься там не так уж долго. Решай!

Мачеха мертвых хрипло расхохоталась.

И поднесла зажигалку к самым волосам Августы, пропитанным дезинфектором на спирту.

– Хочешь посмотреть, как сгорит сейчас твоя дочь, уходя в ЕЕ жаркие объятия, многодетный отец?

– Нет! – крикнул Макар. – Возьми меня… убей… только ее отпусти!

– Парень, ты здесь только наблюдатель… возможно, и ты проникнешься тоже силой ритуала… ВРЕМЯ ВОЗВРАЩАТЬСЯ К СТАРЫМ БОГАМ! Полковник, пусть не ради себя, но ты вернешься к ним… Я заставлю тебя подчиниться, поклониться Великой Матери-Земле! Я когда-то тоже была поставлена перед подобным выбором. И… видишь, ничего плохого со мной не случилось. Даже наоборот. Я не просто спаслась. Моя жизнь кардинально изменилась. Так что решать сейчас тебе… Ты послужишь ей или будешь наблюдать, как вспыхнет маленький факел.

– Не трогай девочку. Сделаю все, что скажешь.

По тому, как Гущин это произнес, Клавдий Мамонтов понял… они проиграли.

Они проиграли Мачехе мертвых на ее поле.

Мать-Земля… он отказывался верить, что она так жестока и беспощадна.

Но самое страшное ждало их впереди.

– Бери нож, – приказала Мачеха мертвых.

Гущин наклонился и поднял с пола острый, как бритва, обсидиановый нож.

– Сам выберешь или выберу я?

– Что? – Он взвесил нож на руке. Он никогда не метал ножи… Да и было это бесполезно, она и в этом случае упала бы в лужу горючего и подожгла бы ее свечой.

– Жертву.

– Из кого ее выбирать?

– А вот же они перед тобой. Твои напарники. – Мачеха мертвых глянула на Макара, затем на Клавдия Мамонтова. – И в это раз обойдемся без собак.

Полковник Гущин молчал. Он ощущал себя беспомощным. Он ощущал себя полностью в ее власти, она словно паучиха опутывала его липкой сетью гипнотизирующего тяжелого взгляда, больной непреклонной волей…

– Оба хороши, оба годятся, я еще тогда, в первый раз, это отметила. Красивы, как античные боги, молоды, сильны, полны надежд. – Она откровенно разглядывала их.

– Нужна тебе, психопатка, жертва, возьми меня, только отпусти мою дочь. – Макар снова двинулся вперед.

– Нет! – Она повысила властно голос. – Не ты, многодетный отец. У тебя еще двое маленьких… если что… будешь потом рассказывать им, как мы все жили-были во времена глобальной катастрофы… Как медленно сходили с ума… И вообще, можно ли в последние судные дни сохранить полностью душевное здоровье и не поддаться психозу? – Мачеха мертвых снова хрипло расхохоталась – смехом безумной. – Ты живи. Мать-Земля тебя отпускает. Милость ее да пребудет с тобой. Вон тот – другой. Злой. Который раздувает ноздри – так он меня ненавидит сейчас. И жаждет прикончить.

И она указала в сторону Клавдия Мамонтова.

– Никогда! – Макар сжал кулаки. – Моя дочь, и я сам отвечу, возьми меня.

Клавдий Мамонтов удержал его и выступил вперед.

– Сам решил, добровольно. – Мачеха мертвых с удовлетворением кивнула. – Прекрасно. Но у тебя все еще есть выбор – ОНА предоставляет его тебе. Ты ближе всех стоишь к двери, ты можешь допрыгнуть до своего пистолета и убить меня, перестрелять нас всех здесь, когда все вспыхнет. Все сгорят, а ты спасешься… А, понимаю… Такое благородство. Самопожертвование ради друга и его ребенка. Что ж, добровольные жертвы особо угодны ей. Раздевайся.

Клавдий Мамонтов расстегнул рубашку, отстегнул липучки бронежилета, снял все, обнажаясь до пояса.

– Совсем. Догола, – приказала Мачеха мертвых.

– Ты окончательно спятила, тварь? Здесь ребенок. – Клавдий Мамонтов повысил голос.

– Сердце мое, отвернись, – мягко и ласково обратилась Мачеха мертвых к Августе и свободной рукой сделала округлый жест поворота.

И девочка, как загипнотизированная сомнамбула глядя на описывающий круг в воздухе палец, заворочалась на полу и на коленках повернулась к ним спиной.

Сердце Клавдия Мамонтова сжалось, он не понимал – отчего Августа слушается ее, отчего он слушается ее, ненавидя и презирая?

– Раздевайся, – повторила Мачеха мертвых, снова обращая свой гипнотизирующий взгляд на него. – Есть на что посмотреть у тебя.

Мамонтов медленно расстегнул штаны карго, вытащил нож из кармана на бедре и швырнул на ее глазах на пол. Он старался выиграть время.

– В древние времена в святилищах жрицы занимались сексом с теми, кто отдавал себя ЕЙ добровольно.

– Я б лучше сгорел в этом сарае, чем трахнул тебя, – сказал Клавдий Мамонтов