Пассажир

— Завтра утром.

— Что-о?

— Сегодня воскресенье. Я всю ночь провозился с этим жмуриком. Так что, если ты не против, я хотел бы купить круассанов к завтраку своим мальчишкам.

Анаис смотрела на сшитое из кусочков лицо жертвы. Она проведет воскресенье с этим типом, словно явившимся из фильма ужасов. Будет опрашивать нищих попрошаек и наркодилеров. К глазам подступили слезы. Вешай трубку.

— Пришли мне фотографии трупа.

— А с головой что делать?

— С какой головой?

— С бычьей. Ее куда девать?

— Составь на нее отдельный отчет. Опиши, каким именно способом убийца ее отрезал и выдолбил.

— Животные — не мой профиль, — презрительно отозвался Лонго. — Тебе нужен ветеринар. Или позвони в Париж, в училище, где готовят мясников.

— Вот ветеринара-то как раз искать придется тебе, — резко оборвала его она. — Эта голова — часть твоего трупа. Значит, это твоя работа.

— Да где ж я его найду в воскресенье? Это же не один час потратишь!

Она представила себе воскресный завтрак доктора в кругу семьи и, не сдержавшись, добавила с плохо скрываемым металлом в голосе:

— Как-нибудь выкрутишься. Мы все в одной лодке.





* * *


Анаис вызвала к себе в кабинет Ле-Коза и остальных членов группы. Пока народ подтягивался, она обвела комнату взглядом. Ее относительно просторная берлога располагалась на втором этаже комиссариата. Одно огромное окно выходило на улицу Франсуа-де-Сурди, второе, поменьше, — в коридор. В качестве защиты от любопытных взглядов на этом внутреннем окне имелись жалюзи. Анаис никогда их не опускала — ей нравилось чувствовать свою причастность к творящейся в комиссариате суматохе.

Но сейчас здесь царила непривычная тишина. Это была тишина воскресного утра. Только с первого этажа до слуха Анаис доносился неясный шум. Хлопали двери вытрезвителя, выпуская на свободу своих временных обитателей. В соответствии с распоряжением прокуратуры, утром разгоняли по домам задержанных накануне мелких правонарушителей: шоферов без водительских прав, молодых ребят, пойманных с парой граммов гашиша или кокаина, забияк, учинивших драку на дискотеке. Жатва субботнего вечера…

Анаис проверила электронную почту. Лонго уже прислал обещанные фотографии в формате PDF. Она включила принтер и вышла в коридор за кофе. К возвращению ее уже поджидала стопка кошмарных снимков.

Она внимательно рассмотрела многочисленные татуировки жертвы. Кельтский крест, маорийский узор, змея в венке из роз… Да, похоже, вкусы у парня отличались редкостной эклектикой. Но вот и последняя фотография: голова быка, установленная на столе для вскрытий, словно на прилавке в мясной лавке. Только пучка петрушки в носу не хватает. Возможно, Лонго решил проявить своеобразное чувство юмора, а то и вовсе подразнить ее. Но она на него не обиделась. Этот снимок показался ей крайне полезным, потому что служил доказательством явного безумия убийцы. Она видела перед собой зримое воплощение его безрассудной, животной злобы.

Широкие ноздри, мощные рога, черная, словно обожженная огнем наследственности шкура. Глаза — два больших лаковых шара — еще не утратили блеска, несмотря на смерть, холод и долгие часы, проведенные на дне ремонтной ямы.

Анаис, все так же стоя, отложила снимки в сторону и отпила немного кофе. В животе немедленно заурчало. Еще бы, она же не ела со вчерашнего дня. Или с позавчерашнего? Остаток ночи она посвятила тому, что обзвонила психиатрические больницы и тюрьмы, чтобы поинтересоваться, не было ли в числе их пациентов и заключенных, недавно вышедших на свободу, кого-нибудь, повернутого на греческой мифологии или калечении животных. Но говорить ей в основном пришлось с заспанными охранниками. Ничего не поделаешь, придется повторить попытку позже.

Позвонила она и в Форт Рони, где располагался Институт криминалистических исследований при национальной жандармерии и хранились данные обо всех преступлениях, совершенных на территории Франции. И снова — облом. В воскресенье, в пять часов утра, говорить ей было решительно не с кем.

Затем она подключилась к Интернету и погрузилась в изучение мифа о Минотавре. Как и все, она помнила его в общих чертах, но многие детали стерлись из памяти и нуждались в уточнении.

История начиналась с отца чудовища, которого звали Минос. Сын смертной женщины Европы и верховного божества Зевса, Минос рос при дворе критского царя, а впоследствии и сам стал править островом. Тщась доказать свою причастность к богам, Минос обратился к владыке морей Посейдону с просьбой сотворить для него прекрасного быка. Посейдон согласился, но взял с Миноса клятву, что, получив быка, он принесет его в жертву ему же, Посейдону. Минос клятвы не сдержал. Потрясенный красотой животного, он сохранил ему жизнь и присоединил к своим стадам. Посейдон разгневался и внушил жене Миноса Пасифае безумное влечение к быку. Та сочеталась с ним, в результате чего на свет появилось чудовище с головой быка и телом человека — Минотавр. Плод запретной страсти надо было куда-то спрятать, и Минос приказал своему зодчему Дедалу соорудить лабиринт, в котором и заточил монстра.

Через некоторое время, выиграв войну с Афинами, критский царь наложил на побежденных страшную дань: они обязались каждый год присылать на остров семь юношей и семь девушек, которые приносились в пищу Минотавру. Афинский царь честно выполнял условия договора, пока в один прекрасный день его сын Тесей не вызвался отправиться на Крит вместе с другими обреченными с тайной целью прикончить чудовище. Благодаря помощи одной из дочерей Миноса Ариадны он убил Минотавра и нашел выход из лабиринта.

Если интуиция не обманывала Анаис, жертва убийства символизировала одновременно и мифического монстра, и убитых им юношей. Ведь парень с изуродованным бычьей головой лицом в каком-то смысле тоже был убит Минотавром.

Она села за стол и потянулась. Мифология — это прекрасно, но это лишь теория. А у нее есть кое-что более конкретное. Восьмидесятипроцентный героин. Вот действительно многообещающий след. В памяти снова вспыхнули воспоминания. В Орлеане, едва поступив в региональное отделение судебной полиции, она сразу поняла, что заниматься будет главным образом незаконным оборотом наркотиков, и тогда же решила устроить себе небольшую личную стажировку. Взяла неделю отпуска, заперла в сейф полицейское удостоверение и табельное оружие и отправилась в Нидерланды.

В одном из пригородов Амстердама она свела знакомство с несколькими наркодилерами. Побывала она и в квартирах, которые они снимали, — обычно из мебели в них имелся только журнальный столик со стеклянной столешницей, на которой удобнее всего насыпать дорожку. Разумеется, она заранее побеспокоилась о соответствующем камуфляже. Явилась к ним якобы вусмерть обдолбанная и потребовала сто граммов плотно спрессованного героина в пластиковом пакете, за который тут же расплатилась. Затем заперлась в сортире и спрятала добычу в анусе, как делали все перед тем, как двинуться домой.

Всю обратную дорогу она ощущала у себя внутри присутствие яда. Вот тогда-то ее и посетило чувство, что она не только душой, но и телом предана своему делу. Она не внедрялась в преступный мир — преступный мир внедрялся в нее. Конечно, она никого не арестовала, поскольку не обладала на чужой территории никакими полномочиями. Она просто немного пожила их жизнью. С тех пор она дала себе слово, что всегда будет работать только так и не иначе. Отдаваясь расследованию целиком, от макушки до пяток. И больше ей ничего не нужно.

Раздался стук в дверь.

Через минуту в кабинете уже толкались четверо ее подчиненных. Ле-Коз, в безупречно выглаженном костюме и при галстуке, выглядел так, будто собрался на воскресную мессу в церковь. Амар по прозвищу Джафар являл собой полную ему противоположность — небритый, нечесаный, в измятой одежде, не иначе позаимствованной у какого-нибудь бомжа. Конант — длинная куртка с капюшоном, прикрывающим начинающую лысеть голову, — обладал столь заурядной внешностью, что это само по себе выделяло его из толпы. Закрауи, или попросту Зак, в своей маленькой аккуратной шляпе напоминал бы грустного клоуна, если бы не шрам возле рта — знаменитая тунисская улыбка,[6] — придававший лицу пугающее выражение. Четыре мушкетера. Один за всех, и все за Анаис…

Она раздала всем размноженную фотографию трупа и спокойно ждала их реакции. Ле-Коз скривился. Джафар улыбнулся. Конант недоуменно покачал головой. Зак недоверчиво потрепал узкие поля своей шляпы. Анаис объяснила стратегию расследования. Если найти убийцу невозможно, надо попытаться установить личность жертвы.

— Вот с этим? — спросил Джафар и потряс листком с фотоснимком.

Она пересказала им свой разговор с судмедэкспертом. Смертельная инъекция. Исключительно высокое качество наркотика. Предположение, что потерпевший был бомжем. Все это существенно сужало поле поиска.

— Джафар! Ты займешься бездомными. Знаешь, где они тусуются?


— Много где…

— Судя по прическе и возрасту, наш клиент, скорее всего, родом из какой-нибудь трущобы. Бомж не по призванию, а по жизненным обстоятельствам. Молодой парень, помешанный на неформальной музыке и рейве.

— Тогда бульвар Виктора Гюго, улица Сент-Катрин, площадь Генерала Саррая, площадь Гамбетты, площадь Сен-Проже.

— Про вокзал не забудь. С него и начни.

Джафар кивнул.

— Когда прочешешь эти места, пройдись по церквям, бесплатным столовкам и сквотам. Показывай снимок всем уличным попрошайкам, панкам, бездомным, — всем без исключения. Загляни в ночлежки, больницы, в отделения социальной «неотложки». В общем, побывай везде, где оказывают помощь неимущим.

Джафар разглядывал изуродованное лицо погибшего на фото и задумчиво скреб подбородок. В свои сорок лет он и сам, хоть и был полицейским, практически не имел дома. После развода он наотрез отказался выплачивать бывшей жене алименты и теперь скрывался от судебного исполнителя. Ночевал в дешевых гостиницах. Пил. Баловался травой. Играл на скачках и в покер. Поговаривали даже, что он не брезгует брать деньги у одной проститутки с улицы Этабль. Достойная компания, ничего не скажешь. Зато городское дно Джафар знал как свои пять пальцев.

— Ты, — обратилась Анаис к Ле-Козу, — возьмешь на себя дилеров.

— А где я их найду?

— Спроси у Зака. Если на рынке появился белый героин, это не могло пройти незамеченным.

— А разве героин не всегда белый?

Ле-Козу, отлично подкованному в вопросах процедуры расследования, не хватало полевого опыта.

— Героин никогда не бывает белого цвета. Он коричневый. Нарки употребляют так называемый браун, в порошке или в виде комочков. Обычно в нем содержится от десяти до тридцати процентов чистого героина. Наш клиент скончался от дозы, содержавшей восемьдесят процентов отравы. Такая дурь на дороге не валяется.

Ле-Коз, как прилежный школьник, строчил в блокноте.

— Позвони в жандармерию межрегиональной группы Бордо-Аквитании. У них есть соответствующая база данных. С именами и адресами.

— Не думаю, что они встретят меня с распростертыми объятиями.

— С войной между полицейскими покончено. Объяснишь им, в чем дело, и они тебе помогут. Свяжись с тюрьмой в Бордо. Опроси каждого заключенного, отбывающего срок за наркоту.

— Так они же за решеткой! Что они могут знать?

— Не волнуйся, они всегда в курсе. И всем показывай фотографию.

Ле-Коз старательно записывал указания своей сверкающей ручкой «Монблан». У него была матовая кожа, длинные, как у женщины, загнутые кверху ресницы, тонкая шея и блестящие от геля волосы. Глядя на него, напомаженного как актер немого кино, Анаис засомневалась: стоит ли посылать его на такое опасное задание?

— Обойди еще и аптеки, — добавила она. — Наркоманы — их лучшая клиентура.

— Так воскресенье же!

— Начни с дежурных. А там узнай домашние адреса остальных аптекарей.

Анаис повернулась к Конанту. Тот поднял на нее покрасневшие глаза — всю ночь просматривал видеосъемку вокзальных камер наблюдения.

— Что-нибудь нашел?

— Черта с два. К тому же ремонтная яма вообще вне поля зрения камер.

— А на парковке?

— Ничего особенного. Поднял с постели двух стажеров, велел переписать номера всех автомобилей, стоявших там в последние двое суток, разыскать владельцев и вызвать для опроса.

— Очевидцы? Сотрудники вокзала? Сквоттеры из близлежащих домов?

— С ними говорили ребята из антикриминальной бригады. Но пока, судя по всему, по нулям. Никто ничего не видел.

Анаис и не рассчитывала на чудо.

— Возвращайся на вокзал. Покажи фотографию охранникам, ребятам из железнодорожной полиции и привокзальным нищим. Может, парень тусовался где-нибудь в том районе.

Конант кивнул из-под капюшона куртки. Анаис обернулась к Заку. Бывший хулиган, наркоман и угонщик, он пришел работать в полицию, как другие вступают в Иностранный легион. Перечеркнув прежнюю жизнь и начав ее с чистого листа. Ему она поручила исследовать «бычий» след.

Продолжая подпирать стену и не вынимая рук из карманов, Зак монотонным голосом отчитался:

— Я с утра пораньше обзвонил фермы. В районе Больших Ланд, Страны Басков и Гаскони их примерно десяток. Вместе с Камаргом и Альпиями — около сорока. Пока ничего не нарыл.

— С ветеринарами разговаривал?

Закрауи подмигнул ей, но она не обратила на фамильярность внимания.

— Перебудил всех до одного, шеф.