Пелагия и красный петух
Часть 46 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Хотел уже сесть и ехать наудачу, как вдруг заметил на дне телеги сложенный листок. Развернул — карта Палестины, маленькая, какие в путеводители вкладывают. И у Рыжухи такая книжечка была, он видел. Обронила?
На карте красным карандашом был обозначен маршрут.
«Бет-Кебир», прочитал Яков Михайлович название точки, в которую упиралась красная линия.
Размашисто перекрестился.
Есть Бог, точно есть.
XII. ЗАМОК ШВАРЦВИНКЕЛЬ
Версия номер три
— Катенька, — прошептал красивый молодой человек, оглянувшись.
— Сто рублей?! — возмутился Матвей Бенционович, но более для порядка, потому что готов был сейчас заплатить любые деньги, даже и такие большие. Легко сказать — сто рублей. Четверть месячного жалования. Конечно, жизнь в Заволжске дешевле, чем в других местах, не говоря уж о столицах, но когда у вас семья сам-пятнадцатый, поневоле приучишься к экономии. Главное, расписки не возьмешь, мимоходом посетовал Бердичевский, а значит, не получится включить в казенные траты.
— Давайте-давайте, — протянул Кеша узкую, ухоженную руку. — Если мой совет будет нехорош — получите обратно.
Это было справедливо. Прокурор достал бумажку с Екатериной Великой, передал. Блондин не спешил прятать гонорар — держал кредитку легонько, двумя пальцами, как бы демонстрируя готовность вернуть по первому требованию.
— Так кто выкупил Рацевича? — хрипло спросил Матвей Бенционович.
— Полагаю, тот, кто его любил.
Романтическая история? Прокурор встрепенулся. Это был совершенно новый поворот, пока еще неизвестно, в каком направлении ведущий.
— Вы хотите сказать «та, кто его любила»?
— Нет, не хочу, — улыбнулся Кеша. Матвей Бенционович схватился за нос.
— Я что-то не…
— Вы думаете, Рацевича из жандармов за долги поперли? Как бы не так. Если б всех за этакие пустяки со службы гнать, мало кто остался бы. Да и не позволило бы начальство заслуженного офицера в яму сажать. Нет, это был только предлог.
— А в чем была настоящая причина?
Молодой человек улыбнулся еще загадочней:
— Этого никто не знает — только местное жандармское начальство и наши.
— Наши?
Приказчик опять взял Бердичевского за левую руку и повторил странную манипуляцию — пощекотал ладонь пальцем. Видя на лице собеседника полнейшее недоумение, Кеша фыркнул:
— Что, трудно поверить? Представьте себе, и среди жандармов есть такие, кому нравятся мужчины.
У Матвея Бенционовича от изумления сам собой раскрылся рот.
— Вижу, свои сто рублей я заработал, — удовлетворенно заметил блондин и спрятал бумажку в портмоне.
А прокурор всё не мог прийти в себя. Возможно ли?
И тут его как громом ударило. Да-да! Пелагия рассказывала, что на пароходе плыла компания мужеложцев, переселенцев в восстановленный Содом. Но это… Но это поворачивало расследование совсем в другую сторону!
Статский советник крепко взял молодого человека за локоть.
— Вы еще не сказали мне, кто внес выкуп.
— Наверняка не знаю, но уверен, что Чарнокуцкий, больше некому.
— Кто это — Чарнокуцкий?
— Вы не слышали про графов Чарнокуцких? — недоверчиво спросил Кеша.
— Слышал. Знатная польская фамилия.
— Знатная! Мало ли знатных! Чарнокуцкие — богатейший род на всей Волыни. Тут в двадцати верстах начинается Чернокутский уезд, так уездный город, Черный Кут, весь целиком принадлежит графу.
— Целый город? Разве такое бывает? — удивился Матвей Бенционович. — Ведь не средние века.
— На Волынщине очень даже бывает. Город Ровно принадлежит князю Любомирскому, Старо-Константинов княгине Абамелек, Дубно — княгине Барятинской. А Чарнокуцкие на Волыни семьсот лет. Вон, видите утес? — Кеша показал на видневшуюся вдали живописную скалу, нависшую над рекой. — Житомирская достопримечательность. Называется «Голова Чацкого».
Утес действительно отчасти напоминал гордо склоненную голову.
— При чем здесь Чацкий?
— Совершенно ни при чем. Раньше скала называлась «Голова Чарнокуцкого». Здесь в шестнадцатом столетии гайдамаки срубили голову предку нынешнего графа. А после шестьдесят третьего года скалу велели переименовать. Дело в том, что некоторые из Чарнокуцких участвовали в польском восстании, и одному это даже стоило головы. Вот, во избежание двусмысленности, и переделали в Чацкого.
— Так граф из повстанцев 63-го года?
— Вот еще! У его сиятельства совсем другие интересы. Примерно такие же, как у нас с вами. — Приказчик засмеялся. — Жалко, он евреев терпеть не может, а то бы я непременно вас с ним свел.
— А я вовсе не еврей, — объявил Бердичевский. — Это я прикинулся, чтобы войти в доверие к Голосовкеру.
— Хорошо прикинулись, — заметил Кеша, скептически оглядывая лицо прокурора.
— Нет, правда! Волосы крашеные. Вообще-то я блондин. Если повезете к графу — смою краску. И зовут меня не Мордехай Бердичевский, а Матвей Берг-Дичевский. Вы правильно догадались, никакой я не ростовщик. Я… я уездный предводитель дворянства, — соврал Матвей Бенционович, не придумав ничего более аристократичного. — Из Заволжской губернии.
Поверил молодой человек или нет, было неясно. Однако, поразмыслив, сказал:
— Двести рублей.
— Вы с ума сошли! — ахнул статский советник, пытаясь сообразить, есть ли у него столько денег. На худой конец, можно послать телеграмму владыке.
— Заплатите, когда поедем обратно. Если я ошибаюсь и граф Рацевича не выкупал, можете вообще не платить, — ловко ввернул оборотистый юноша.
На такое условие Матвей Бенционович охотно согласился. Если след окажется верным, а поездка результативной, пожалуй, все-таки можно будет записать расходы в счет расследования.
— Вы где остановились? — спросил Кеша.
— В «Версале».
— Я закрываю кассу в семь. Только уж вы не поскупитесь, наймите карету на пружинном ходу, а то все бока себе отобьем. Я сговорюсь с Семеном Почтаренко, у него хороший экипаж. Путь-то неближний…
Дорожные размышления о печальном будущем человечества
Статский советник снова прибег к помощи «Белокурого ангела», но светловолосие восстановилось не полностью. Получилось нечто золотисто-красноватое. Ничего, для вечернего освещения сойдет, успокоил себя Бердичевский.
Кеша приехал вовремя, в весьма приличном фаэтоне, обошедшемся прокурору в восемь целковых. Приказчика было не узнать. Он разоделся по самой последней моде, надушился, в пробор же можно было смотреться, как в зеркало. Кто бы поверил, что этот франт подрабатывает субботним сидельцем в еврейской лавке?
— Куда едем? — спросил Матвей Бенционович, усевшись на мягкое сиденье.
— В замок графа, в Шварцвинкель.
— «Черный угол»? — перевел название прокурор.
— Ну да. По-волынски Черный Кут, а по-великорусски «Черный Закут», что-то вроде этого. Дед его сиятельства выстроил, в готическом стиле. Очень любил рыцарские романы.
Бердичевский успел расспросить гостиничного портье о графе, но наслушался черт знает каких небылиц, только распалил любопытство. Нужно было проверить, что из этих сказок правда, а что нет.
— Этот магнат, кажется, человек необычный? — небрежно спросил Матвей Бенционович. Кеша прыснул:
— Нас с вами тоже ведь обычными не назовешь, верно? Но до его сиятельства нам, конечно, далеко. Это субъект единственный в своем роде.
Жаждущий подробностей прокурор с глубокомысленным видом заметил:
— У отпрысков древних фамилий пристрастие к мужеложству в крови. Должно быть, от блазированности. Или вследствие вырождения.
— А граф не всегда мальчиками интересовался. Он в юности был куда как увлечен женским полом — до умопомрачения, или, как он выражается, до обсессии. Это такой медицинский термин, вроде навязчивой идеи.
— Я знаю.
На карте красным карандашом был обозначен маршрут.
«Бет-Кебир», прочитал Яков Михайлович название точки, в которую упиралась красная линия.
Размашисто перекрестился.
Есть Бог, точно есть.
XII. ЗАМОК ШВАРЦВИНКЕЛЬ
Версия номер три
— Катенька, — прошептал красивый молодой человек, оглянувшись.
— Сто рублей?! — возмутился Матвей Бенционович, но более для порядка, потому что готов был сейчас заплатить любые деньги, даже и такие большие. Легко сказать — сто рублей. Четверть месячного жалования. Конечно, жизнь в Заволжске дешевле, чем в других местах, не говоря уж о столицах, но когда у вас семья сам-пятнадцатый, поневоле приучишься к экономии. Главное, расписки не возьмешь, мимоходом посетовал Бердичевский, а значит, не получится включить в казенные траты.
— Давайте-давайте, — протянул Кеша узкую, ухоженную руку. — Если мой совет будет нехорош — получите обратно.
Это было справедливо. Прокурор достал бумажку с Екатериной Великой, передал. Блондин не спешил прятать гонорар — держал кредитку легонько, двумя пальцами, как бы демонстрируя готовность вернуть по первому требованию.
— Так кто выкупил Рацевича? — хрипло спросил Матвей Бенционович.
— Полагаю, тот, кто его любил.
Романтическая история? Прокурор встрепенулся. Это был совершенно новый поворот, пока еще неизвестно, в каком направлении ведущий.
— Вы хотите сказать «та, кто его любила»?
— Нет, не хочу, — улыбнулся Кеша. Матвей Бенционович схватился за нос.
— Я что-то не…
— Вы думаете, Рацевича из жандармов за долги поперли? Как бы не так. Если б всех за этакие пустяки со службы гнать, мало кто остался бы. Да и не позволило бы начальство заслуженного офицера в яму сажать. Нет, это был только предлог.
— А в чем была настоящая причина?
Молодой человек улыбнулся еще загадочней:
— Этого никто не знает — только местное жандармское начальство и наши.
— Наши?
Приказчик опять взял Бердичевского за левую руку и повторил странную манипуляцию — пощекотал ладонь пальцем. Видя на лице собеседника полнейшее недоумение, Кеша фыркнул:
— Что, трудно поверить? Представьте себе, и среди жандармов есть такие, кому нравятся мужчины.
У Матвея Бенционовича от изумления сам собой раскрылся рот.
— Вижу, свои сто рублей я заработал, — удовлетворенно заметил блондин и спрятал бумажку в портмоне.
А прокурор всё не мог прийти в себя. Возможно ли?
И тут его как громом ударило. Да-да! Пелагия рассказывала, что на пароходе плыла компания мужеложцев, переселенцев в восстановленный Содом. Но это… Но это поворачивало расследование совсем в другую сторону!
Статский советник крепко взял молодого человека за локоть.
— Вы еще не сказали мне, кто внес выкуп.
— Наверняка не знаю, но уверен, что Чарнокуцкий, больше некому.
— Кто это — Чарнокуцкий?
— Вы не слышали про графов Чарнокуцких? — недоверчиво спросил Кеша.
— Слышал. Знатная польская фамилия.
— Знатная! Мало ли знатных! Чарнокуцкие — богатейший род на всей Волыни. Тут в двадцати верстах начинается Чернокутский уезд, так уездный город, Черный Кут, весь целиком принадлежит графу.
— Целый город? Разве такое бывает? — удивился Матвей Бенционович. — Ведь не средние века.
— На Волынщине очень даже бывает. Город Ровно принадлежит князю Любомирскому, Старо-Константинов княгине Абамелек, Дубно — княгине Барятинской. А Чарнокуцкие на Волыни семьсот лет. Вон, видите утес? — Кеша показал на видневшуюся вдали живописную скалу, нависшую над рекой. — Житомирская достопримечательность. Называется «Голова Чацкого».
Утес действительно отчасти напоминал гордо склоненную голову.
— При чем здесь Чацкий?
— Совершенно ни при чем. Раньше скала называлась «Голова Чарнокуцкого». Здесь в шестнадцатом столетии гайдамаки срубили голову предку нынешнего графа. А после шестьдесят третьего года скалу велели переименовать. Дело в том, что некоторые из Чарнокуцких участвовали в польском восстании, и одному это даже стоило головы. Вот, во избежание двусмысленности, и переделали в Чацкого.
— Так граф из повстанцев 63-го года?
— Вот еще! У его сиятельства совсем другие интересы. Примерно такие же, как у нас с вами. — Приказчик засмеялся. — Жалко, он евреев терпеть не может, а то бы я непременно вас с ним свел.
— А я вовсе не еврей, — объявил Бердичевский. — Это я прикинулся, чтобы войти в доверие к Голосовкеру.
— Хорошо прикинулись, — заметил Кеша, скептически оглядывая лицо прокурора.
— Нет, правда! Волосы крашеные. Вообще-то я блондин. Если повезете к графу — смою краску. И зовут меня не Мордехай Бердичевский, а Матвей Берг-Дичевский. Вы правильно догадались, никакой я не ростовщик. Я… я уездный предводитель дворянства, — соврал Матвей Бенционович, не придумав ничего более аристократичного. — Из Заволжской губернии.
Поверил молодой человек или нет, было неясно. Однако, поразмыслив, сказал:
— Двести рублей.
— Вы с ума сошли! — ахнул статский советник, пытаясь сообразить, есть ли у него столько денег. На худой конец, можно послать телеграмму владыке.
— Заплатите, когда поедем обратно. Если я ошибаюсь и граф Рацевича не выкупал, можете вообще не платить, — ловко ввернул оборотистый юноша.
На такое условие Матвей Бенционович охотно согласился. Если след окажется верным, а поездка результативной, пожалуй, все-таки можно будет записать расходы в счет расследования.
— Вы где остановились? — спросил Кеша.
— В «Версале».
— Я закрываю кассу в семь. Только уж вы не поскупитесь, наймите карету на пружинном ходу, а то все бока себе отобьем. Я сговорюсь с Семеном Почтаренко, у него хороший экипаж. Путь-то неближний…
Дорожные размышления о печальном будущем человечества
Статский советник снова прибег к помощи «Белокурого ангела», но светловолосие восстановилось не полностью. Получилось нечто золотисто-красноватое. Ничего, для вечернего освещения сойдет, успокоил себя Бердичевский.
Кеша приехал вовремя, в весьма приличном фаэтоне, обошедшемся прокурору в восемь целковых. Приказчика было не узнать. Он разоделся по самой последней моде, надушился, в пробор же можно было смотреться, как в зеркало. Кто бы поверил, что этот франт подрабатывает субботним сидельцем в еврейской лавке?
— Куда едем? — спросил Матвей Бенционович, усевшись на мягкое сиденье.
— В замок графа, в Шварцвинкель.
— «Черный угол»? — перевел название прокурор.
— Ну да. По-волынски Черный Кут, а по-великорусски «Черный Закут», что-то вроде этого. Дед его сиятельства выстроил, в готическом стиле. Очень любил рыцарские романы.
Бердичевский успел расспросить гостиничного портье о графе, но наслушался черт знает каких небылиц, только распалил любопытство. Нужно было проверить, что из этих сказок правда, а что нет.
— Этот магнат, кажется, человек необычный? — небрежно спросил Матвей Бенционович. Кеша прыснул:
— Нас с вами тоже ведь обычными не назовешь, верно? Но до его сиятельства нам, конечно, далеко. Это субъект единственный в своем роде.
Жаждущий подробностей прокурор с глубокомысленным видом заметил:
— У отпрысков древних фамилий пристрастие к мужеложству в крови. Должно быть, от блазированности. Или вследствие вырождения.
— А граф не всегда мальчиками интересовался. Он в юности был куда как увлечен женским полом — до умопомрачения, или, как он выражается, до обсессии. Это такой медицинский термин, вроде навязчивой идеи.
— Я знаю.