Парк Горького
Часть 29 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Чья комната? – спросил гость, изо всех сил пытаясь вести себя непринужденно.
– Чья надо. Выворачивай карманы.
Гость повиновался, после чего Марья не поленилась обыскать его сама.
– Вставай, – наконец сжалилась хозяйка. – Садись.
Он поднялся на ноги, отряхнул пиджак, наклонился за конфетами, положил коробку на стол и сел. Спокойствие возвращалось к нему – а может быть, вообще никогда его не покидало.
– Я бы все-таки выпил чаю, – проговорил он рассудительно, не сводя глаз с лица собеседницы. – Что на тебя нашло? Я бы понял, если бы ты подозревала кого-то другого, но – на случай, если ты забыла, – это я спас тебя от расстрела.
– Ты был вовсе мне не рад, – сдавленно проговорила Марья.
Тем не менее она убрала револьвер и села напротив гостя.
– Что значит – рад, не рад? Я не ожидал, что ты объявишься. Тебе же помогли перейти через границу, Сережа нашел людей, они все сделали. Зачем ты вернулась?
– Сукин ты сын, – сказала Марья, качая головой.
Она поставила чашки и начала разливать чай, но внезапно разозлилась и плеснула заваркой в лицо гостю. Он успел закрыться рукой, но вряд ли ему было приятно терпеть такое обращение.
– Думаешь, я не знаю, что ты украл мою идею? Я все знаю! Я встретила за границей твоего родственника… Помнишь, я говорила тебе, что устала от глупостей и хочу жить на широкую ногу? Трясти бывших нэпманов или тех, кто рассовал по карманам царские и княжеские ценности… Раз в год – большое дело! Товар сбывать за границей, всех свидетелей в расход… А ты меня обокрал!
– Маруся, не кричи, соседи услышат, – пробормотал гость.
– Да не кричу я, а нормально разговариваю. А ты считал, раз ты здесь, а я там, я ничего не узнаю? Как же! Держи карман шире… Какой у тебя голос стал по телефону, когда ты меня узнал! И вытащил меня… в парк этот дурацкий… «Увидимся, поговорим!» – злобно передразнила она. – Ты за кого меня держал, а?
– Слушай, у меня много работы было в тот день, я не смог прийти…
– Я тебе звонила, а ты не подходил к телефону. Испугался, да? Бабы испугался? И правильно! Знаешь же, на что я способна… Слушай, – Марья хищно оживилась, – а может, мне позвонить в угрозыск, а? И все про тебя рассказать… Ух, как они обрадуются!
– Маруся, давай не будем…
– Ты меня больше не любишь, – неожиданно проговорила Груздева, и по ее тону стало ясно, что она по-настоящему, глубоко задета. – Я тебе мешаю – и, наверное, не только тебе. Кто у вас в банде, а? Сережка, ты, Митька? Он же всегда мечтал о хорошей жизни… Ты зачем меня в парк прийти заставил? Может, ты убить меня хотел? А? А?
– Тебя убьешь, как же, – бледно усмехнулся гость. Он придвинул к себе чашку чая и стал пить его мелкими глотками. – Послушай, Маруся, ты меня обвиняешь в… черт знает в чем. И отравить я тебя хотел, и убить, брр! – Он передернул плечами и достал из коробки еще одну конфету. – Все гораздо проще, понимаешь? Все сейчас в отпусках, у меня больше работы, чем обычно, а просто так взять и отлучиться я не могу. Просто – не могу. С меня много требуют, ну и… Приходится соответствовать.
– Я тебе не верю, – мрачно сказала Марья.
– Ну конечно. Я тебя спас, всем из-за тебя рисковал, и я же – главный мерзавец. – Он вздохнул, допивая чай. – Ну хорошо, я позаимствовал твою идею. Довольна? Тебе же за границей никто не мешал заняться тем же самым. Зачем ты сюда-то вернулась?
– Участвовать хочу, – беззаботно ответила Груздева. – И долю.
– Сколько?
– Треть. На меньшее я не соглашусь.
– Нас и так четверо. Плюс мой родственник, который ездит за границу…
– Я все придумала. Без меня бы вообще ничего не было. Треть, я сказала.
Гость задумался. В коробке оставалось лишь три или четыре конфеты.
– Не хочешь? – спросил он, указывая на них.
– Нет. Я не идиотка, чтобы принимать от тебя еду. Что ты решил?
– Что я решил, что я решил… Ладно. Треть так треть. Но тебе придется много работать. За красивые глаза – прости, за идею – мы денег не даем. Мы, может, коммунисты, но не настолько.
– Сукин ты сын, – засмеялась Марья.
– Выпить бы сейчас чего-нибудь. – Гость улыбнулся. – За твое возвращение.
– У меня есть кое-что. Этот дурачок принес. Погоди…
Она отошла в другой угол комнаты за бутылкой, а гость, мгновенно согнав улыбку с лица, быстро приподнял ячейки от конфет. Под ними на внутреннюю сторону коробки двумя полосками бумаги была аккуратно приклеена тонкая длинная игла.
Марья вернулась, неся бутылку мандаринового ликера.
– Откроешь?
– Конечно, – ответил гость. И, поднявшись с места, ударил ее иглой в шею.
Груздева поняла, что ее убивают, и попыталась достать револьвер, но бутылка в руках помешала ей, а гость тем временем ударил Марью второй раз, рванув посильнее, чтобы рана была как можно больше. Из разодранной артерии хлынула кровь.
– Прощай, Маруся, – сказал убийца, проворно отступив, чтобы брызги не попали на его одежду.
Выронив бутылку, Груздева схватилась за горло, но кровь все хлестала и хлестала, вытекая вместе с жизнью. Стоя в дверях, убийца спокойно наблюдал, как его жертва умирает. Марья, хрипя, вцепилась в край комода, опрокинула несколько растений и добралась до открытого по случаю духоты окна. Прежде, чем гость успел сообразить, что именно она собирается сделать, она перевалилась через подоконник и выбросилась с четвертого этажа.
Глава 24. Все и ничего
Между тем надо было оканчивать дело: следовало неотложно перейти к допросу свидетелей.
Ф. Достоевский, «Братья Карамазовы»
Всю ночь Юре снились сны, в которых он за кем-то гонялся, но в итоге ловил то своего школьного учителя математики, который постоянно его срезал, то кота Лизы, который давным-давно от них сбежал. Когда же Казачинский явился на работу, выяснилось, что ночью из окна выпала женщина, которая была опознана как Марья Груздева, и поэтому Опалину срочно надо ехать на место.
– Петрович, берешь Рейса, Смолова, Казачинского и едешь прочесывать Большую Пироговскую. А я с Кауфманом, Спиридоновым и Горюновым выезжаю туда, где нашли Груздеву.
– Рейса и Смолова у нас забрали, – заметил Петрович. – А Горюнов сегодня в суде выступает свидетелем, вместо него Виноградов.
Опалин дернул щекой. Что делать, черт возьми? Большая Пироговская – огромная улица, вдвоем ее просто так не прочесать. С другой стороны, надо понять, каким образом Марья Груздева оказалась там, где оказалась…
– Ладно, тогда едешь с Казачинским, – сказал Иван. – Ищешь Дмитрия со звучной фамилией, возраст от 20 до 30, брюнет, без особых примет, рост средний. Возможно, работает в милиции, но это маловероятно, хотя – чем черт не шутит… Проверив один дом, звоните дежурному, оставляете для меня сообщение о результатах и переходите к следующему дому. Я приеду, как только освобожусь.
Однако быстро освободиться у Опалина не получилось, потому что на месте выяснилось, что комната, из окна которой выпала Марья Груздева, числится за гражданином по фамилии Лучин, племянник которого, по словам жильцов, регулярно наведывался, чтобы полить дядины растения.
– Дядя-то в отъезде сейчас, он всех предупредил, что вернется только в августе и что племянник будет приходить время от времени. Чем занимается? Он этот… как его… ботаник. Нет, он живет один, а племянник, может, и водил кого… Мы ничего не знаем, ничего не видели…
В комнате Спиридонов фотографировал обстановку, чашку на столе, пятна крови на полу. Яша, бледнея, старался на них не смотреть. Виноградов возился, ища отпечатки пальцев, и хмурился.
– Ваня, тут все чисто протерто… На чайнике есть отпечатки, но что-то мне подсказывает, что они принадлежат Груздевой.
– И вторую чашку он унес, – буркнул Опалин. – Видишь, как стоит стул? Тут наверняка был второй человек…
Яша наклонился, нырнул в гущу растений.
– Иван Григорьевич! Тут кусок конфеты… Шоколадной! Свежая, похоже…
– Молодец! – воскликнул Виноградов. – Давай ее сюда…
– Смотри не съешь, это улика, – сказал Опалин, усмехаясь. – Так… Придется арестовать Лучина. Пользуясь отсутствием дяди, поселил здесь Груздеву… а потом к ней пришел кто-то, кто ее убил.
– Вытолкнул из окна? – спросил Яша.
– Нет, доктор Бергман говорит, что в окно она выпала сама, и уже после того, как ее два раза ткнули в артерию острым предметом вроде длинной иглы. – Опалин подошел к окну и посмотрел вниз. – Интересно, она выбросилась, чтобы ее тело быстрее нашли? Должна же была она понимать, что умирает и шансов у нее нет. Если бы она осталась в комнате, ее бы нашли гораздо позже.
– А если бы убийца расчленил тело, вынес куски и затер следы крови? – спросил Яша с ученым видом. – Ведь тогда мы бы вообще ничего не узнали…
– Правильно мыслишь, – кивнул Опалин. – Но она выбросилась в окно и не дала ему такой возможности… Спиридонов, ты все тут заснял? Ладно, отдыхай пока. Аркадий, ты как?
– Слушай, ну я не могу летать, – обиделся эксперт. – Тебе же нужно как можно больше отпечатков? Жди!
– Мне нужен ордер на арест Лучина, вот что, – сказал Иван.
– А мне что делать, ехать на Большую Пироговскую? – спросил Яша.
– Да, наверное, – ответил Опалин. – Зря я сразу Лучина не арестовал. Он игрушечный паровоз разбил.
– И что? – изумился фотограф.
– Человек, у которого хватило терпения выстроить целую игрушечную железную дорогу с деревьями, фигурками, рельсами и вообще всем, мог сломать паровоз, только если в его жизни произошло что-то из ряда вон выходящее, – объяснил Иван. – Я должен был это понять, черт возьми, должен!
Когда Яша прибыл на Большую Пироговскую и присоединился к Петровичу и Казачинскому, которые изучали списки жильцов каждого дома, он рассказал, что Опалин «злой, как собака» и что он намерен как следует взяться за Лучина.
Но когда Опалин с ордером и двумя конвойными милиционерами поехал за Лучиным в машине, которую вел Харулин, на одном из перекрестков им пришлось остановиться и помочь постовому разогнать толпу, которая собралась вокруг грузовика, сбившего женщину. Уже в воздухе пахло кровью и чуть ли не судом Линча, когда вмешательство Ивана и его спутников худо-бедно образумило собравшихся.
– Да она сама бросилась под машину! – плакал водитель, белобрысый паренек в кепке. – Я даже затормозить не успел…
Опалин подошел посмотреть на тело, вернее, на то, что от него осталось, и когда он увидел ткань платья, измазанные кровью волосы и худую руку, его кольнуло предчувствие, что он может знать эту женщину.
– Чья надо. Выворачивай карманы.
Гость повиновался, после чего Марья не поленилась обыскать его сама.
– Вставай, – наконец сжалилась хозяйка. – Садись.
Он поднялся на ноги, отряхнул пиджак, наклонился за конфетами, положил коробку на стол и сел. Спокойствие возвращалось к нему – а может быть, вообще никогда его не покидало.
– Я бы все-таки выпил чаю, – проговорил он рассудительно, не сводя глаз с лица собеседницы. – Что на тебя нашло? Я бы понял, если бы ты подозревала кого-то другого, но – на случай, если ты забыла, – это я спас тебя от расстрела.
– Ты был вовсе мне не рад, – сдавленно проговорила Марья.
Тем не менее она убрала револьвер и села напротив гостя.
– Что значит – рад, не рад? Я не ожидал, что ты объявишься. Тебе же помогли перейти через границу, Сережа нашел людей, они все сделали. Зачем ты вернулась?
– Сукин ты сын, – сказала Марья, качая головой.
Она поставила чашки и начала разливать чай, но внезапно разозлилась и плеснула заваркой в лицо гостю. Он успел закрыться рукой, но вряд ли ему было приятно терпеть такое обращение.
– Думаешь, я не знаю, что ты украл мою идею? Я все знаю! Я встретила за границей твоего родственника… Помнишь, я говорила тебе, что устала от глупостей и хочу жить на широкую ногу? Трясти бывших нэпманов или тех, кто рассовал по карманам царские и княжеские ценности… Раз в год – большое дело! Товар сбывать за границей, всех свидетелей в расход… А ты меня обокрал!
– Маруся, не кричи, соседи услышат, – пробормотал гость.
– Да не кричу я, а нормально разговариваю. А ты считал, раз ты здесь, а я там, я ничего не узнаю? Как же! Держи карман шире… Какой у тебя голос стал по телефону, когда ты меня узнал! И вытащил меня… в парк этот дурацкий… «Увидимся, поговорим!» – злобно передразнила она. – Ты за кого меня держал, а?
– Слушай, у меня много работы было в тот день, я не смог прийти…
– Я тебе звонила, а ты не подходил к телефону. Испугался, да? Бабы испугался? И правильно! Знаешь же, на что я способна… Слушай, – Марья хищно оживилась, – а может, мне позвонить в угрозыск, а? И все про тебя рассказать… Ух, как они обрадуются!
– Маруся, давай не будем…
– Ты меня больше не любишь, – неожиданно проговорила Груздева, и по ее тону стало ясно, что она по-настоящему, глубоко задета. – Я тебе мешаю – и, наверное, не только тебе. Кто у вас в банде, а? Сережка, ты, Митька? Он же всегда мечтал о хорошей жизни… Ты зачем меня в парк прийти заставил? Может, ты убить меня хотел? А? А?
– Тебя убьешь, как же, – бледно усмехнулся гость. Он придвинул к себе чашку чая и стал пить его мелкими глотками. – Послушай, Маруся, ты меня обвиняешь в… черт знает в чем. И отравить я тебя хотел, и убить, брр! – Он передернул плечами и достал из коробки еще одну конфету. – Все гораздо проще, понимаешь? Все сейчас в отпусках, у меня больше работы, чем обычно, а просто так взять и отлучиться я не могу. Просто – не могу. С меня много требуют, ну и… Приходится соответствовать.
– Я тебе не верю, – мрачно сказала Марья.
– Ну конечно. Я тебя спас, всем из-за тебя рисковал, и я же – главный мерзавец. – Он вздохнул, допивая чай. – Ну хорошо, я позаимствовал твою идею. Довольна? Тебе же за границей никто не мешал заняться тем же самым. Зачем ты сюда-то вернулась?
– Участвовать хочу, – беззаботно ответила Груздева. – И долю.
– Сколько?
– Треть. На меньшее я не соглашусь.
– Нас и так четверо. Плюс мой родственник, который ездит за границу…
– Я все придумала. Без меня бы вообще ничего не было. Треть, я сказала.
Гость задумался. В коробке оставалось лишь три или четыре конфеты.
– Не хочешь? – спросил он, указывая на них.
– Нет. Я не идиотка, чтобы принимать от тебя еду. Что ты решил?
– Что я решил, что я решил… Ладно. Треть так треть. Но тебе придется много работать. За красивые глаза – прости, за идею – мы денег не даем. Мы, может, коммунисты, но не настолько.
– Сукин ты сын, – засмеялась Марья.
– Выпить бы сейчас чего-нибудь. – Гость улыбнулся. – За твое возвращение.
– У меня есть кое-что. Этот дурачок принес. Погоди…
Она отошла в другой угол комнаты за бутылкой, а гость, мгновенно согнав улыбку с лица, быстро приподнял ячейки от конфет. Под ними на внутреннюю сторону коробки двумя полосками бумаги была аккуратно приклеена тонкая длинная игла.
Марья вернулась, неся бутылку мандаринового ликера.
– Откроешь?
– Конечно, – ответил гость. И, поднявшись с места, ударил ее иглой в шею.
Груздева поняла, что ее убивают, и попыталась достать револьвер, но бутылка в руках помешала ей, а гость тем временем ударил Марью второй раз, рванув посильнее, чтобы рана была как можно больше. Из разодранной артерии хлынула кровь.
– Прощай, Маруся, – сказал убийца, проворно отступив, чтобы брызги не попали на его одежду.
Выронив бутылку, Груздева схватилась за горло, но кровь все хлестала и хлестала, вытекая вместе с жизнью. Стоя в дверях, убийца спокойно наблюдал, как его жертва умирает. Марья, хрипя, вцепилась в край комода, опрокинула несколько растений и добралась до открытого по случаю духоты окна. Прежде, чем гость успел сообразить, что именно она собирается сделать, она перевалилась через подоконник и выбросилась с четвертого этажа.
Глава 24. Все и ничего
Между тем надо было оканчивать дело: следовало неотложно перейти к допросу свидетелей.
Ф. Достоевский, «Братья Карамазовы»
Всю ночь Юре снились сны, в которых он за кем-то гонялся, но в итоге ловил то своего школьного учителя математики, который постоянно его срезал, то кота Лизы, который давным-давно от них сбежал. Когда же Казачинский явился на работу, выяснилось, что ночью из окна выпала женщина, которая была опознана как Марья Груздева, и поэтому Опалину срочно надо ехать на место.
– Петрович, берешь Рейса, Смолова, Казачинского и едешь прочесывать Большую Пироговскую. А я с Кауфманом, Спиридоновым и Горюновым выезжаю туда, где нашли Груздеву.
– Рейса и Смолова у нас забрали, – заметил Петрович. – А Горюнов сегодня в суде выступает свидетелем, вместо него Виноградов.
Опалин дернул щекой. Что делать, черт возьми? Большая Пироговская – огромная улица, вдвоем ее просто так не прочесать. С другой стороны, надо понять, каким образом Марья Груздева оказалась там, где оказалась…
– Ладно, тогда едешь с Казачинским, – сказал Иван. – Ищешь Дмитрия со звучной фамилией, возраст от 20 до 30, брюнет, без особых примет, рост средний. Возможно, работает в милиции, но это маловероятно, хотя – чем черт не шутит… Проверив один дом, звоните дежурному, оставляете для меня сообщение о результатах и переходите к следующему дому. Я приеду, как только освобожусь.
Однако быстро освободиться у Опалина не получилось, потому что на месте выяснилось, что комната, из окна которой выпала Марья Груздева, числится за гражданином по фамилии Лучин, племянник которого, по словам жильцов, регулярно наведывался, чтобы полить дядины растения.
– Дядя-то в отъезде сейчас, он всех предупредил, что вернется только в августе и что племянник будет приходить время от времени. Чем занимается? Он этот… как его… ботаник. Нет, он живет один, а племянник, может, и водил кого… Мы ничего не знаем, ничего не видели…
В комнате Спиридонов фотографировал обстановку, чашку на столе, пятна крови на полу. Яша, бледнея, старался на них не смотреть. Виноградов возился, ища отпечатки пальцев, и хмурился.
– Ваня, тут все чисто протерто… На чайнике есть отпечатки, но что-то мне подсказывает, что они принадлежат Груздевой.
– И вторую чашку он унес, – буркнул Опалин. – Видишь, как стоит стул? Тут наверняка был второй человек…
Яша наклонился, нырнул в гущу растений.
– Иван Григорьевич! Тут кусок конфеты… Шоколадной! Свежая, похоже…
– Молодец! – воскликнул Виноградов. – Давай ее сюда…
– Смотри не съешь, это улика, – сказал Опалин, усмехаясь. – Так… Придется арестовать Лучина. Пользуясь отсутствием дяди, поселил здесь Груздеву… а потом к ней пришел кто-то, кто ее убил.
– Вытолкнул из окна? – спросил Яша.
– Нет, доктор Бергман говорит, что в окно она выпала сама, и уже после того, как ее два раза ткнули в артерию острым предметом вроде длинной иглы. – Опалин подошел к окну и посмотрел вниз. – Интересно, она выбросилась, чтобы ее тело быстрее нашли? Должна же была она понимать, что умирает и шансов у нее нет. Если бы она осталась в комнате, ее бы нашли гораздо позже.
– А если бы убийца расчленил тело, вынес куски и затер следы крови? – спросил Яша с ученым видом. – Ведь тогда мы бы вообще ничего не узнали…
– Правильно мыслишь, – кивнул Опалин. – Но она выбросилась в окно и не дала ему такой возможности… Спиридонов, ты все тут заснял? Ладно, отдыхай пока. Аркадий, ты как?
– Слушай, ну я не могу летать, – обиделся эксперт. – Тебе же нужно как можно больше отпечатков? Жди!
– Мне нужен ордер на арест Лучина, вот что, – сказал Иван.
– А мне что делать, ехать на Большую Пироговскую? – спросил Яша.
– Да, наверное, – ответил Опалин. – Зря я сразу Лучина не арестовал. Он игрушечный паровоз разбил.
– И что? – изумился фотограф.
– Человек, у которого хватило терпения выстроить целую игрушечную железную дорогу с деревьями, фигурками, рельсами и вообще всем, мог сломать паровоз, только если в его жизни произошло что-то из ряда вон выходящее, – объяснил Иван. – Я должен был это понять, черт возьми, должен!
Когда Яша прибыл на Большую Пироговскую и присоединился к Петровичу и Казачинскому, которые изучали списки жильцов каждого дома, он рассказал, что Опалин «злой, как собака» и что он намерен как следует взяться за Лучина.
Но когда Опалин с ордером и двумя конвойными милиционерами поехал за Лучиным в машине, которую вел Харулин, на одном из перекрестков им пришлось остановиться и помочь постовому разогнать толпу, которая собралась вокруг грузовика, сбившего женщину. Уже в воздухе пахло кровью и чуть ли не судом Линча, когда вмешательство Ивана и его спутников худо-бедно образумило собравшихся.
– Да она сама бросилась под машину! – плакал водитель, белобрысый паренек в кепке. – Я даже затормозить не успел…
Опалин подошел посмотреть на тело, вернее, на то, что от него осталось, и когда он увидел ткань платья, измазанные кровью волосы и худую руку, его кольнуло предчувствие, что он может знать эту женщину.