Павел Чжан и прочие речные твари

Соня отдернула от рюкзака руки, будто тот кусался.

– Я у тебя его не просила! И неужели нет других занятий в жизни, чем можно денег заработать?

– Есть, конечно, есть. Можно мести улицы, можно мыть машины, можно обзванивать людей, впаривать им говно и на эти копейки жить. Можно и как ты. – Павел ткнул в Соню пальцем. – Как вот ты, лазать по зданиям, развешивать плакаты, ни черта за это не получать, кроме условного срока, да? А потом звонить мне в «Диюй», который вы дерьмом обмазываете, чтобы я вытащил, отвалил кучу бабла. Так тоже можно, получается? Ты не подумала, как скажется на моей работе, что у меня подружка «контрас»?

– А тебя волнует только это.

– Не только, но да, я ценю то, что имею. Я много для этого работал и терять не собираюсь.

Соня качнула головой, словно не веря в то, что слышит. Вечерние огни чертили на ее лице углы, подчеркивали впадины под глазами, заломы у поджатых губ.

– Я верну тебе деньги, – тихо пообещала она и отвернулась к окну.

Грош цена ее словам, такую сумму она могла накопить только за десять лет работы в магазине. Но разговор был окончен – и отношения, наверное, тоже. И не было ни сил, ни времени их восстанавливать.

Может, оно и к лучшему, доверия-то нет уже.

Они свернули в Сонин двор, проехав в узком перешейке между припаркованными машинами и парапетом, остановились. Соня с громким вжиком расстегнула рюкзак, рассовала часть вещей по карманам куртки, часть зажала под мышкой, и молча вышла. Рюкзак остался лежать на сиденье сброшенной кожей, раскрыв зубастый рот на молнии. На лямке всё еще висела желтая ментовская бирка.

Лязгнула, закрывшись, дверь подъезда.

Павел велел машине ехать. Притормозив у помойки, он открыл окно и баскетбольным трехочковым забросил рюкзак в контейнер. Затем глянул на время.

Еще успеет в караоке. Господин Ли и господин Фань будут ему рады. Что же купить, матрешек или водки?





II

Кэчан




Кто ходит по-тигриному,

тот быстро умирает.





1


Сулейменов курил невзатяг. Просто набирал в рот дым, немного держал и выпускал, щуря глаза, посматривая на Павла, – заценил, нет? Павел выжидал, не торопился раскрывать все карты. Пускай пацан думает, что кроме него есть и другие варианты, хотя других вариантов не было. Пятнадцатилетний Сулейменов – последняя Павлова надежда.

Два года назад, когда они познакомились, Сулейменов еще ждал папку с зоны. Рассказывал, как тот придет и «всем покажет», заберет Сулейменова обратно в Нур-Султан. А потом умер его папка. Убили сокамерники, как поведали Павлу воспиталки, говоря тихо, чтобы не дай бог никто не передал. Но кто-то все-таки сболтнул.

Павел однажды зашел в группу, приволок заказанные подушки, – а Сулейменов стоял на подоконнике, между горшков с цветами. Окно было открыто. Он испуганно обернулся на Павла, готовый сигануть. Павел застыл на пороге с сумками в руках. «С такой высоты насмерть не разобьешься, – сообщил, стараясь не выдавать охватившего его ужаса. – А вот ноги переломаешь или позвоночник. Всю жизнь по интернатам проваляешься, будут раз в неделю жопу мыть. Или в психушку отправят. Хочешь так?»

Сулейменов не хотел. Слез с подоконника, привалился к батарее и разревелся, размазывая сопли по щекам.

Павел о попытке самоубийства не рассказал, хотя, наверно, стоило. Он собрал нужные справки, прошел какие-то идиотские курсы в волонтерской организации, как обязывали, и записался в наставники Сулейменова. Приезжал раз в месяц на целый день, держался всегда под камерами, как будто сам себе не доверял, и с территории не увозил, как бы Сулейменов ни просил. Детский дом был новый, с хорошим ремонтом, персонал вроде нормальный, но жалко было пацана: хорохорился, пыжился, а на деле – испуганный ребенок. Потерянный.

Когда Сулейменов докурил, Павел спросил:

– Знаешь Краснова? Мужика из «Добродела».

– А я думаю, чего ты раньше времени приехал. – Сулейменов глянул на Павла с интересом. – Тебе зачем?

– Затем. Надо. Он забирал кого-нибудь на прогулку или выходные?

Сулейменов задумался:

– Пару чувачков. Клюева из пятой. Он типа его наставник.

Вот оно. Павел склонился ближе:

– Что за Клюев? Он здесь сейчас?


– Да, наверное. Он в первую смену учится, должен был прийти. Придурок еще тот.

– Позови его. Я полтинник дам.

– Сотню, – тут же нашелся Сулейменов, и Павел, для вида вздохнув, согласился. Показал заготовленную сотню юаней, свернутую трубочкой, но в руки не дал.

– Когда Клюев придет, тогда отдам.

– Кинешь же, – снова сощурился хитрый Сулейменов.

– Обижаешь. Я тебя кидал хоть раз?

Сулейменов оценил Павла, коротко кивнул и вразвалочку вернулся в корпус.

Этот детдом был в списке опекаемых на сайте «Добродела», единственный из перечисленных, где Павел мог хоть что-то выяснить. Нет, конечно, он разнюхивал и в других местах, но, как и ожидалось, там ему никто ничего не говорил.

И как только они с Красновым не пересекались до сих пор? Какая невидимая сила их разводила все эти годы? Список-то был огромный. Фонд Краснова колесил по всему Подмосковью, имел договоренности со всеми начальниками – наверное, помог папа-депутат. «Добродел» собирал большие суммы на ярмарках в моллах, с помощью блогеров, актеров и музыкальных звезд, и деньги, даже часть их, не выводил, всё пускал в дело. Или, по крайней мере, Павел не отыскал следов. Но что-то Краснов должен был оставить, какой-то косяк, он же не мог всё предусмотреть.

Минут двадцать Павел ходил у ворот. Расстегивал куртку и щурился, когда выглядывало солнце, кутался, когда оно пряталось за тучи и налетал пронизывающий ветер, – не конец мая, а чертов ледниковый период. Он чистил ботинки о плотный нестареющий газон на обочине, смотрел на шоссе, которое лежало широкой взлетной полосой у подножия холма. Всё время казалось, что оттуда вот-вот свернет похожий на катафалк внедорожник, взберется по извилистой грунтовке к детдомовским воротам. К встрече с Красновым Павел не был готов, он потел от одной лишь мысли, что его узна́ют. Гадкая, непростительная трусость, но поделать с собой он ничего не мог.

Павел уже отчаялся дождаться хоть кого-то, проклиная Сулейменова, который наверняка забыл о поручении, – как из дверей корпуса вышел подросток. Он был в оранжевом бомбере и узких штанах, чернявый, с печальными восточными глазами. Кадык сильно выпирал из тощей шеи, татуировка на ключицах в расстегнутом вороте рубашки – виднелись части иероглифов и завитки узора.

Клюев подошел к воротам, держа руки в карманах, и покосился на камеру, прикрученную к фонарю.

– Палевное место, получше нельзя было найти? – хрипло спросил. Кадык прыгнул поплавком.

– А чего прятаться? – парировал Павел. – Нам скрывать нечего.

Он протянул Клюеву початую пачку, и тот взял сразу четыре сигареты. Три сунул в нагрудный карман куртки, четвертую прикурил. По-девичьи повел плечом, оценивая Павла краем глаза.

– Ты насчет Краснова, – он сказал.

– Он же тебя забирает иногда?

– Ну да, и чё?

– Куда ездили?

Недолгая пауза, затяжка. Дальний шелест машин, похожий на звук проливного дождя. Вновь стало прохладно, Павел спрятал руки в карманы.

– В музей краеведческий.

– И как, интересно было?

– Ну такое… – Клюев пожал плечом.

– Когда?

– В марте. Ты мент, что ли? Блогер? Чего спрашиваешь?

– Ни то и ни другое. Вы куда-нибудь еще катались?

Клюев закатил глаза в раздражении. Павел заметил на нижнем веке полустертую линию карандаша.

– В парке гуляли. В автоматы играли.

– Он делал что-то странное?

– Нет, нормально всё было.

Еще одна затяжка, дрожащими пальцами Клюев заправил прядь волос за ухо. Что-то неуловимо поменялось в его позе и тоне, и от узнавания продрал мороз по коже. Павел видел это много раз в зеркале.

– Типа погуляли там, и всё?

– Да! – Клюев вдруг взорвался криком. – Вот привязался! Я тебе сказал раз десять – нормально всё было, как обычно!

– Как обычно – это как? Слушай, мне ты можешь рассказать.

Клюев мотнул головой, поджал губы:

– Да пошел ты, я всё сказал уже.

Казалось, еще немного, и он расколется, – но из дверей корпуса вышел и почесал в их сторону охранник. Какой-то новый, Павел видел его впервые. Он был выше Павла, толще раза в два, со злым оценивающим прищуром. Такие любят прессовать мальчишек.

Заметив его, Клюев умолк, одной затяжкой докурил, щелкнул окурок Павлу под ноги и унесся прочь.