Парижские тайны

— Бедное дитя... Я нежно ее любила... Ах, если бы вы знали, как она была хороша, как трогательна... Но какое отношение вы к ней имели?

— Доктор Гриффон и я, мы оказали ей первую помощь...

— Первую помощь? Ей?.. А где это происходило?

— На острове Черпальщика... когда ее спасли...

— Спасена? Лилия-Мария... спасена?

— Одна храбрая женщина, рискуя жизнью, вытащила ее из Сены... Но что с вами?

— Ах, граф, я все еще не смею верить такому счастью... боюсь, что это ошибка... Умоляю вас, расскажите мне о ней... Как она выглядит?

— Восхитительной красоты... лицо ангела...

— Большие голубые глаза... белокурые волосы?

— Да...

— А когда ее хотели утопить?.. Она была с какой-то пожилой женщиной?..

— Она так ослабла, что только вчера смогла говорить, и рассказала нам, как все произошло... Действительно, ее сопровождала пожилая особа.

— Слава богу! — воскликнула Клеманс, пылко всплеснув руками. — Я могу сообщить ему, что та, которой он покровительствует, жива[155]. Какая радость для него, он в последнем своем письме сообщал мне об этой бедной девушке с таким глубоким огорчением!.. Простите меня, граф! Но если бы вы знали, какое счастье мне приносят ваши слова... Счастлива буду не только я, но еще один человек... который больше меня сострадал и покровительствовал Лилии-Марии! Но окажите милость, скажите, где она сейчас?

— Близ Аньера... в доме одного из врачей больницы... доктора Гриффона. Несмотря на некоторые странности, огорчающие меня, он выдающийся врач. Именно к нему была доставлена Лилия-Мария, и с тех пор он усердно занимается ее лечением.

— Она теперь вне всякой опасности?

— Да, вот уже два-три дня. Сегодня ей разрешат написать ее покровителям.

— Нет, это я, граф, я позабочусь о том, чтобы известить ее друзей... я даже с радостью отвезу ее к тем людям, которые уверены, что она погибла, и горько оплакивают ее.

— Я понимаю их скорбь, сударыня, ибо, зная Лилию-Марию, невозможно оставаться равнодушным к этому ангельскому существу, а ее грация и нежность всецело побеждают каждого, кто приближается к ней... Женщина, которая ее спасла, и теперь день и ночь проводит у ее постели, так же, как она бодрствовала бы возле своего ребенка. Эта особа мужественная и преданная женщина, но такого крутого нрава, что ее прозвали Волчицей... Подумайте... Так вот, каждое слово, сказанное Лилией-Марией, ее волнует... Я видел, как она рыдала, кричала в отчаянии, когда во время тяжелого приступа доктор Гриффон чуть ли не терял надежду спасти жизнь Лилии-Марии.

— Это меня не удивляет... я знаю Волчицу[156].

— Вы, маркиза? — изумленно заметил граф де Сен-Реми. — Вы знаете Волчицу?

— В самом деле, вы удивляетесь, — сказала маркиза, нежно улыбаясь. Клеманс была счастлива... по-настоящему счастлива... при мысли о том, как будет приятно поражен принц, когда она все ему расскажет.

Каково бы было ее упоение, если бы она знала, что приведет к Родольфу его дочь, которую он считал погибшей...

— Ах, граф, — обратилась она к де Сен-Реми, — сегодня такой чудный день... для меня... Я желала бы, чтобы он был столь же прекрасным для других. Мне кажется, что здесь должно быть много честных неимущих семей, нуждающихся в облегчении их участи, и было бы справедливо достойным образом отметить ту восхитительную новость, которую вы мне сообщили. — Затем, обратившись к сестре, которая только что дала де Фермон несколько ложек бульона, она спросила: — Ну что, сестрица, приходит она в сознание?

— Нет еще, сударыня... она очень слаба. Бедная девушка! Пульс у нее едва прощупывается.

— Я подожду, пока ее можно будет перенести в мою карету... Но скажите мне, сестрица, среди всех этих несчастных больных не знаете ли вы таких, которые больше всего достойны сочувствия и жалости и которым я могла бы помочь, прежде чем уехать из больницы?

— Ах, сударыня, сам бог вас послал... — сказала монахиня, показывая на кровать сестры Гобера, — вот там лежит очень больная женщина, достойная глубокой жалости. Она попала сюда, когда совсем лишилась сил, и беспрерывно страдает, потому что вынуждена была покинуть двух маленьких детей, у которых, кроме нее, нет никого на свете. Только что она сказала доктору, что уйдет отсюда через неделю, даже если не выздоровеет, потому что соседи обещали поберечь ее детей только одну неделю... а после этого они больше не смогут их кормить.

— Проводите меня к ее кровати, прошу вас, сестра, — сказала маркиза д'Арвиль, вставая и следуя за монахиней.

Жанна Дюпор, едва придя в себя после сильного нервного приступа, виновником которого был доктор Гриффон, не заметила, как в палату вошла Клеманс д'Арвиль.

Каково же было ее удивление, когда маркиза, приподняв занавес ее кровати и взглянув на нее с состраданием и нежностью, сказала:

— Добрая мать, не тревожьтесь о ваших детях. Я о них позабочусь. Думайте лишь о том, чтобы скорее поправиться и вернуться к ним.

Жанна Дюпор решила, что это сон.

На этом самом месте, где доктор Гриффон вместе со своими прилежными студентами заставил ее вытерпеть жестокий осмотр, она увидела молодую женщину восхитительной красоты, которая обращалась к ней со словами жалости, утешения, надежды.

Волнение сестры Гобера было столь сильным, что она не смогла произнести ни слова; она только молитвенно сложила руки и с обожанием смотрела на незнакомую благодетельницу.

— Жанна, Жанна! — тихо сказала Аннета. — Отвечайте же этой доброй даме... — Затем Аннета добавила, обращаясь к маркизе: — Сударыня, вы ее спасаете! Она умерла бы от отчаяния, думая о своих детях, которых она уже представляла себе покинутыми. Не правда ли, Жанна?

— Прошу вас, успокойтесь, не тревожьте себя, — продолжала маркиза, сжимая в своих нежных и белых руках горячую руку Жанны Дюпор. — Не волнуйтесь, если хотите, можете выйти из больницы сегодня же, вас будут лечить дома, вы ни в чем не будете нуждаться. Таким образом, вам не придется покидать любимых детей... Если квартира сырая, мрачная или слишком тесная, вам тотчас же найдут более удобную, и вы будете находиться в одной комнате, а дети в другой... Вам предоставят сиделку, которая будет следить и ухаживать за вами... А станете здоровой, если не найдется работы, то я предоставлю вам возможность подождать, пока вы ее подыщете. Отныне я позабочусь о будущем ваших детей!

— Ах, господи! Что я слышу?.. Значит, ангелы сходят с небес, как написано в церковных книгах, — произнесла дрожащая, растерянная Жанна Дюпор, едва осмеливаясь взглянуть на свою благодетельницу. — Почему столько доброты для меня? Чем я это заслужила?.. Это невозможно!.. Мне покинуть больницу, где я уже столько рыдала, столько страдала! Не расставаться больше с детьми... иметь сиделку!.. Да это ведь словно чудо небесное!

Бедная женщина была права.

Если бы все люди знали, как отрадно и легко, не прибегая к большим затратам, часто творить такие «чудеса»!


— Увы! Для обездоленных, покинутых, всеми отвергнутых, внезапное нежданное спасение, сопровождаемое доброжелательными словами, трогательной милосердной заботой, разве все это не похоже на чудо?..

Как смела Жанна Дюпор не то что надеяться на счастье, которое ей сулила г-жа д'Арвиль, но хотя бы даже мечтать о нем?

— Это не чудо, дорогая моя, — взволнованно ответила Клеманс. — То, что я делаю для вас, — заметила она, слегка краснея при мысли о Родольфе, — то, что я делаю для вас, вдохновлено великодушным человеком. Он научил меня помогать людям в беде... Его-то и следует благодарить и благословлять...

— Сударыня, я буду благословлять вас и ваших друзей, — сказала Жанна Дюпор, заливаясь слезами. — Простите, что я так плохо говорю, но я никогда не испытывала такой глубокой радости... Это впервые происходит со мною.

— Вот видишь, Жанна, — сказала растроганная Анне-та, — среди богатых тоже встречаются Хохотушки и Певуньи... Правда, возможности у них гораздо больше, но у них такие же добрые сердца.

Маркиза д'Арвиль с изумлением повернулась к прачке, услышав, что она произносит эти имена.

— Вы знаете Певунью и молодую швею Хохотушку? — спросила Клеманс.

— Да, сударыня. Певунья, милый ангелок, в прошлом году сделала для меня то, что делаете вы для Жанны... но, конечно, насколько ей позволяли ее средства. Сударыня! Я с радостью говорю это и буду повторять всем! Певунья вытащила меня из подвала, в котором я на соломе родила ребенка... и добрый ангелок поселил меня и мою девочку в комнате, где была хорошая кровать и колыбель... Певунья потратила свои деньги только из милосердия, ведь она меня почти не знала и сама жила в бедности... Это прекрасно, не так ли? — восторженно произнесла Аннета.

— О да... Милосердие бедняка к бедняку — великое и святое дело, — молвила Клеманс с влажными от радостных слез глазами.

— То же самое было и с мадемуазель Хохотушкой. Она, несмотря на свой скудный заработок швеи, несколько дней тому назад оказала услугу Жанне.

— Какое странное совпадение!.. — размышляла Клеманс, все больше волнуясь, так как каждое из этих двух имен — Певунья и Хохотушка, напоминали ей добрые дела Родольфа. — А вы, дитя мое, что я могу сделать для вас? — обратилась она к Аннете. — Я желала бы, чтобы эти имена, которые вы только что произнесли с такой благодарностью, принесли бы вам счастье.

— Спасибо, — сказала Аннета с грустной улыбкой, запечатлевшей ее покорность судьбе, — у меня был ребенок... Он умер. Я больна чахоткой, обречена, мне уже ничего не надо.

— Зачем такие мрачные мысли! В вашем возрасте... вы молоды, всегда есть надежда!

— О нет, сударыня. Я знаю свою судьбу... Я не жалуюсь! Еще сегодня ночью я видела, как в палате умирала больная чахоткой... Я умираю спокойно, не тревожьтесь за меня! А вас благодарю за доброту.

— Вы преувеличиваете, состояние вашего здоровья не так плохо!..

— Я не обманываюсь, я это чувствую, но раз вы столь добры... Такая дама, как вы, все может...

— Продолжайте... говорите, что вы хотите?

— Я просила Жанну об одной услуге, но благодаря богу и вам ее здесь не будет...

— Может быть, я смогу оказать вам эту услугу?

— Конечно, сударыня. Вам стоит только сказать одно слово сестрам либо доктору, и все устроится.

— Я скажу все, что надо, будьте спокойны... В чем дело?

— После того как я увидела актрису, которая умерла, боясь, что после смерти ее труп будет разрезан на части, я так же боюсь... Жанна обещала забрать мое тело и похоронить...

— Ах, это страшно! — воскликнула Клеманс, дрожа от ужаса. — Надо было прийти сюда, чтобы узнать, что бедняков даже за гробом преследуют горести и кошмары.

— Простите меня, — робко сказала Аннета, — это просьба огорчительна для такой благородной, богатой и счастливой дамы, как вы... мне не следовало просить вас об этом!

— Напротив, я вам благодарна, дитя мое. Теперь я узнала о неведомых мне страданиях, и этот урок не останется бесплодным... Будьте спокойны, хотя роковой момент наступит еще не скоро, но если это случится, будьте уверены, вы будете покоиться в святой земле!

— О, как я вам благодарна, — воскликнула Аннета, — если бы я посмела просить разрешения поцеловать вашу руку...

Клеманс поднесла свою руку к иссушенным губам Аннеты.

— Благодарю, сударыня. Теперь мне есть кого любить и благословлять до конца моей жизни... Также Певунью... Не буду горевать о том, что произойдет со мной после смерти!

Такое полное отрешение от жизни, страх посмертной судьбы произвели тяжелое впечатление на маркизу; наклонившись к уху сестры, пришедшей сообщить, что Клэр де Фермон пришла в себя, она спросила, указав на кровать Аннеты:

— Состояние здоровья этой молодой женщины действительно безнадежно?

— Увы, да, Аннета обречена... Быть может, проживет неделю!

Полчаса спустя госпожа д'Арвиль в сопровождении графа де Сен-Реми увезла к себе молодую сиротку, скрыв от нее смерть матери.

В тот же день доверенный маркизы д'Арвиль, посетив убогое жилище Жанны Дюпор на улице Барийери и получив положительные отзывы об этой достойной уважения женщине, сразу же снял на набережной Эколь две большие, хорошо проветриваемые спальни и комнату, за два часа обставил мебелью эту скромную, но чистую квартиру и, воспользовавшись услугами агентства Тампль, в тот же вечер перевез туда Жанну Дюпор, где она встретила своих детей и опытную сиделку.

Этому же доверенному лицу было поручено востребовать тело Аннеты после ее смерти и совершить погребение.

Сопроводив и устроив в своем доме мадемуазель де Фермон, госпожа д'Арвиль и граф де Сен-Реми отправились в Аньер, с тем чтобы забрать Лилию-Марию и отвезти ее к Родольфу.