Парк Горького

– Э, Яша, плохо ты знаешь уголовников, – усмехнулся Петрович. – Никогда нельзя быть уверенным, что им в голову взбредет…

– А если она с ними заодно и именно поэтому не опознала Федора Пермякова? И вообще наврала с три короба. Такое может быть? – спросил Яша. – Конечно, то, что она ушла из дома именно в день убийства, может быть случайным совпадением, но… не знаю, не знаю, лично я не стал бы ей доверять…

Петрович поглядел на Опалина и понял, что тот тоже об этом думал. Так или иначе, выпускать из поля зрения Варвару Резникову было нельзя.

– Ваня, у нас не хватает людей, – негромко напомнил Логинов. – Чтобы охранять ее или следить за ней, кто-то должен находиться поблизости круглосуточно. А что с дворником, кстати? Он будто был пьян и спал, но при этом слышал, что в доме громко включили радио…

– Сквозь сон это вполне можно услышать, – авторитетно заявил Яша. – Например, лично я, когда наш сосед сверху включает радио, тоже сквозь сон его слышу…

Опалин шевельнулся.

– В показаниях дворника и няньки есть нестыковки, – сказал он будничным тоном. – То есть не то чтобы нестыковки, а…

– Кто-то из них врет? – быстро спросил Петрович.

– Не знаю. – Опалин нахмурился. – Яхонтов сказал, что Резникова стерва и что она заигрывала с убитым Романом Елистратовым, которому надоело, что его жена вечно болеет. Резникова уверяет, что Яхонтов бывал на кухне, то есть теоретически вполне мог отравить еду. И еще: по словам дворника, в день убийства нянька заняла у Дарьи 200 рублей. Об этом ему сказала сама домработница.

– И что? – напряженно спросил Яша.

– Ничего. Помнишь Зою Ходоровскую? Там соседка еще радовалась, что не дала ей в долг.

– Но тут же совсем другая ситуация, – удивленно заметил Петрович.

– Абсолютно, это-то и интересно. Что, если Резникова взяла в долг такую приличную сумму, заранее зная, что не придется ее отдавать? Мне-то она ни слова об этом не сказала, кстати.

– А если ее спросить?

– А я не хочу, – усмехнулся Опалин. – Хватит того, что она об этом умолчала.

– Или забыла. Может такое быть?

– Может. Вполне.

– И что ты собираешься делать?

– Собирался, – поправил его Иван. – В общем, я хочу отпустить и ее, и дворника и понаблюдать, что будет. Но – у Твердовского я уже побывал. Он согласен дать нам сотрудников только для одной слежки. Со второй – либо мы справляемся своими силами, либо…

– Либо не отпускаем, – закончил за него Петрович.

– Отпустить ее, а дворника оставить здесь, – предложил Яша. – Или наоборот.

– Конечно, наоборот, – подхватил Петрович и повернулся к Опалину: – Как хочешь, Ваня, но Яхонтову я не верю. Посмотри на Резникову как следует – какая из нее соблазнительница? Пугливая серая мышь. Так что организуем слежку за дворником, а Резникова пусть посидит под замком, пока мы во всем не разберемся. Объясни ей, что это для ее же безопасности.

– У нас тут не санаторий, – мрачно ответил Опалин. – Если нянька ни в чем не виновата, она не заслужила сидеть.

– А если ты ее отпустишь и ее зарежут? Ты же потом будешь себя корить.

– Восемь человек уже убиты, но двое почему-то уцелели. – Глаза Опалина потемнели, желваки заходили ходуном. – Мне нужны – оба – на свободе. И обоих нельзя упускать из виду. Резникова живет в коммуналке у Покровских ворот, там есть кто-нибудь из наших?

Петрович вздохнул. Он слишком хорошо знал Опалина и видел, что тот уже все решил. Мышеловка, а вместо наживки в ней человек. Явятся ли мыши? Засуетится ли кусочек сыра и выдаст ли своих подельников?

– Ну Позняков там живет, – пробурчал Петрович, – только какой в этом смысл? Он в отпуске сейчас. И вообще…

Дверь распахнулась без стука, и в кабинет, топая подагрическими ногами в резиновых сапогах, вошел совершенно седой старик с пушистыми кавалерийскими усами вразлет. Толстовка и потертые штаны с пузырями на коленях колоритно дополняли его внешний облик. В правой руке посетитель нес удочку и хмуро прищурился, завидев Опалина, который поспешно поднялся с места ему навстречу.

– Василий Михайлович, вот, пришлось вас побеспокоить… слишком уж важное дело…

– Важное, важное, да они все важные, – скрипучим голосом объявил старик. – Важное дело, Ваня, это щука… Такая хитрая бестия – второй день ловлю и никак поймать не могу. Все приманки обкусывает и уходит, зараза… – Он вздохнул. – Ладно, показывай, чего там у тебя…

– Да вы присаживайтесь, Василий Михайлович, – засуетился Логинов, освобождая свое место, хотя в кабинете имелся еще один свободный стул.

Яша сквозь очки изумленно взирал на кутерьму вокруг старого рыбака, который решительно отказался садиться и, взяв увеличенное фото с изображением загадочной незнакомки, которое ему дал Опалин, принялся его рассматривать.

– И ради этого вы выдернули меня в Москву? – пробрюзжал старик, возвращая снимок.

– Вы ее знаете, Василий Михайлович? – нетерпеливо спросил Петрович.

– Ну так, – усмехнулся тот. – Марья Груздева, она же Василиса Невзорова, она же Марья Петровская, она же Манька Балалайка. Личность известная, налетчица… впрочем, ее подвиги можно перечислять долго. Зачем она вам?

– А почему ее нет в картотеке? – спросил Опалин сердито.

– С какой стати ей там находиться? – пожал плечами старик. – Она же всё, тю-тю, амба. Расстреляли ее, Ваня. В городе Орле в 1932 году.






Глава 15. План действий




– Вам нужно мертвых душ? – спросил Собакевич очень просто, без малейшего удивления, как бы речь шла о хлебе.

Н. Гоголь, «Мертвые души»



– Не может быть! – вырвалось у Опалина.

Яша весь обратился в слух и застыл на месте, вытаращив глаза. Что касается Петровича, то он лучше владел собой, но тоже, очевидно, пребывал в замешательстве.

– Что значит – не может быть? – сухо спросил Михалыч. Он поднес снимок ближе к глазам и всмотрелся в него. – Да она это, совершенно точно. И платьице цветастое, все как она любила. Мне ж однажды ее арестовывать пришлось, – добавил он, усмехнувшись. – Но тогда она вывернулась: юность, тяжелое влияние царского режима, все дела. Только я никогда не сомневался, что она не остановится и рано или поздно получит свое.

Тут Опалину пришлось объяснить, что, если гражданку Марью Груздеву – и так далее – расстреляли в 1932-м, она никак не могла разгуливать по Москве в 1935-м. Потому что иначе, товарищи, получается какая-то чертовщина, мистика и вообще лютая чепуха. Попутно он изложил гостю все обстоятельства дела. Василий Михайлович внимательно выслушал своего молодого коллегу и задумался.

– Любопытный поворот, – проговорил старик с расстановкой. – Теперь я даже не жалею, что не поймаю сегодня мою щуку…

– А за что Груздеву расстреляли? – спросил Яша. – У нас же не применяют высшую меру к женщинам, ну, я имею в виду, почти…

– Я же сказал – налетчица она была, людей убивала на раз-два, – ответил Василий Михайлович. – И такая артистка, любого могла разжалобить на суде. Видная баба и очень опасная. Получается, ей удалось спастись? – Он покачал головой и вернул карточку Опалину. – Интересно, как она это устроила…

– А как вы считаете, она могла?.. – осторожно спросил Петрович.

– В том, что могла, я даже не сомневаюсь, – последовал ответ.

Опалин поднялся с места, нервно провел рукой по волосам (что, как знал Петрович, служило у его коллеги признаком сильного волнения) и, попросив Василия Михайловича никуда пока не отлучаться, отправился к Твердовскому. После его ухода старик вздохнул, приставил удочку к стене, достал папиросу и закурил.

– Значит, налетчица, – пробормотал Яша, морщась. – Слушайте, а не могла она иметь отношение к тому, что произошло на Пречистенке?

– Это как? – заинтересовался Петрович.

– Ну, не знаю. Но смотрите: Марья Груздева – или как ее теперь зовут – объявляется в городе, и почти тотчас же убивают целую семью. Что у нас, каждый день такое происходит? Это же исключительное происшествие! И хотя вы мне ничего не говорите, – добавил Яша с обидой, – я знаю, что вы по поручению Ивана Григорьевича встречаетесь с осведомителями и выясняете у них, что болтают об убийстве на Пречистенке и кому его приписывают…

– Яша, – сказал Петрович после паузы, – работа с осведомителями – особая часть нашей службы. И ты уж извини, но для безопасности и этих людей, и нас самих она максимально засекречена. Ясно? Отчитываюсь я только Ване, а больше никому ничего говорить не должен.

– Вы мне не доверяете, – упрямо проговорил Яша. Его скулы налились розовым цветом.

– Опять двадцать пять, – проворчал Петрович. – Когда ты, наконец, прекратишь носиться со своими обидками, которые сам же выдумываешь? На ровном месте!

– Я вам не нравлюсь, потому что я еврей! – выпалил Яша. – Вы к Казачинскому и то относитесь лучше, потому что он не еврей… не жид, как вы все говорите!

– Когда я это говорил, интересно? – Петрович начал заводиться.

– Ну, не говорил, так думал! Какая разница…

– А ты, получается, у нас мысли читаешь?

Логинов понимал, что не стоило продолжать этот разговор, но его раздражала зацикленность Кауфмана на национальной теме. В московском угрозыске работали и русские, и евреи, и украинцы, и грузины, и немцы, и кого там только не было, и все ощущали себя как часовые, которые поставлены оберегать покой мирных граждан от прущей из всех щелей разномастной швали. Да, конфликты случались, и, прямо скажем, в учреждении, где работает столько человек, они были неизбежны, но причиной почти всегда являлись личные качества, а не национальный вопрос.

Когда Опалин, переговорив с Твердовским, возвращался к себе, навстречу ему, как ошпаренный, вылетел Яша и, ничего не видя перед собой, помчался к лестнице. Опалин поглядел ему вслед и покачал головой.

– Что случилось? – спросил Иван у Логинова и Василия Михайловича, войдя в кабинет и прикрыв за собой дверь.

– Ничего, – сухо ответил Петрович. – Я, оказывается, недостаточно уважаю товарища Кауфмана, потому что я антисемит. Докладывать я ему должен, с кем из осведомителей встречался и что они говорят. – Он тяжело вздохнул. – Был у Твердовского? Что он сказал?

– Что надо искать Марию Груздеву. Из архива поднимут ее дело и передадут нам.

– Дела, – поправил его Василий Михайлович. – Там несколько томов. И на расстрел она набегала вовсе не по одному эпизоду, если что.

– А что насчет орловских? Ведь разобраться надо, как это ее там расстреляли, что она по Москве теперь шастает. – Петрович сердито нахмурился.

– Нет. Пока – никаких контактов с Орлом. Найти Груздеву, живую или мертвую, и дальше – по обстоятельствам. Придется прошерстить всех ее московских знакомых, – промолвил Опалин, качая головой. – Где-то же она должна жить, столоваться… Документы, опять же…

Василий Михайлович кашлянул.

– Насколько я помню, в Москве жил ее муж, – заметил он. Головы присутствующих тотчас повернулись к говорящему.