Парижские тайны

Произнеся три последних слова, герцог с такой силой дергал за шнурок сонетки, продолжая жестикулировать рукой, что тот оторвался от пружины, упал на канделябр, где горели свечи, и опрокинул две из них; при этом одна из свечей упала на камин, разбив прелестную небольшую чашку из старинного севрского фарфора, а другая покатилась по лежавшему перед камином ковру из горностая: вспыхнувшее пламя поспешно затоптал ногою Конрад.

В ту же минуту два камердинера, встревоженные неистовым звоном, торопливо вбежали в гостиную и увидели, что герцог де Люсене так и сидит, держа в руке шнурок от сонетки, а герцогиня звонко хохочет, глядя на стремительный полет свечей, а герцог де Монбризон вторит ее веселому смеху.

Один только виконт де Сен-Реми не смеялся.

Герцог де Люсене, привыкший к такого рода происшествиям, причиной коих бывал он сам, сохранял полную невозмутимость; он швырнул шнурок от сонетки одному их слуг и сказал:

— Заложить карету герцогини.

Перестав смеяться, Клотильда заметила:

— Право же, сударь, только вы одни способны вызвать смех по столь прискорбному поводу.

— Прискорбному!.. — воскликнул герцог. — Скажите лучше, ужасному... скажите лучше, устрашающему! Знаете, со вчерашнего дня я только и думаю, сколько есть людей, даже из числа моих родственников, которые, по моему мнению, могли бы с большим основанием умереть вместо этого бедняги д'Арвиля. Например, мой племянник д'Анберваль, которого трудно вынести из-за его ужасного заикания; или же, того лучше, ваша тетушка Меренвилль, которая нам все уши прожужжала жалобами на свои нервы, на свою мигрень, которая при этом каждодневно, не в силах дождаться обеда, пожирает целый котелок паштета, как какая-нибудь привратница! Вы разве так уж сильно привязаны к вашей тетушке Меренвилль?

— Послушайте, милостивый государь, да вы просто с ума сходите! — воскликнула герцогиня, пожимая плечами.

— Но ведь это же сущая правда, — настаивал герцог, — пусть уж лучше умрут два десятка безразличных вам людей вместо одного вашего друга... Вы согласны со мной, Сен-Реми?

— Безусловно.

— Помните ту старинную историю о портном? Ты знаешь эту историю о портном, Конрад?

— Нет, не знаю, кузен.

— Ты тотчас же поймешь, почему я о ней вспомнил. Некоего портного осудили на казнь через повешение; во всем городке больше портных не было. Как поступают горожане? Они пришли к судье и сказали ему: «Господин судья, у нас в городе только один портной, а башмачников трое; если вам все равно, повесьте лучше одного их них вместо портного, нам хватит и двух башмачников». Ты понимаешь смысл этой истории, Конрад?

— Понимаю, кузен.

— А вы, Сен-Реми?

— Я тоже.

— Карета госпожи герцогини! — возгласил один из слуг.

— Ах, так! Но почему вы не надели ваши бриллианты? — неожиданно спросил у жены герцог де Люсене. — К этому платью они бы очень подошли!

Виконт де Сен-Реми вздрогнул.

— Ведь мы так редко выезжаем в свет вместе, — продолжал герцог де Люсене, — и вы могли бы доставить мне удовольствие, надев их. До чего они прекрасны, эти бриллианты... Вы видели бриллианты герцогини, Сен-Реми?

— Да... господин виконт хорошо знаком с моими бриллиантами, — ответила Клотильда. Потом она прибавила: — Подайте мне руку, Конрад...

Господин де Люсене последовал за герцогиней вместе с виконтом де Сен-Реми, который едва сдерживал гнев.

— А разве вы не поедете с нами к Сенвалям, виконт? — спросил герцог.

— Нет... это невозможно, — поспешно ответил тот.

— Послушайте, Сен-Реми, госпожа де Сенваль — еще одна особа... да что я говорю, одна... их там двое... и я охотно бы пожертвовал обоими, ибо ее муж тоже внесен в мой список.

— Какой список?

— Список людей, чья смерь была бы для меня совершенно безразлична, если 'бы д'Арвиль остался с нами.

В первой гостиной герцог де Монбризон помогал герцогине надеть ее длинную накидку; обратившись к нему, г-н де Люсене сказал:

— Раз уж ты едешь с нами, Конрад... пусть твой экипаж следует за нашим... Разве только вы все же поедете к Сенвалям, Сен-Реми, тогда я сяду вместе с вами... и расскажу вам еще одну славную историю, она ничуть не хуже истории о портном.

— Благодарю вас, герцог, — сухо сказал виконт де Сен-Реми, — но сопровождать вас на прием я не могу.

— В таком случае, до свидания, мой милый... А вы что, поссорились с моей женой? Смотрите-ка, она садится в экипаж, даже не простившись с вами.

И в самом деле, карета герцогини подкатила к крыльцу, и молодая женщина с легкостью поднялась в нее.

— А вы, кузен? — спросил Конрад, ожидавший из учтивости, пока герцог сядет в карету.

— Садитесь же! Садитесь! — сказал герцог де Люсене, задержавшись на крыльце, — он любовался красивыми лошадьми, запряженными в экипаж виконта.

— Это и есть ваши гнедые, Сен-Реми?

— Да.


— А до чего живописен ваш толстый Эдвардс... Какой у него осанистый вид!.. Поистине настоящий кучер из благородного дома!.. Вы только поглядите, как ловко он держит вожжи в руке!.. Надо отдать вам должное, виконт, я бы сказал: «Один только этот чертов Сен-Реми умудряется обладать всем самым лучшим».

— Госпожа де Люсене и ее кузен ждут вас, дорогой герцог, — с горечью сказал виконт де Сен-Реми.

— Вероятно, черт побери... я веду себя как грубиян!.. До свидания, Сен-Реми... Ах, совсем забыл, — проговорил герцог де Люсене, останавливаясь посреди крыльца, — если у вас не будет более интересного занятия, приезжайте к нам завтра обедать: лорд Дадли прислал мне из Шотландии куропаток, вернее, тетеревов. Представляете, это такие громадины... Условились, не правда ли?

И герцог присоединился наконец к своей жене и Конраду.

Виконт де Сен-Реми остался на крыльце один, провожая взглядом отъехавший экипаж.

Тем временем подъехал его собственный кабриолет.

Он поднялся в экипаж, бросил взгляд, полный гнева, ненависти и отчаяния, на этот особняк, куда он так часто входил, точно хозяин, и откуда его с позором изгнали.

— Домой! — резко бросил он.

— В особняк! — крикнул выездной лакей Эдвардсу, захлопывая дверцу кабриолета...

Читатель понимает, какие горестные и унылые мысли одолевали виконта де Сен-Реми по дороге домой.

Когда экипаж подъехал к дому, Буайе, поджидавший хозяина в крытой галерее, сказал:

— Господин граф уже наверху, он ожидает там господина виконта.

— Превосходно...

— Там также находится тот человек, которому господин виконт велел прийти к десяти часам вечера; это господин Пти-Жан...

— Хорошо, хорошо.

«Господи, ну и вечерок выдался!» — подумал Флорестан, поднимаясь на второй этаж, где его ожидал отец; он застал графа в гостиной, где происходила их утренняя беседа.

— Тысяча извинений, отец! Простите, что я не попал домой до вашего прихода... но я...

— Человек, в чьих руках находится подложный вексель, здесь? — спросил старик, обрывая сына.

— Да, отец, он ждет внизу.

— Пусть поднимется сюда...

Флорестан позвонил в колокольчик; на пороге показался Вуайе.

— Попросите господина Пти-Жана подняться сюда.

— Слушаюсь, господин виконт, — сказал Буайе и вышел из кабинета.

— Как вы добры, отец, что не забыли о своем обещании.

— Я всегда помню о том, что обещал...

— Как несказанно я вам благодарен!.. Не знаю, как я смогу выказать эту...

— Я не хотел, чтобы мое имя было обесчещено, — прервал его граф. — И оно не будет обесчещено...

— Да, не будет!.. Да, оно не будет обесчещено, я клянусь вам, отец...

Граф посмотрел на сына со странным выражением лица и повторил:

— Да, мое имя не будет обесчещено!

Потом он прибавил с сардонической усмешкой:

— А вы почему в этом так уверены? Разве вы прорицатель?

— Нет, но в своей душе я читаю твердую решимость в этом.

Отец Флорестана ничего не ответил.

Он ходил из угла в угол гостиной, сунув обе руки в карманы своего длинного редингота. Ой был очень бледен.

— Господин Пти-Жан, — доложил Буайе, вводя в комнату человека с хитрым, гнусным и корыстным лицом.

— Где этот вексель? — спросил граф.

— Вот он, сударь, — ответил Пти-Жан (подставное лицо нотариуса Жака Феррана), протягивая вексель графу.