Пелагия и красный петух
Часть 10 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Долинин стремительно развернулся и вышел.
Оставшиеся переглянулись, но от обмена мнениями воздержались.
Капитан налил из графина воды, протер платком край стакана, стал жадно пить. Потом налил себе еще. Пелагия, начальник полиции, врач и фотограф смотрели, как над воротником белого кителя дергается кадык.
Ах, как нехорошо, терзалась Пелагия. Ни за что ни про что бросила тень на человека…
Едва капитан расправился со вторым стаканом и принялся за третий, дверь резко распахнулась.
— Вы велели всем пассажирам сидеть по каютам? — с порога бросил Долинин капитану.
— Да.
— Тогда почему тринадцатая пуста?
— Как пуста? Я собственными глазами видел, как господин Остролыженский туда входил! И предупредил его до особого распоряжения никуда не отлучаться!
— «Предупредил»! Нужно было в коридоре матроса поставить!
— Но это совершенно невозможно! Позвольте, я… — Капитан бросился к двери.
— Не трудитесь, — брезгливо поморщился Сергей Сергеевич. — Я только что там был. Багаж на месте, а пассажира нет. Входить и трогать что-либо запрещаю. У двери я поставил полицейского урядника.
— Ничего не понимаю… — развел руками капитан.
— Обыскать пароход! — приказал хмуро-сосредоточенный Долинин, — От трубы до угольной ямы! Живо!
Капитан и начальник полиции выбежали в коридор, а следователь уже совсем другим тоном, как равный равной, сказал монахине:
— Исчез ваш Стеклянный Глаз. Вот вам, мадемуазель Пелагия, ребус номер два.
На ироническое «мадемуазель» сестра не обиделась, потому что поняла — вольное обращение не для насмешки, а в знак симпатии.
— Этот не «разинец», — задумчиво произнес следователь. — Те никогда билетов не берут, да еще первого класса. Пожалуй, «фартовый». Их повадка.
— «Фартовый» — это бандит?
— Да, из какой-нибудь почтенной речной шайки. А то и залетный, среди них одинокие волки не редкость.
Подозрительное исчезновение одноглазого избавило Пелагию от чувства виноватости, она осмелела:
— Вы знаете, тот человек действительно был похож на разбойника. Только не мелкого хищника, даже не волка, а какого-нибудь тигра или леопарда.
Сказала — и застеснялась ненужной цветистости. Поэтому перешла на тон сухой, деловитый:
— Я вот чего не пойму. Если убийство совершил бандит высокого класса, то как быть с мешком, с этим, как его, «тыльником»? Зачем такому человеку мелкие кражи?
— Ребус, — признал Долинин. — Несомненный ребус.
И сделал запись в блокноте.
Полистал исписанные, изрисованные странички. Стал резюмировать.
— С первичным дознанием вроде бы все. Итак. Благодаря вам, милая сестрица, у нас появился главный подозреваемый. Приметы известны (я после запишу с ваших слов поподробнее), имя тоже. Хотя имя скорее всего фальшивое. Теперь нужно разобраться с жертвой.
Долинин наклонился над трупом, недовольно поморщился.
— Ишь как ему физиономию-то перекосило. Будет сложность с опознанием.
— Зачем же его опознавать? — удивилась монахиня. — Ведь он путешествовал не один, а со спутниками. Они и опознают.
Взглянув на врача и фотографа, прислушивавшихся к разговору, Сергей Сергеевич сказал:
— Доктор, идите в капитанскую каюту и напишите отчет. Кратко, но не упуская существенного. Вас же [это уже фотографу] попрошу сходить к боцману и принести моток бечевки. Еще попросите нож — канатный, боцман знает.
И лишь оставшись с Пелагией наедине, ответил на вопрос, причем снизил голос до доверительной приглушенности:
— Знаете, мадемуазель, почему я кинулся сам расследовать это убийство?
Вопрос был явно риторический, и, выдержав положенную по сценическим законам паузу, Долинин наверняка ответил бы на него сам, однако монахиня, которой умный следователь нравился все больше и больше, позволила себе вольность (раз уж не «сестрица», а «мадемуазель»):
— Полагаю, вам прискучила ваша инспекция, захотелось вернуться к живому делу.
Сергей Сергеевич коротко рассмеялся, отчего сухое, желчное лицо смягчилось и помолодело.
— Это, положим, верно и лишний раз заставляет меня восхититься вашей проницательностью. Я, знаете ли, и вправду никак не привыкну к административной деятельности. Коллеги завидуют: такой карьерный взлет, в сорок лет генеральский чин, член министерского совета, а меня все ностальгия мучает по прежнему занятию. Я ведь еще год назад следователем был, по особо важным. И, смею уверить, недурным следователем.
— Это видно. Должно быть, начальство отметило вас за отличную службу повышением?
— Если бы. — Долинин усмехнулся. — Следователь, будь он хоть семи пядей во лбу, протри он хоть тысячу брюк на коленках да в придачу тысячу сюртуков на локтях, на этакие высоты нипочем не вознесется. Большие карьеры не так делаются.
— А как?
— Бумажным образом, дорогая сестрица. Бумага — вот ковер-самолет, на котором в нашей державе единственно и можно воспарить к горним высям. Я, когда за перо брался, о карьере, честно говоря, и не помышлял. Наоборот, думал — не поперли бы взашей за такую дерзость. Но сил больше не было смотреть на азиатчину в нашем следовательском деле. Написал проект реформы, разослал высшим лицам государства, которым доверено руководить охраной законности. Решил, будь что будет. Стал уже себе другую службу подыскивать, по адвокатской части. И вдруг вызывают раба Божьего на самый Олимп. Молодец, говорят. Такого, как ты, давно ждем. — Долинин комично поднял руки, словно капитулируя перед непредсказуемостью капризницы судьбы. — Мне же и поручили подготовить реформу, которая призвана урегулировать взаимодействие органов полицейского дознания и судебного следствия. Что называется, сам напросился. Теперь вот, подобно Вечному Жиду, скитаюсь по городам и весям. Наурегулировался так, что хоть волком вой. Однако вы, мадемуазель Пелагия, не думайте, что Долинин взял да и удрал со скучного урока, как гимназист. Нет, я человек ответственный, мальчишеским порывам не подвержен. Видите ли, с этим Мануйлой-пророком дело особенное. Его ведь уже второй раз убивают.
— Как так?! — ахнула Пелагия.
Заколдованный Мануйла
— А вот так. Этого субъекта многие терпеть не могут.
Сестра кивнула:
— Это я уже поняла.
— Первый раз Мануйлу убили три недели назад, в Тверской губернии.
— Простите, я что-то не…
Долинин махнул: мол, вы не перебивайте, слушайте.
— Убитый оказался мещанином Петровым или Михайловым, сейчас не помню. «Найденыш», последователь Мануйлы, и внешне на него похож. Отсюда и слухи о Мануйлином бессмертии.
— А вдруг это тоже не тот? — показала Пелагия на мертвеца.
— Резонный вопрос. Очень хотелось бы выяснить. Приметы, сколько я помню, сходятся. Жаль только, фотокарточкой пророка мы не располагаем. Судимостей Мануйла не имел, так что у нашего ведомства не было повода запечатлеть его прелестные черты. А спутники — что спутники? Я их велел пока запереть в каптерке, да только что от них, малахольных, толку? Они и соврать могут. А могут и сами заблуждаться насчет личности покойника.
— Какая удивительная история!
— Да уж… Не только удивительная, но, что более существенно, политическая. — Сергей Сергеевич посерьезнел. — Убийство пророка, особенно «бессмертного», это дело государственное. Во всех газетах прогремит, и не только российских. Тем более необходимо установить — Мануйла это или опять двойник.
Тут вернулся фотограф с бечевкой и коротким, очень острым ножом.
Кликнув из коридора полицейских, следователь отдал странное, даже кощунственное распоряжение:
— Этого [кивок в сторону покойника] одеть, усадить на стул, привязать бечевкой. Живо! — прикрикнул Долинин на заробевших служивых, а монашке пояснил. — Нужно привести труп в опознаваемое состояние. Новая метода, моего собственного изобретения.
Пока полицейские, кряхтя, просовывали еще не утратившие гибкости члены мертвеца в штанины и рукава, Долинин очень ловко отпорол ножом подметки на пророковых сапогах, взрезал голенища.
— Тэк-с, — довольно молвил он, вытягивая из распоротой кожи какие-то бумаги. Мельком проглядел их, слегка пожал плечами. Наперснице показывать не стал, а попросить Пелагия сочла неудобным, хоть и было очень любопытно.
— Посадили? — обернулся Сергей Сергеевич к полицейским. — Глаза-то, глаза. Фу ты, черт.
Сестра неосторожно взглянула — и тут же зажмурилась. Глазные яблоки свисали на щеки мертвеца, и смотреть на эту картину не было никакой человеческой возможности.
— Резиновую перчатку из моего чемоданчика, — послышался деловитый голос следователя. — Вот та-ак. Отлично, глазенапы встали. Вату. Нет-нет, два маленьких комочка и немножко раскатайте… Под веки ее, под веки. Открылись, очень хорошо… Эх, роговица подсохла, тусклая. У меня там пузырек с нитроглицерином и шприц, дайте-ка… В правый… В левый… Угу. Расчешем волосы… Теперь мокрым полотенцем… Готово. Открывайте глаза, мадемуазель, не бойтесь!
Пелагия осторожно, заранее скривившись, взглянула на покойника и обомлела.
На стуле — правда, в несколько принужденной позе и свесив голову набок — сидел костлявый бородатый мужик совершенно живого вида и смотрел на нее сосредоточенными, блестящими глазами. Был он в рубахе и жилетке, брюках. Борода и длинные волосы аккуратно расчесаны.
Внезапное воскрешение усопшего было настолько неожиданным, что сестра попятилась.
Сергей Сергеевич довольно рассмеялся:
— Ну вот, теперь можно мсье Шелухина и сфотографировать.
— Как вы его назвали? — переспросила Пелагия.
— Как в паспорте написано. — Следователь прочитал по извлеченной из голенища бумаге. — Петр Савельев Шелухин, 38 лет от роду, православного вероисповедания, крестьянин деревни Строгановки Старицкой волости Городецкого уезда Заволжской губернии.
— Это же у нас! — ахнула сестра.
Оставшиеся переглянулись, но от обмена мнениями воздержались.
Капитан налил из графина воды, протер платком край стакана, стал жадно пить. Потом налил себе еще. Пелагия, начальник полиции, врач и фотограф смотрели, как над воротником белого кителя дергается кадык.
Ах, как нехорошо, терзалась Пелагия. Ни за что ни про что бросила тень на человека…
Едва капитан расправился со вторым стаканом и принялся за третий, дверь резко распахнулась.
— Вы велели всем пассажирам сидеть по каютам? — с порога бросил Долинин капитану.
— Да.
— Тогда почему тринадцатая пуста?
— Как пуста? Я собственными глазами видел, как господин Остролыженский туда входил! И предупредил его до особого распоряжения никуда не отлучаться!
— «Предупредил»! Нужно было в коридоре матроса поставить!
— Но это совершенно невозможно! Позвольте, я… — Капитан бросился к двери.
— Не трудитесь, — брезгливо поморщился Сергей Сергеевич. — Я только что там был. Багаж на месте, а пассажира нет. Входить и трогать что-либо запрещаю. У двери я поставил полицейского урядника.
— Ничего не понимаю… — развел руками капитан.
— Обыскать пароход! — приказал хмуро-сосредоточенный Долинин, — От трубы до угольной ямы! Живо!
Капитан и начальник полиции выбежали в коридор, а следователь уже совсем другим тоном, как равный равной, сказал монахине:
— Исчез ваш Стеклянный Глаз. Вот вам, мадемуазель Пелагия, ребус номер два.
На ироническое «мадемуазель» сестра не обиделась, потому что поняла — вольное обращение не для насмешки, а в знак симпатии.
— Этот не «разинец», — задумчиво произнес следователь. — Те никогда билетов не берут, да еще первого класса. Пожалуй, «фартовый». Их повадка.
— «Фартовый» — это бандит?
— Да, из какой-нибудь почтенной речной шайки. А то и залетный, среди них одинокие волки не редкость.
Подозрительное исчезновение одноглазого избавило Пелагию от чувства виноватости, она осмелела:
— Вы знаете, тот человек действительно был похож на разбойника. Только не мелкого хищника, даже не волка, а какого-нибудь тигра или леопарда.
Сказала — и застеснялась ненужной цветистости. Поэтому перешла на тон сухой, деловитый:
— Я вот чего не пойму. Если убийство совершил бандит высокого класса, то как быть с мешком, с этим, как его, «тыльником»? Зачем такому человеку мелкие кражи?
— Ребус, — признал Долинин. — Несомненный ребус.
И сделал запись в блокноте.
Полистал исписанные, изрисованные странички. Стал резюмировать.
— С первичным дознанием вроде бы все. Итак. Благодаря вам, милая сестрица, у нас появился главный подозреваемый. Приметы известны (я после запишу с ваших слов поподробнее), имя тоже. Хотя имя скорее всего фальшивое. Теперь нужно разобраться с жертвой.
Долинин наклонился над трупом, недовольно поморщился.
— Ишь как ему физиономию-то перекосило. Будет сложность с опознанием.
— Зачем же его опознавать? — удивилась монахиня. — Ведь он путешествовал не один, а со спутниками. Они и опознают.
Взглянув на врача и фотографа, прислушивавшихся к разговору, Сергей Сергеевич сказал:
— Доктор, идите в капитанскую каюту и напишите отчет. Кратко, но не упуская существенного. Вас же [это уже фотографу] попрошу сходить к боцману и принести моток бечевки. Еще попросите нож — канатный, боцман знает.
И лишь оставшись с Пелагией наедине, ответил на вопрос, причем снизил голос до доверительной приглушенности:
— Знаете, мадемуазель, почему я кинулся сам расследовать это убийство?
Вопрос был явно риторический, и, выдержав положенную по сценическим законам паузу, Долинин наверняка ответил бы на него сам, однако монахиня, которой умный следователь нравился все больше и больше, позволила себе вольность (раз уж не «сестрица», а «мадемуазель»):
— Полагаю, вам прискучила ваша инспекция, захотелось вернуться к живому делу.
Сергей Сергеевич коротко рассмеялся, отчего сухое, желчное лицо смягчилось и помолодело.
— Это, положим, верно и лишний раз заставляет меня восхититься вашей проницательностью. Я, знаете ли, и вправду никак не привыкну к административной деятельности. Коллеги завидуют: такой карьерный взлет, в сорок лет генеральский чин, член министерского совета, а меня все ностальгия мучает по прежнему занятию. Я ведь еще год назад следователем был, по особо важным. И, смею уверить, недурным следователем.
— Это видно. Должно быть, начальство отметило вас за отличную службу повышением?
— Если бы. — Долинин усмехнулся. — Следователь, будь он хоть семи пядей во лбу, протри он хоть тысячу брюк на коленках да в придачу тысячу сюртуков на локтях, на этакие высоты нипочем не вознесется. Большие карьеры не так делаются.
— А как?
— Бумажным образом, дорогая сестрица. Бумага — вот ковер-самолет, на котором в нашей державе единственно и можно воспарить к горним высям. Я, когда за перо брался, о карьере, честно говоря, и не помышлял. Наоборот, думал — не поперли бы взашей за такую дерзость. Но сил больше не было смотреть на азиатчину в нашем следовательском деле. Написал проект реформы, разослал высшим лицам государства, которым доверено руководить охраной законности. Решил, будь что будет. Стал уже себе другую службу подыскивать, по адвокатской части. И вдруг вызывают раба Божьего на самый Олимп. Молодец, говорят. Такого, как ты, давно ждем. — Долинин комично поднял руки, словно капитулируя перед непредсказуемостью капризницы судьбы. — Мне же и поручили подготовить реформу, которая призвана урегулировать взаимодействие органов полицейского дознания и судебного следствия. Что называется, сам напросился. Теперь вот, подобно Вечному Жиду, скитаюсь по городам и весям. Наурегулировался так, что хоть волком вой. Однако вы, мадемуазель Пелагия, не думайте, что Долинин взял да и удрал со скучного урока, как гимназист. Нет, я человек ответственный, мальчишеским порывам не подвержен. Видите ли, с этим Мануйлой-пророком дело особенное. Его ведь уже второй раз убивают.
— Как так?! — ахнула Пелагия.
Заколдованный Мануйла
— А вот так. Этого субъекта многие терпеть не могут.
Сестра кивнула:
— Это я уже поняла.
— Первый раз Мануйлу убили три недели назад, в Тверской губернии.
— Простите, я что-то не…
Долинин махнул: мол, вы не перебивайте, слушайте.
— Убитый оказался мещанином Петровым или Михайловым, сейчас не помню. «Найденыш», последователь Мануйлы, и внешне на него похож. Отсюда и слухи о Мануйлином бессмертии.
— А вдруг это тоже не тот? — показала Пелагия на мертвеца.
— Резонный вопрос. Очень хотелось бы выяснить. Приметы, сколько я помню, сходятся. Жаль только, фотокарточкой пророка мы не располагаем. Судимостей Мануйла не имел, так что у нашего ведомства не было повода запечатлеть его прелестные черты. А спутники — что спутники? Я их велел пока запереть в каптерке, да только что от них, малахольных, толку? Они и соврать могут. А могут и сами заблуждаться насчет личности покойника.
— Какая удивительная история!
— Да уж… Не только удивительная, но, что более существенно, политическая. — Сергей Сергеевич посерьезнел. — Убийство пророка, особенно «бессмертного», это дело государственное. Во всех газетах прогремит, и не только российских. Тем более необходимо установить — Мануйла это или опять двойник.
Тут вернулся фотограф с бечевкой и коротким, очень острым ножом.
Кликнув из коридора полицейских, следователь отдал странное, даже кощунственное распоряжение:
— Этого [кивок в сторону покойника] одеть, усадить на стул, привязать бечевкой. Живо! — прикрикнул Долинин на заробевших служивых, а монашке пояснил. — Нужно привести труп в опознаваемое состояние. Новая метода, моего собственного изобретения.
Пока полицейские, кряхтя, просовывали еще не утратившие гибкости члены мертвеца в штанины и рукава, Долинин очень ловко отпорол ножом подметки на пророковых сапогах, взрезал голенища.
— Тэк-с, — довольно молвил он, вытягивая из распоротой кожи какие-то бумаги. Мельком проглядел их, слегка пожал плечами. Наперснице показывать не стал, а попросить Пелагия сочла неудобным, хоть и было очень любопытно.
— Посадили? — обернулся Сергей Сергеевич к полицейским. — Глаза-то, глаза. Фу ты, черт.
Сестра неосторожно взглянула — и тут же зажмурилась. Глазные яблоки свисали на щеки мертвеца, и смотреть на эту картину не было никакой человеческой возможности.
— Резиновую перчатку из моего чемоданчика, — послышался деловитый голос следователя. — Вот та-ак. Отлично, глазенапы встали. Вату. Нет-нет, два маленьких комочка и немножко раскатайте… Под веки ее, под веки. Открылись, очень хорошо… Эх, роговица подсохла, тусклая. У меня там пузырек с нитроглицерином и шприц, дайте-ка… В правый… В левый… Угу. Расчешем волосы… Теперь мокрым полотенцем… Готово. Открывайте глаза, мадемуазель, не бойтесь!
Пелагия осторожно, заранее скривившись, взглянула на покойника и обомлела.
На стуле — правда, в несколько принужденной позе и свесив голову набок — сидел костлявый бородатый мужик совершенно живого вида и смотрел на нее сосредоточенными, блестящими глазами. Был он в рубахе и жилетке, брюках. Борода и длинные волосы аккуратно расчесаны.
Внезапное воскрешение усопшего было настолько неожиданным, что сестра попятилась.
Сергей Сергеевич довольно рассмеялся:
— Ну вот, теперь можно мсье Шелухина и сфотографировать.
— Как вы его назвали? — переспросила Пелагия.
— Как в паспорте написано. — Следователь прочитал по извлеченной из голенища бумаге. — Петр Савельев Шелухин, 38 лет от роду, православного вероисповедания, крестьянин деревни Строгановки Старицкой волости Городецкого уезда Заволжской губернии.
— Это же у нас! — ахнула сестра.