Парк Горького
Часть 11 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Слушай, а кто из ваших позавчера снимал Ромена Роллана в парке Горького? Я ищу этого фотографа. Как его зовут – Корнеев? Гудим?
– Да они не фотографы совсем, – воскликнул Рожков, – что ты! Роллана снимал Леша Бобырев… Леша! Леша! Иди сюда, дело есть…
И под треск пишущих машинок, доносящихся из кабинетов, перед Казачинским предстал маленький щуплый брюнет, самой примечательной чертой которого был внушающий зависть идеальный пробор, которым его обладатель, видимо, очень гордился.
– Леша Бобырев – Юра Казачинский, – представил друг другу новых знакомых Рожков. – Леше поручили снять спортсменов в парке Горького, он все отнекивался, потом пошел туда – а там Роллан! – Семен залился счастливым смехом.
– Скажите, а вы много фотографий сделали в парке? – быстро спросил Казачинский у фотографа.
– Порядочно, – ответил Бобырев осторожно, – а вы, простите, какое издание представляете?
– Я не издание, я из угрозыска, – ответил Юра. Семен вытаращил глаза, разинул рот – и неожиданно разразился хохотом.
– Старик, старик! Ну удружил! Из угрозыска он… Шутник! Я его по кино знаю, его в массовке иногда занимают, – пояснил он фотографу.
При упоминании о массовке, в которой он будто бы подвизался, да еще нечасто, терпение Юры лопнуло. Он достал удостоверение и воинственно помахал им в воздухе.
– Я действительно работаю в угрозыске, – сказал он официальным тоном, подражая интонациям Опалина, – и если я приехал сюда и расспрашиваю вас, то делаю это вовсе не для своего удовольствия, а потому, что мы с товарищами расследуем преступление…
И тут Рожков как-то посмурнел, его смех внезапно оборвался, улыбка увяла, глаза забегали. «Черт возьми, – сообразил Казачинский, – да у него совесть нечиста… Он испугался! Интересно, что такого он мог натворить? Сколько я его помню, он не дурак поесть-выпить за чужой счет да стрельнуть несколько рублей без отдачи, но все это слишком несерьезно. Что ж он так напрягся тогда?»
– Да, Юра, – пробормотал Семен, качая головой, – удивил ты меня… Не ждал я от тебя такого! Значит, вчера ты трюкач, позавчера – эстрадный конферансье и в гонках автомобильных участвовал, мне кто-то говорил… а сейчас, получается, в угрозыске, да? Говорят, там платят хорошо, и вообще…
– Я только начал работать, – сказал Юра. Рожков скользнул взглядом по его лицу.
– Ладно, мне надо идти, статью писать, – делано спохватился он.
– Иди, конечно. Я ж тебя не задерживаю…
Семен поплелся прочь, засунув руки глубоко в карманы, и, глядя на его согбенную спину, Юра вновь подумал, что тут что-то нечисто. (Он даже не заметил, какой двусмысленной получилась его фраза.)
– А вы здорово его напугали, – не удержался фотограф. – Слушайте, а вы можете повлиять на него, чтобы он мне сорок рублей вернул? Занял и уже которую неделю не отдает.
– Попробую, – осторожно ответил Юра. Он хотел добавить, что вообще-то не может добиться, чтобы Рожков вернул ему то, что давно брал в долг, но сообразил, что создаст о себе невыгодное впечатление, и решил вернуться к тому, что его больше всего интересовало. – Слушайте, я могу как-то увидеть все фотографии, которые вы сделали в парке Горького 11-го числа?
– Вы имеете в виду, что вам нужны все кадры? – спросил Бобырев, прищурившись. – Далеко не каждый идет в обработку, а уж в газету и подавно попадают единицы. Может быть, вам тогда стоит просмотреть негативы?
– Давайте негативы, – смирился Казачинский.
– Хорошо. Э… А можно узнать, что вы ищете?
Спохватившись, Юра объяснил, что именно ему нужно.
– Я так понял, вы были в парке довольно долго в тот день и снимали не только Роллана, но и спортсменов? Тогда есть шанс, что нужная нам женщина где-то попала в кадр… может быть, на заднем плане, не знаю…
– Да не припоминаю я никакой женщины в платье с маками, – проворчал фотограф, пожимая плечами. – И в Нескучном саду я не снимал, но раз вы настаиваете…
Затем произошло нечто странное, а именно – редакция «Красного спорта» превратилась в черную дыру и поглотила наших героев. Когда Юра очнулся, шел уже третий час дня, и пальцы, в которых он держал лупу, начали ныть. Казачинский даже представить себе не мог, что изучение негативов окажется настолько трудоемким делом. Отложив лупу, он стал разминать пальцы и в который раз подивился причудливому характеру окружающей его обстановки. Подобно большинству редакционных кабинетов, уголок, в котором сидел Бобырев, представлял из себя нечто среднее между свалкой и – в миниатюре – миром после наступления апокалипсиса и торжества первобытного хаоса. Если хорошенько покопаться в окружающих завалах, там можно было найти бальную книжку позапрошлого века, деталь от пулемета, вставную челюсть бабушки Тутанхамона и Ноев ковчег. Вдобавок фотограф, судя по всему, пользовался среди сослуживцев популярностью – то его хотел видеть редактор, то коллега спрашивал, нет ли у него лишнего сахару, то приходил другой коллега, чтобы рассказать свежий анекдот, который успел надоесть Казачинскому еще три года назад. Потом явилась миловидная кудрявая барышня, загадочно поглядела на гостя и, хихикнув, спросила, собирается ли он арестовать Рожкова.
– За что же его арестовывать? – спросил Казачинский, напустив на себя непроницаемый вид.
Барышня – оказавшаяся той самой непонятливой секретаршей, с которой общался по телефону Яша, – томно захлопала ресницами, объявила, что ей ничего не известно, а вообще сплетням нельзя верить, но некоторым все-таки можно, потому что дыма без огня не бывает. После чего под большим секретом поведала Казачинскому, что Семен крутил шашни с девицами, которые мечтают попасть в кино, причем обещал им золотые горы и чуть ли не главные роли в новых фильмах. Ну-с, и все сходило ему с рук, пока он не соблазнил несовершеннолетнюю, и родители ее теперь грозят устроить ему большие неприятности. Что дальше будет, пока неизвестно, но Рожков – парень юркий, может, и отобьется, а может, и нет, но вообще Казачинскому его перспективы должны быть известны лучше, чем кому-либо другому. Произнеся последние слова, барышня с надеждой уставилась на него.
– Боюсь, я ничего не могу вам сказать, – заметил Юра, кашлянув. Кудрявая барышня смотрела на него, обиженно хлопая глазами. – А почему вы непременно хотите, чтобы его арестовали?
– Я? Да я ничего такого не хочу! – воскликнула секретарша и тут же, опровергая сама себя, рассказала душераздирающую историю о том, как Семен подло ее обманул, тоже много чего посулив, и даже водил ее на кинофабрику, а потом сделал вид, что ничего не было и вообще они едва знакомы. Казачинский слушал, кивал и вежливо сочувствовал.
Вернувшись вечером на Петровку, Юра открыл дверь кабинета и, как на стену, натолкнулся на неодобрительный взгляд Опалина.
– Я жду объяснений, – сухо сказал Иван.
– Объяснений?
– Утром ушел и пропал. С концами. – Опалин откинулся на спинку стула. – Что я, по-твоему, должен был думать?
– Я в редакции был, – пробормотал Юра.
– Весь день?
– Да, я негативы смотрел. Ну и… разговоры слушал… разные…
– Какие еще разговоры? – спросил Петрович. Он стоял посреди кабинета и, докурив папиросу, сунул ее в пепельницу на столе Опалина. Весь день они возились с делами убитого Тагильцева и отравленного Грацианского, в то время как от новичков что-то не было заметно никакой пользы.
Казачинский сбивчиво заговорил о секретарше редакции, о фотографе Бобыреве, который – слово за слово – рассказал ему чуть ли не всю свою жизнь, пока они просматривали негативы. Алексей мечтал работать в каком-нибудь солидном, крупном издании, но вечно его заносило то в «Железнодорожный пролетарий», то в какое-нибудь «Коммунальное хозяйство», то в «Красный спорт» – при том что спорт он вообще терпеть не мог. Но деваться некуда, жена болеет, нужны деньги, он отправил ее на юг – одну, – и теперь ему лезут в голову мысли, не закрутит ли она там, на юге, курортный роман. И вроде бы повода ревновать она ему никогда не подавала, но вот ревнует он, и вообще…
– Какое отношение вся эта чушь имеет к нашему расследованию? – прервал собеседника Опалин.
– Никакого. – Казачинский внезапно рассердился. – Но я же не могу сказать человеку – мне нужен только кадр с жертвой, а твои дела меня не интересуют и вообще катись куда подальше. Пришлось слушать, что он говорит, поддерживать беседу, ну и… сами понимаете…
Он шагнул вперед и положил на стол Опалина небольшой конверт.
– Я ее проглядел, она на заднем плане стояла. Бобырев ее и обнаружил. Тут два снимка – весь кадр и увеличенная часть, где она стоит. Я так задержался, потому что ждал, пока фотографии высохнут. Если нужен негатив, он у Бобырева. Просто пленка не его, она редакционная, он не мог ее мне отдать. Но он и так мне помог, и я не стал настаивать…
Опалин поглядел на него, открыл конверт, высыпал из него на стол фотографии и принялся их изучать. Петрович стоял с невозмутимым видом, словно происходящее ничуть его не касалось, но от Юры не укрылось, что «старик» нет-нет да поглядывает то на черно-белые снимки, то на лицо начальника.
– Я еще в парке Горького успел побывать, – добавил Юра. – Мне показалось, что место, где она находится… ну… оттуда, короче, ближе всего до парохода возле набережной, на котором находится ресторан. Я хочу сказать, из всех заведений он ближе всего… Платье нарядное, почему бы ей в ресторан не сходить? Ну и стал я расспрашивать служащих. И вы знаете, одна официантка ее вспомнила.
– Фамилия официантки? – быстро спросил Петрович.
– Находкина. Ну, она меня немного знает, потому что… – Юра смутился, – я раньше там бывал, в ресторане этом. И она рассказала, что да, была эта гражданка 11-го числа. Но почти ничего не ела и, видно, ждала кого-то. А потом ушла, но перед этим попросила рубль разменять, на гривенники.
– На гривенники – получается, собиралась звонить кому-то? – заинтересовался Опалин.
– Может быть. Но Находкина не видела, чтобы она звонила.
– Ну что, – вздохнул Опалин, возвращая фотографии в конверт, – поздравляю, Юра. Молодец. Но на будущее – все-таки звони, предупреждай, где ты и что ты. Понятно?
– Да, Иван Григорьевич. Я… мне куда теперь? В тир?
– Нет, не стоит. Сегодня ты и так хорошо поработал. Иди домой.
– Я вам точно не нужен? – на всякий случай спросил Казачинский.
– Да иди уже! – проворчал Петрович, махнув рукой.
И, когда дверь за Юрой закрылась, прибавил, обращаясь к Опалину:
– Видишь, а ты говорил, что от новичков никакого толку не будет… Ведь он нас выручил. Начальство же запретило беспокоить правдинских фотографов… а к иностранцам вообще велело не подходить.
– Нет, Николай Леонтьевич сказал, что с «Правдой» попробует договориться по своим каналам, – ответил Опалин. – Как раньше договорился насчет Богомолова, чтобы он дал нам всю информацию. Но теперь у нас есть фото жертвы, так что можно обойтись без… Без ненужных унижений.
Он передал снимки Петровичу.
– Посмотри хорошенько, она тебе никого не напоминает? Конечно, это фрагмент заднего плана, но все-таки лицо худо-бедно можно видеть…
– Нет, я ее не знаю, – сказал после паузы Петрович, качая головой. – Но если у нее есть криминальное прошлое, спецы ее опознают. Считай, полдела сделано. Как только установим личность, поймем, в каком направлении рыть.
– Да уже примерно понятно, в чем там дело, – усмехнулся Опалин. – Гражданка с криминальным прошлым приходит в людное место и ждет кого-то в ресторане, потом, очевидно, звонит по телефону. Людное место выбрано не просто так, а как гарантия, что с ней ничего не случится. Тем не менее ее убивают и делают все, чтобы затруднить опознание… Жаль, на фото видно, что она сама по себе. Вот если бы с ней рядом был кто-то или она с кем-то разговаривала…
– Угу, – кивнул Петрович. – Тогда бы нам вообще дела было – всего ничего. – Он вернул фотографии Опалину, который положил их в конверт и запер в ящик стола.
– Завтра съездишь за негативом и возьмешь у фотографа и Находкиной показания по всей форме, – распорядился Иван. – Трюкач наш – торопыга… Уверен, он до сих пор даже УК не прочитал.
– Да ладно, – проворчал Петрович, ощутив потребность взять новичка под свою защиту. – Ты-то сам помнишь, какой был?
– Помню, – буркнул Опалин, насупившись. – Тощий и голодный… Ладно, все это ерунда, лирика. Хорошо бы пробить, кто из уголовных сейчас в Москве – я имею в виду, таких, которые способны удавить женщину и тут же отрубить ей руки. Не исключено, что тут действовал убийца по заказу…
– Думаешь?
– Уверен. Во-первых, дерзость немыслимая. Во-вторых, отрубленные руки, изуродованное лицо – скорее всего, условия заказчика. Но что же это за важная птица такая, что ее не поленились убить таким образом… Чего-то мы не знаем, Петрович. Чего-то очень важного…
– Не знаем, так узнаем. Работа такая, – усмехнулся его собеседник. – Не переживай, Ваня. Тот, кто ее убил, от нас не уйдет.
Глава 10. Особняк
Извозчик остановился у каменного двухэтажного особняка с приличным подъездом, с окнами, закрытыми сплошь ставнями.
А. Куприн, «Штабс-капитан Рыбников»
После того, как он практически в одиночку провел всю работу по выявлению фото жертвы, Юра Казачинский был уверен, что до разгадки рукой подать. Однако он не учел, что каждый оперативник ведет одновременно несколько дознаний и к ним прибавляются все новые и новые. Следующий день, 14 июля, ознаменовался тем, что опербригаду Опалина в экстренном порядке вызвали на место преступления. Петровича Иван с утра отправил доделывать бумажную работу по моментам, которые выяснил Юра, но вместо Логинова к муровцам присоединился эксперт Горюнов, и в уже знакомом Казачинскому дребезжащем кабриолете группа выехала на место.
– Да они не фотографы совсем, – воскликнул Рожков, – что ты! Роллана снимал Леша Бобырев… Леша! Леша! Иди сюда, дело есть…
И под треск пишущих машинок, доносящихся из кабинетов, перед Казачинским предстал маленький щуплый брюнет, самой примечательной чертой которого был внушающий зависть идеальный пробор, которым его обладатель, видимо, очень гордился.
– Леша Бобырев – Юра Казачинский, – представил друг другу новых знакомых Рожков. – Леше поручили снять спортсменов в парке Горького, он все отнекивался, потом пошел туда – а там Роллан! – Семен залился счастливым смехом.
– Скажите, а вы много фотографий сделали в парке? – быстро спросил Казачинский у фотографа.
– Порядочно, – ответил Бобырев осторожно, – а вы, простите, какое издание представляете?
– Я не издание, я из угрозыска, – ответил Юра. Семен вытаращил глаза, разинул рот – и неожиданно разразился хохотом.
– Старик, старик! Ну удружил! Из угрозыска он… Шутник! Я его по кино знаю, его в массовке иногда занимают, – пояснил он фотографу.
При упоминании о массовке, в которой он будто бы подвизался, да еще нечасто, терпение Юры лопнуло. Он достал удостоверение и воинственно помахал им в воздухе.
– Я действительно работаю в угрозыске, – сказал он официальным тоном, подражая интонациям Опалина, – и если я приехал сюда и расспрашиваю вас, то делаю это вовсе не для своего удовольствия, а потому, что мы с товарищами расследуем преступление…
И тут Рожков как-то посмурнел, его смех внезапно оборвался, улыбка увяла, глаза забегали. «Черт возьми, – сообразил Казачинский, – да у него совесть нечиста… Он испугался! Интересно, что такого он мог натворить? Сколько я его помню, он не дурак поесть-выпить за чужой счет да стрельнуть несколько рублей без отдачи, но все это слишком несерьезно. Что ж он так напрягся тогда?»
– Да, Юра, – пробормотал Семен, качая головой, – удивил ты меня… Не ждал я от тебя такого! Значит, вчера ты трюкач, позавчера – эстрадный конферансье и в гонках автомобильных участвовал, мне кто-то говорил… а сейчас, получается, в угрозыске, да? Говорят, там платят хорошо, и вообще…
– Я только начал работать, – сказал Юра. Рожков скользнул взглядом по его лицу.
– Ладно, мне надо идти, статью писать, – делано спохватился он.
– Иди, конечно. Я ж тебя не задерживаю…
Семен поплелся прочь, засунув руки глубоко в карманы, и, глядя на его согбенную спину, Юра вновь подумал, что тут что-то нечисто. (Он даже не заметил, какой двусмысленной получилась его фраза.)
– А вы здорово его напугали, – не удержался фотограф. – Слушайте, а вы можете повлиять на него, чтобы он мне сорок рублей вернул? Занял и уже которую неделю не отдает.
– Попробую, – осторожно ответил Юра. Он хотел добавить, что вообще-то не может добиться, чтобы Рожков вернул ему то, что давно брал в долг, но сообразил, что создаст о себе невыгодное впечатление, и решил вернуться к тому, что его больше всего интересовало. – Слушайте, я могу как-то увидеть все фотографии, которые вы сделали в парке Горького 11-го числа?
– Вы имеете в виду, что вам нужны все кадры? – спросил Бобырев, прищурившись. – Далеко не каждый идет в обработку, а уж в газету и подавно попадают единицы. Может быть, вам тогда стоит просмотреть негативы?
– Давайте негативы, – смирился Казачинский.
– Хорошо. Э… А можно узнать, что вы ищете?
Спохватившись, Юра объяснил, что именно ему нужно.
– Я так понял, вы были в парке довольно долго в тот день и снимали не только Роллана, но и спортсменов? Тогда есть шанс, что нужная нам женщина где-то попала в кадр… может быть, на заднем плане, не знаю…
– Да не припоминаю я никакой женщины в платье с маками, – проворчал фотограф, пожимая плечами. – И в Нескучном саду я не снимал, но раз вы настаиваете…
Затем произошло нечто странное, а именно – редакция «Красного спорта» превратилась в черную дыру и поглотила наших героев. Когда Юра очнулся, шел уже третий час дня, и пальцы, в которых он держал лупу, начали ныть. Казачинский даже представить себе не мог, что изучение негативов окажется настолько трудоемким делом. Отложив лупу, он стал разминать пальцы и в который раз подивился причудливому характеру окружающей его обстановки. Подобно большинству редакционных кабинетов, уголок, в котором сидел Бобырев, представлял из себя нечто среднее между свалкой и – в миниатюре – миром после наступления апокалипсиса и торжества первобытного хаоса. Если хорошенько покопаться в окружающих завалах, там можно было найти бальную книжку позапрошлого века, деталь от пулемета, вставную челюсть бабушки Тутанхамона и Ноев ковчег. Вдобавок фотограф, судя по всему, пользовался среди сослуживцев популярностью – то его хотел видеть редактор, то коллега спрашивал, нет ли у него лишнего сахару, то приходил другой коллега, чтобы рассказать свежий анекдот, который успел надоесть Казачинскому еще три года назад. Потом явилась миловидная кудрявая барышня, загадочно поглядела на гостя и, хихикнув, спросила, собирается ли он арестовать Рожкова.
– За что же его арестовывать? – спросил Казачинский, напустив на себя непроницаемый вид.
Барышня – оказавшаяся той самой непонятливой секретаршей, с которой общался по телефону Яша, – томно захлопала ресницами, объявила, что ей ничего не известно, а вообще сплетням нельзя верить, но некоторым все-таки можно, потому что дыма без огня не бывает. После чего под большим секретом поведала Казачинскому, что Семен крутил шашни с девицами, которые мечтают попасть в кино, причем обещал им золотые горы и чуть ли не главные роли в новых фильмах. Ну-с, и все сходило ему с рук, пока он не соблазнил несовершеннолетнюю, и родители ее теперь грозят устроить ему большие неприятности. Что дальше будет, пока неизвестно, но Рожков – парень юркий, может, и отобьется, а может, и нет, но вообще Казачинскому его перспективы должны быть известны лучше, чем кому-либо другому. Произнеся последние слова, барышня с надеждой уставилась на него.
– Боюсь, я ничего не могу вам сказать, – заметил Юра, кашлянув. Кудрявая барышня смотрела на него, обиженно хлопая глазами. – А почему вы непременно хотите, чтобы его арестовали?
– Я? Да я ничего такого не хочу! – воскликнула секретарша и тут же, опровергая сама себя, рассказала душераздирающую историю о том, как Семен подло ее обманул, тоже много чего посулив, и даже водил ее на кинофабрику, а потом сделал вид, что ничего не было и вообще они едва знакомы. Казачинский слушал, кивал и вежливо сочувствовал.
Вернувшись вечером на Петровку, Юра открыл дверь кабинета и, как на стену, натолкнулся на неодобрительный взгляд Опалина.
– Я жду объяснений, – сухо сказал Иван.
– Объяснений?
– Утром ушел и пропал. С концами. – Опалин откинулся на спинку стула. – Что я, по-твоему, должен был думать?
– Я в редакции был, – пробормотал Юра.
– Весь день?
– Да, я негативы смотрел. Ну и… разговоры слушал… разные…
– Какие еще разговоры? – спросил Петрович. Он стоял посреди кабинета и, докурив папиросу, сунул ее в пепельницу на столе Опалина. Весь день они возились с делами убитого Тагильцева и отравленного Грацианского, в то время как от новичков что-то не было заметно никакой пользы.
Казачинский сбивчиво заговорил о секретарше редакции, о фотографе Бобыреве, который – слово за слово – рассказал ему чуть ли не всю свою жизнь, пока они просматривали негативы. Алексей мечтал работать в каком-нибудь солидном, крупном издании, но вечно его заносило то в «Железнодорожный пролетарий», то в какое-нибудь «Коммунальное хозяйство», то в «Красный спорт» – при том что спорт он вообще терпеть не мог. Но деваться некуда, жена болеет, нужны деньги, он отправил ее на юг – одну, – и теперь ему лезут в голову мысли, не закрутит ли она там, на юге, курортный роман. И вроде бы повода ревновать она ему никогда не подавала, но вот ревнует он, и вообще…
– Какое отношение вся эта чушь имеет к нашему расследованию? – прервал собеседника Опалин.
– Никакого. – Казачинский внезапно рассердился. – Но я же не могу сказать человеку – мне нужен только кадр с жертвой, а твои дела меня не интересуют и вообще катись куда подальше. Пришлось слушать, что он говорит, поддерживать беседу, ну и… сами понимаете…
Он шагнул вперед и положил на стол Опалина небольшой конверт.
– Я ее проглядел, она на заднем плане стояла. Бобырев ее и обнаружил. Тут два снимка – весь кадр и увеличенная часть, где она стоит. Я так задержался, потому что ждал, пока фотографии высохнут. Если нужен негатив, он у Бобырева. Просто пленка не его, она редакционная, он не мог ее мне отдать. Но он и так мне помог, и я не стал настаивать…
Опалин поглядел на него, открыл конверт, высыпал из него на стол фотографии и принялся их изучать. Петрович стоял с невозмутимым видом, словно происходящее ничуть его не касалось, но от Юры не укрылось, что «старик» нет-нет да поглядывает то на черно-белые снимки, то на лицо начальника.
– Я еще в парке Горького успел побывать, – добавил Юра. – Мне показалось, что место, где она находится… ну… оттуда, короче, ближе всего до парохода возле набережной, на котором находится ресторан. Я хочу сказать, из всех заведений он ближе всего… Платье нарядное, почему бы ей в ресторан не сходить? Ну и стал я расспрашивать служащих. И вы знаете, одна официантка ее вспомнила.
– Фамилия официантки? – быстро спросил Петрович.
– Находкина. Ну, она меня немного знает, потому что… – Юра смутился, – я раньше там бывал, в ресторане этом. И она рассказала, что да, была эта гражданка 11-го числа. Но почти ничего не ела и, видно, ждала кого-то. А потом ушла, но перед этим попросила рубль разменять, на гривенники.
– На гривенники – получается, собиралась звонить кому-то? – заинтересовался Опалин.
– Может быть. Но Находкина не видела, чтобы она звонила.
– Ну что, – вздохнул Опалин, возвращая фотографии в конверт, – поздравляю, Юра. Молодец. Но на будущее – все-таки звони, предупреждай, где ты и что ты. Понятно?
– Да, Иван Григорьевич. Я… мне куда теперь? В тир?
– Нет, не стоит. Сегодня ты и так хорошо поработал. Иди домой.
– Я вам точно не нужен? – на всякий случай спросил Казачинский.
– Да иди уже! – проворчал Петрович, махнув рукой.
И, когда дверь за Юрой закрылась, прибавил, обращаясь к Опалину:
– Видишь, а ты говорил, что от новичков никакого толку не будет… Ведь он нас выручил. Начальство же запретило беспокоить правдинских фотографов… а к иностранцам вообще велело не подходить.
– Нет, Николай Леонтьевич сказал, что с «Правдой» попробует договориться по своим каналам, – ответил Опалин. – Как раньше договорился насчет Богомолова, чтобы он дал нам всю информацию. Но теперь у нас есть фото жертвы, так что можно обойтись без… Без ненужных унижений.
Он передал снимки Петровичу.
– Посмотри хорошенько, она тебе никого не напоминает? Конечно, это фрагмент заднего плана, но все-таки лицо худо-бедно можно видеть…
– Нет, я ее не знаю, – сказал после паузы Петрович, качая головой. – Но если у нее есть криминальное прошлое, спецы ее опознают. Считай, полдела сделано. Как только установим личность, поймем, в каком направлении рыть.
– Да уже примерно понятно, в чем там дело, – усмехнулся Опалин. – Гражданка с криминальным прошлым приходит в людное место и ждет кого-то в ресторане, потом, очевидно, звонит по телефону. Людное место выбрано не просто так, а как гарантия, что с ней ничего не случится. Тем не менее ее убивают и делают все, чтобы затруднить опознание… Жаль, на фото видно, что она сама по себе. Вот если бы с ней рядом был кто-то или она с кем-то разговаривала…
– Угу, – кивнул Петрович. – Тогда бы нам вообще дела было – всего ничего. – Он вернул фотографии Опалину, который положил их в конверт и запер в ящик стола.
– Завтра съездишь за негативом и возьмешь у фотографа и Находкиной показания по всей форме, – распорядился Иван. – Трюкач наш – торопыга… Уверен, он до сих пор даже УК не прочитал.
– Да ладно, – проворчал Петрович, ощутив потребность взять новичка под свою защиту. – Ты-то сам помнишь, какой был?
– Помню, – буркнул Опалин, насупившись. – Тощий и голодный… Ладно, все это ерунда, лирика. Хорошо бы пробить, кто из уголовных сейчас в Москве – я имею в виду, таких, которые способны удавить женщину и тут же отрубить ей руки. Не исключено, что тут действовал убийца по заказу…
– Думаешь?
– Уверен. Во-первых, дерзость немыслимая. Во-вторых, отрубленные руки, изуродованное лицо – скорее всего, условия заказчика. Но что же это за важная птица такая, что ее не поленились убить таким образом… Чего-то мы не знаем, Петрович. Чего-то очень важного…
– Не знаем, так узнаем. Работа такая, – усмехнулся его собеседник. – Не переживай, Ваня. Тот, кто ее убил, от нас не уйдет.
Глава 10. Особняк
Извозчик остановился у каменного двухэтажного особняка с приличным подъездом, с окнами, закрытыми сплошь ставнями.
А. Куприн, «Штабс-капитан Рыбников»
После того, как он практически в одиночку провел всю работу по выявлению фото жертвы, Юра Казачинский был уверен, что до разгадки рукой подать. Однако он не учел, что каждый оперативник ведет одновременно несколько дознаний и к ним прибавляются все новые и новые. Следующий день, 14 июля, ознаменовался тем, что опербригаду Опалина в экстренном порядке вызвали на место преступления. Петровича Иван с утра отправил доделывать бумажную работу по моментам, которые выяснил Юра, но вместо Логинова к муровцам присоединился эксперт Горюнов, и в уже знакомом Казачинскому дребезжащем кабриолете группа выехала на место.