Парижские тайны
Часть 244 из 267 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ваше высочество... только что услышал: говорят, там сейчас на площади казнят...
— Это ужасно! — воскликнул Родольф, откидываясь в глубину кареты.
— Что с вами, отец? — с беспокойством спросила Мария.
— Ничего... ничего... моя девочка.
— Но угрожающие крики... Слышите? Они приближаются... Боже мой, что же это такое?
— Франц, прикажи кучерам повернуть и ехать до Шарантона по другой дороге... — сказал Родольф.
— Ваше высочество, слишком поздно... мы уже среди толпы... Лошадей остановили... опасные люди...
Лакей не мог больше говорить. Ватага, готовая на все, подстрекаемая кровожадным бахвальством Скелета и Николя, внезапно с воплями окружила карету. Несмотря на сопротивление и угрозы кучеров, лошадей остановили, и Родольф увидел сквозь дверцы кареты ужасные, беснующиеся, угрожающие лица, среди которых был и Скелет; бандит подошел к дверце.
— Отец, берегитесь! — закричала Мария, обнимая Родольфа.
— Вы-то и будете высочество? — проговорил Скелет, просовывая свою безобразную морду в карету.
Если бы с ним не было дочери, Родольф при такой наглости дал бы волю своему гневу, но сейчас он сдержанно ответил:
— Что вам угодно?.. Почему вы нас останавливаете?
— А вот так, захотел и остановил, — ответил Скелет, положив свои костлявые руки на край дверцы. — Всему свой черед... Вчера ты давил негодяев... сегодня негодяи уничтожат тебя, попробуй только пошевельнуться.
— Отец... мы пропали! — прошептала Мария.
— Успокойся... я понимаю... — сказал принц, — сегодня последний день карнавала... Эти люди пьяны... я от них отделаюсь.
— Надо заставить его выйти... вместе со своей шлюхой, — кричал Николя, — как они смеют давить нас, бедных людей!
— Мне кажется, вы изрядно выпили и хотите повторить, — проговорил Родольф, вытаскивая из кармана кошелек. — Держите... вот вам... не задерживайте больше карету. — И он бросил им кошелек.
Хромуля схватил его на лету.
— Вот как! Ты собрался путешествовать, карманы-то у тебя полные; а ну не скупись, а не то прикончу. Мне терять нечего... Я требую — среди бела дня — жизнь или кошелек... Вот комедия! — орал пьяный Скелет в кровожадном возбуждении.
И он рывком открыл дверцу кареты.
Терпение Родольфа истощилось; беспокоясь за Марию, которую все более охватывал ужас, и думая, что решительные действия испугают пьяного негодяя, он выскочил из кареты, чтобы схватить Скелета за горло... Тот быстро ускользнул, вытащил из кармана кинжал и бросился на Родольфа.
Мария, увидев кинжал бандита, занесенный над ее отцом, пронзительно закричала, вышла из кареты и обхватила руками отца...
И ей и Родольфу пришел бы конец, если бы не Поножовщик, который в начале этой схватки узнал ливрею принца и сумел ценой нечеловеческих усилий пробиться к Скелету.
В тот момент, когда бандит замахнулся на принца ножом, Поножовщик одной рукой удержал его руку, а другой схватил его за шиворот и отбросил назад.
Пораженный неожиданным нападением сзади, Скелет успел обернуться, узнал Поножовщика и воскликнул:
— А, это ты, гад, давно ли из тюрьмы... на этот раз не уйдешь!
Он яростно кинулся на Поножовщика и пронзил его грудь кинжалом... Поножовщик... зашатался, но не упал... поддержали люди.
— Идет стража! Там стража! — раздались несколько испуганных голосов.
Тут вся плотная масса людей — свидетелей убийства Поножовщика, опасаясь быть замешанной в преступлении, рассеялась, как по волшебству, разбежавшись в разные стороны...
Скелет, Николя Марсиаль и Хромуля также исчезли...
Подошел караул в сопровождении курьера — ему удалось улизнуть в тот момент, когда толпа бросила его и окружила карету принца; на арене этой мрачной сцены остались лишь Родольф, его дочь и залитый кровью Поножовщик.
Два выездных лакея принца посадили его на землю и прислонили к дереву.
Все это произошло мгновенно, невдалеке от харчевни, откуда вышли Скелет и его шайка.
Принц, бледный и взволнованный, обнимал потерявшую сознание Марию; кучера приводили в порядок сбрую, порванную во время этой свалки.
— Поторопитесь, — приказал принц слугам, помогавшим Поножовщику, — перенесите его в харчевню... А ты, — обратился он к кучеру, — во весь опор скачи в гостиницу к доктору Давиду; он там будет до одиннадцати часов... ты застанешь его в гостинице.
Минуту спустя лошади понеслись галопом, а двое слуг перенесли Поножовщика в подвал, где происходила оргия и где теперь еще оставались несколько женщин, принимавших в ней участие.
— Бедная моя девочка, — обратился Родольф к дочери, — я устрою тебя в этом доме... там ты меня подождешь... не могу доверять лакеям жизнь смелого человека — моего спасителя.
— Отец! Прошу вас... — испуганно воскликнула Мария, схватив Родольфа за руку, — не оставляйте меня... Я умру от страха... пойду с вами.
— Тебе будет тяжело смотреть!
— Ведь благодаря ему вы будете жить для меня, отец... позвольте хотя бы вместе с вами повидать вашего друга. Облегчить его муки.
Принц колебался: он понял, что Мария панически боится остаться одна в этом вертепе, ему пришлось взять ее с собой в комнату, где находился Поножовщик.
Хозяин харчевни с находившимися здесь женщинами (среди них была и Людоедка из кабака) положили раненого на матрас и пытались остановить кровотечение, обернув рану полотенцем.
Когда Родольф вошел, Поножовщик открыл глаза. Он увидел принца, смертельно бледные черты его лица немного оживились... он страдальчески улыбнулся и слабым голосом произнес:
— Господин Родольф!.. Какое счастье, что я оказался рядом!
— Мой преданный друг, — взволнованно проговорил принц, — ты опять меня спас...
— Я хотел пойти к Шарантонской заставе... чтобы увидеть, как вы уезжаете... к счастью, меня задержали люди... так и должно было случиться... я об этом сказал Марсиалю... у меня было предчувствие...
— Предчувствие!..
— Да, господин Родольф... сон про сержанта... сегодня ночью он мне снился...
— Забудьте об этом... надейтесь... ваша рана не смертельна...
— Вряд ли... Скелет здорово меня пырнул... Все равно, я был прав... когда сказал Марсиалю, что такой земляной червяк, как я, иногда может быть... полезен... такому великому мужу, как вы...
— Я обязан вам жизнью... жизнью...
— Мы в расчете, господин Родольф... вы сказали мне, что я человек храбрый, честный... эти слова для меня... видите ли... задыхаюсь... Ваше высочество... я не смею вам приказывать, но, прошу вас, окажите честь... подайте вашу руку... я чувствую, что умираю...
— Нет, это невозможно, — воскликнул принц, наклонившись к Поножовщику и держа холодную руку умирающего, — нет... вы будете жить... будете жить...
— Господин Родольф, есть что-то в небесах... Я поразил человека мечом... и теперь умираю от удара меча, — сказал он все более слабеющим голосом.
В это мгновение его взгляд остановился на Лилии-Марии, которую он только что заметил. На его лице отразилось удивление, он шевельнулся и прошептал:
— Боже мой!.. Певунья...
— Да... моя дочь... она вас благословляет, вы сохранили ей отца.
— Ваша дочь здесь... это напоминает мне наше знакомство, господин Родольф... можно ударить кулаком до смерти, но и этот удар... тоже смертельный... я получил свое...
Поножовщик тяжело вздохнул и запрокинул голову... Он был мертв.
На улице послышался топот лошадей; карета Родольфа встретила карету Мэрфа с Давидом, которые спешили к принцу.
Давид и Мэрф вошли в дом.
— Давид, — обратился Родольф, вытирая слезы и показывая на Поножовщика, — неужели нет надежды?
— Никакой, ваше высочество, — ответил врач после беглого осмотра.
Именно в это время произошла безмолвная сцена между Лилией-Марией и Людоедкой... которую Родольф не заметил.
Когда Поножовщик произнес имя Певуньи, Людоедка быстро подняла голову и увидела Марию.
Ужасная женщина сразу узнала Родольфа; его величали высочество... он называл Певунью своей дочерью... Подобное превращение ошеломило Людоедку, и она упрямо и тупо смотрела на свою прежнюю жертву...
Мария, бледная и испуганная, казалось, была околдована этим взглядом.
Смерть Поножовщика, неожиданная встреча с Людоедкой еще мучительнее, чем когда-либо, пробудили в ней воспоминание о первом ее падении и показались ей мрачным предзнаменованием.
В этот момент у Лилии-Марии возникло одно из тех предчувствий, которые часто имеют неодолимое влияние на таких людей, как она.
Вскоре после столь печальных событий Родольф и его дочь навсегда покинули Париж.
Эпилог
— Это ужасно! — воскликнул Родольф, откидываясь в глубину кареты.
— Что с вами, отец? — с беспокойством спросила Мария.
— Ничего... ничего... моя девочка.
— Но угрожающие крики... Слышите? Они приближаются... Боже мой, что же это такое?
— Франц, прикажи кучерам повернуть и ехать до Шарантона по другой дороге... — сказал Родольф.
— Ваше высочество, слишком поздно... мы уже среди толпы... Лошадей остановили... опасные люди...
Лакей не мог больше говорить. Ватага, готовая на все, подстрекаемая кровожадным бахвальством Скелета и Николя, внезапно с воплями окружила карету. Несмотря на сопротивление и угрозы кучеров, лошадей остановили, и Родольф увидел сквозь дверцы кареты ужасные, беснующиеся, угрожающие лица, среди которых был и Скелет; бандит подошел к дверце.
— Отец, берегитесь! — закричала Мария, обнимая Родольфа.
— Вы-то и будете высочество? — проговорил Скелет, просовывая свою безобразную морду в карету.
Если бы с ним не было дочери, Родольф при такой наглости дал бы волю своему гневу, но сейчас он сдержанно ответил:
— Что вам угодно?.. Почему вы нас останавливаете?
— А вот так, захотел и остановил, — ответил Скелет, положив свои костлявые руки на край дверцы. — Всему свой черед... Вчера ты давил негодяев... сегодня негодяи уничтожат тебя, попробуй только пошевельнуться.
— Отец... мы пропали! — прошептала Мария.
— Успокойся... я понимаю... — сказал принц, — сегодня последний день карнавала... Эти люди пьяны... я от них отделаюсь.
— Надо заставить его выйти... вместе со своей шлюхой, — кричал Николя, — как они смеют давить нас, бедных людей!
— Мне кажется, вы изрядно выпили и хотите повторить, — проговорил Родольф, вытаскивая из кармана кошелек. — Держите... вот вам... не задерживайте больше карету. — И он бросил им кошелек.
Хромуля схватил его на лету.
— Вот как! Ты собрался путешествовать, карманы-то у тебя полные; а ну не скупись, а не то прикончу. Мне терять нечего... Я требую — среди бела дня — жизнь или кошелек... Вот комедия! — орал пьяный Скелет в кровожадном возбуждении.
И он рывком открыл дверцу кареты.
Терпение Родольфа истощилось; беспокоясь за Марию, которую все более охватывал ужас, и думая, что решительные действия испугают пьяного негодяя, он выскочил из кареты, чтобы схватить Скелета за горло... Тот быстро ускользнул, вытащил из кармана кинжал и бросился на Родольфа.
Мария, увидев кинжал бандита, занесенный над ее отцом, пронзительно закричала, вышла из кареты и обхватила руками отца...
И ей и Родольфу пришел бы конец, если бы не Поножовщик, который в начале этой схватки узнал ливрею принца и сумел ценой нечеловеческих усилий пробиться к Скелету.
В тот момент, когда бандит замахнулся на принца ножом, Поножовщик одной рукой удержал его руку, а другой схватил его за шиворот и отбросил назад.
Пораженный неожиданным нападением сзади, Скелет успел обернуться, узнал Поножовщика и воскликнул:
— А, это ты, гад, давно ли из тюрьмы... на этот раз не уйдешь!
Он яростно кинулся на Поножовщика и пронзил его грудь кинжалом... Поножовщик... зашатался, но не упал... поддержали люди.
— Идет стража! Там стража! — раздались несколько испуганных голосов.
Тут вся плотная масса людей — свидетелей убийства Поножовщика, опасаясь быть замешанной в преступлении, рассеялась, как по волшебству, разбежавшись в разные стороны...
Скелет, Николя Марсиаль и Хромуля также исчезли...
Подошел караул в сопровождении курьера — ему удалось улизнуть в тот момент, когда толпа бросила его и окружила карету принца; на арене этой мрачной сцены остались лишь Родольф, его дочь и залитый кровью Поножовщик.
Два выездных лакея принца посадили его на землю и прислонили к дереву.
Все это произошло мгновенно, невдалеке от харчевни, откуда вышли Скелет и его шайка.
Принц, бледный и взволнованный, обнимал потерявшую сознание Марию; кучера приводили в порядок сбрую, порванную во время этой свалки.
— Поторопитесь, — приказал принц слугам, помогавшим Поножовщику, — перенесите его в харчевню... А ты, — обратился он к кучеру, — во весь опор скачи в гостиницу к доктору Давиду; он там будет до одиннадцати часов... ты застанешь его в гостинице.
Минуту спустя лошади понеслись галопом, а двое слуг перенесли Поножовщика в подвал, где происходила оргия и где теперь еще оставались несколько женщин, принимавших в ней участие.
— Бедная моя девочка, — обратился Родольф к дочери, — я устрою тебя в этом доме... там ты меня подождешь... не могу доверять лакеям жизнь смелого человека — моего спасителя.
— Отец! Прошу вас... — испуганно воскликнула Мария, схватив Родольфа за руку, — не оставляйте меня... Я умру от страха... пойду с вами.
— Тебе будет тяжело смотреть!
— Ведь благодаря ему вы будете жить для меня, отец... позвольте хотя бы вместе с вами повидать вашего друга. Облегчить его муки.
Принц колебался: он понял, что Мария панически боится остаться одна в этом вертепе, ему пришлось взять ее с собой в комнату, где находился Поножовщик.
Хозяин харчевни с находившимися здесь женщинами (среди них была и Людоедка из кабака) положили раненого на матрас и пытались остановить кровотечение, обернув рану полотенцем.
Когда Родольф вошел, Поножовщик открыл глаза. Он увидел принца, смертельно бледные черты его лица немного оживились... он страдальчески улыбнулся и слабым голосом произнес:
— Господин Родольф!.. Какое счастье, что я оказался рядом!
— Мой преданный друг, — взволнованно проговорил принц, — ты опять меня спас...
— Я хотел пойти к Шарантонской заставе... чтобы увидеть, как вы уезжаете... к счастью, меня задержали люди... так и должно было случиться... я об этом сказал Марсиалю... у меня было предчувствие...
— Предчувствие!..
— Да, господин Родольф... сон про сержанта... сегодня ночью он мне снился...
— Забудьте об этом... надейтесь... ваша рана не смертельна...
— Вряд ли... Скелет здорово меня пырнул... Все равно, я был прав... когда сказал Марсиалю, что такой земляной червяк, как я, иногда может быть... полезен... такому великому мужу, как вы...
— Я обязан вам жизнью... жизнью...
— Мы в расчете, господин Родольф... вы сказали мне, что я человек храбрый, честный... эти слова для меня... видите ли... задыхаюсь... Ваше высочество... я не смею вам приказывать, но, прошу вас, окажите честь... подайте вашу руку... я чувствую, что умираю...
— Нет, это невозможно, — воскликнул принц, наклонившись к Поножовщику и держа холодную руку умирающего, — нет... вы будете жить... будете жить...
— Господин Родольф, есть что-то в небесах... Я поразил человека мечом... и теперь умираю от удара меча, — сказал он все более слабеющим голосом.
В это мгновение его взгляд остановился на Лилии-Марии, которую он только что заметил. На его лице отразилось удивление, он шевельнулся и прошептал:
— Боже мой!.. Певунья...
— Да... моя дочь... она вас благословляет, вы сохранили ей отца.
— Ваша дочь здесь... это напоминает мне наше знакомство, господин Родольф... можно ударить кулаком до смерти, но и этот удар... тоже смертельный... я получил свое...
Поножовщик тяжело вздохнул и запрокинул голову... Он был мертв.
На улице послышался топот лошадей; карета Родольфа встретила карету Мэрфа с Давидом, которые спешили к принцу.
Давид и Мэрф вошли в дом.
— Давид, — обратился Родольф, вытирая слезы и показывая на Поножовщика, — неужели нет надежды?
— Никакой, ваше высочество, — ответил врач после беглого осмотра.
Именно в это время произошла безмолвная сцена между Лилией-Марией и Людоедкой... которую Родольф не заметил.
Когда Поножовщик произнес имя Певуньи, Людоедка быстро подняла голову и увидела Марию.
Ужасная женщина сразу узнала Родольфа; его величали высочество... он называл Певунью своей дочерью... Подобное превращение ошеломило Людоедку, и она упрямо и тупо смотрела на свою прежнюю жертву...
Мария, бледная и испуганная, казалось, была околдована этим взглядом.
Смерть Поножовщика, неожиданная встреча с Людоедкой еще мучительнее, чем когда-либо, пробудили в ней воспоминание о первом ее падении и показались ей мрачным предзнаменованием.
В этот момент у Лилии-Марии возникло одно из тех предчувствий, которые часто имеют неодолимое влияние на таких людей, как она.
Вскоре после столь печальных событий Родольф и его дочь навсегда покинули Париж.
Эпилог