Падение полумесяца

— Нет, Джузеппе, нисколько. Как говорит Его Величество, по мощам и елей. Думаю, бывшие рабы придут ссать на ещё не закопанные тела своих уже не хозяев. Говорят, что только там, у магометан порабощённые, оказавшись освобождёнными, могут лишь жалобно плакать, не зная, что им делать со свободой.

— Не верю!

— Это так, синьоры, — процедил Гнедич. — Не все, не всегда, но часто. Иные народы. Иной разум, чужой нам дух. Для них иногда рабство слаще воли, а хозяйский пинок или плеть привычнее и понятнее, чем необходимость самим принимать решения. Но… До тех нам нет никакого дела. Я не флотоводец и не могу давать дельные советы по управлению флотом, но промедление даст нашим врагам лишнее время. Это… нежелательно.

— Ты прав, Мирко, — согласился де Лима. — Перейдём от стратегии к тактике. Сейчас уже смеркается. Но завтра с утра вы подходим к Стамбулу и начинаем, перекрыв путь между западной и восточной его частями. И вот как это будет…

Командующий флотом начал отмечать на карте планируемые передвижения отдельных частей флота, не забывая при этом отслеживать то, как на это реагируют остальные. Понимал, что он тоже может ошибиться, а вот другие могу ошибку и подметить. Время? Оно пока было, уж несколько часов точно. Потом сон, без которого нельзя. Ну а утро, оно окончательно расставит всё по своим местам.





* * *


Стамбул, февраль 1498 года

Дым, распространяющийся по городу огонь, пожирающий не отдельные дома даже, а целые улицы. Массовое бегство простых жителей за пределы городских стен, как можно дальше, только бы не оставаться под угрозой изжариться заживо. В том огне, который падал действительно с неба, хоть при всём этом и не был карой Аллаха. Просто очередное порождение больного разума этих шайтанов из Европы… из Рима.

Пылал Большой базар, где было слишком уж много дерева, замечательной пищи для «небесного огня». Плавились от невыносимого жара крепостные стены, особенно те их участки, где находилось больше всего пушек, что вроде бы должны были обеспечить безопасность столицы империи. Всё горело!

Почти всё, потому что Топкапы, главный дворец Стамбула, тот, что сделал местом своего постоянного пребывания ещё отец Баязида II, Мехмет II, почти не обстреливался. Если какие ракеты, как их называли итальянцы, сюда и залетали, то отдельные, явно попавшие случайно, без специального намерения. Это не могло быть совпадением!

Баязид II, султан уже рушащейся, почти рухнувшей империи, умел понимать такие намёки. Раз Топкапы не обстреливается, значит это нужно тем, кто сейчас превращает в обгорелые руины Стамбул. Его щадили, но явно не из доброты, а из желания как-то использовать если не сейчас, то в будущем. Как именно? На этот вопрос не было ответа ни у него, ни у кого из присутствующих рядом: великого визиря Херсекли Ахмед-паши, капудан-паши Дукакиноглу Ахмед-паши, даже у аги янычар Давуда Вали-бея. Эти трое являлись теми, на кого, как считал султан, он мог опереться даже теперь. Двое первых и вовсе были женаты на его дочерях. Конечно, это не столь значимо, как у европейцев, но всё равно давало ощутимую близость к трону, а значит влияние. Деньги, возможности… и защиту. От всех, кроме, конечно, самого султана, единственного главы Дома Османа, непререкаемого светоча для всей империи. Когда-то непререкаемого, теперь же… Теперь изменилось всё.

— Нужно покинуть Стамбул, о наследник пророка, — в очередной раз склонился перед султаном его великий визирь, снова напоминая о том, что считал единственным выходом. — На север, а потом переправиться с верными вам войсками через Босфор или, если там уже будут корабли неверных, то просто в Чёрное море.

— И куда потом?

— Синоп, владыка, — быстро ответил уже не визирь, а капудан-паша. — Крестоносцы выжидают, а оставшиеся у вас корабли помогут перевезти многое и многих. Только отдайте приказ! Янычары сохраняют преданность, Вели-бей клянётся в том головой!

— Клянусь! — хрипло вымолвил ага. — Они отрубят сколько угодно глупых голов, что осмеливаются лаять в сторону султана султанов. И в Синопе не слушают недостойных сыновей, обратившихся против своего отца. А оттуда вы приведёте к покорности сперва Трабзон, потом остальные города по ту сторону Босфора.

Баязид II лишь невесело улыбнулся, понимая, что даже эти трое, верные и в дни тяжёлых испытаний, уже не надеются вернуть ни Стамбул, ни иные земли к западу от него. Европейские земли, которые давно были завоеваны, держались в страхе и покорности… до недавнего времени.

Бегство из города, завоёванного его отцом. Недолго Дом Османа смог повелевать тем, что раньше было Византией. Тут Баязид II поймал себя на мысли, что уже смирился с мыслью, что вынужден будет в самом скором времени покинуть сжигаемый с моря город оставив его новым… хозяевам. И не просто покинуть, а действительно бежать по ту сторону Босфора. В восточную часть империи, которую только и надеялся сохранить под своей властью, если даже для этого и придётся воевать с взбунтовавшимися сыновьями.

Со всеми взбунтовавшимися! Да, попытка избавиться от второго сына, Ахмета, после случившегося с Селимом стала для его детей поводом для мятежа. Заветы Дома Османа с убийством всех иных претендентов на престол, сейчас она обернулась против самого Дома и особенно против возможности удержать власть над империей.

Власть действительно утекала. Как вода из ладоней, позволяя удержать только малость из бывшего ранее. А ведь ещё недавно, когда началась победная война против мамлюков, всё, казалось, вернулось к тем ещё, лучшим временам, до проклятых Крестовых походов, устроенных этими… Борджиа. Рухнувшие договоренности с королём Франции, объявленный из Мекки джихад против неверных и невозможность продолжения войны против остатков Мамлюкского султаната. Немалая часть его собственных, султана, войск отказывалась воевать против единоверцев, когда прозвучали и были услышаны слова о джихаде. Поддержка — тайная, а местами и явная — слов из Мекки собственными сыновьями, почуявшими возможность получить побольше силы и власти. Но даже тогда Баязиду II казалось, что это только временные сложности, преодолимые.

Оказалось — иначе. В Риме не удовлетворились разорванным в ключья Мамлюкским султанатом и возвращением себе Иерусалима. Но почему-то не стали окончательно добивать уже поверженного Аль-Ашрафа Кансух аль-Гаури, а после небольшого, совсем-совсем малого даже перерыва обратили свои голодные взоры на Османскую империю. На его империю!

Мог ли он, султан султанов, это предвидеть? Наверное, да, но не хотел верить. Надеялся, что его враги удовлетворяться отданной им головой Ахмета, пытавшегося убить Чезаре Борджиа. но попавшегося, не сумевшего найти действительно хороших, умелых убийц. Или просто этот римский шайтан оказался слишком хитёр и удачлив. Как бы то ни было, но Чезаре Борджиа остался жив. А вот ему, Баязиду, не удалось откупиться головой попавшегося сына. Тот тоже уцелел после попытки покушения, а второго шанса уже не представилось, начало восстание одного Османа против другого, столь обыденное, но оттого не менее опасное.

И вот, пользуясь разгоревшимся мятежом, в Валахию, господарем которой и вассалом Дома Османа был Раду IV, вторглись войска господаря Молдавии Стефана III и короля Венгрии Ласло II Ягеллона. Ясно было, что они это не сами по себе решили, а опираясь на поддержку крестоносцев с Борджиа во главе. Остановить, задержать? Как и кем? В Валахии уже много месяцев вреди простого народа и части бояр, недовольных зависимостью от Османской империи ходили слухи о восстановлении прежней независимости и возврата к временам Влада III Цепеша, того самого, что даже после смерти продолжал быть страшной сказкой для многих османов. Сам же Раду IV… Он надеялся выторговать себе возможность остаться на троне, хотя в это Баязид не верил. Не те люди Борджиа — без сомнения, направляющие остальных участников Крестового похода — чтобы оставлять на троне такого человека, далёкого от их целей и совершенно не надёжного. Нет, у нынешнего валашского господаря если что и могло получиться, так это сохранить жизнь себе и близким, отправившись в глухой угол или вообще в изгнание.

Остановить вторжение молдавских и венгерских войск? А чем? Кем? Большая часть войск была отведена к столице, ведь он, султан, разумно опасался прежде всего удара изнутри, от того же Ахмета. Оставшиеся же по большей части находились на границе с Сербией, ожидая удара со стороны этого королевства, тоже подвластного Борджиа. А удар оттуда был действительно ожидаем, ведь то и дело на сербские земли вторгались отряды распалённых проповедями мулл, джихадом и просто обещаниями добычи османов. Мало кто возвращался, но в желающих вновь и вновь повторить попытки недостатка не было. А теперь… Нет, сомневаться в том, что и болгарские земли последуют за валашскими не приходилось. Даже больше того, среди болгар уже то и дело вспыхивали бунты. Покидающие собственные деревни крестьяне; начавшиеся убийства как отдельных османов, так и своих же, но верно служащих империи; поджоги складов с зерном, шерстью, иными товарами, взимавшимися как налоги в болгарских землях. И явная направляющая рука, что вела сперва в Приштину, столицу Сербии, а оттуда, конечно, в Рим.

И мечущийся в страхе Махмуд, что уже не первый год был бейлербеем Румелии и даже, не в пример некоторым братьям, хоть и не явно поддерживал отца, но и не поддержал мятеж. Сейчас Махмуд находился в Варне и уже готовился к бегству в случае, если войска крестоносцев окажутся на землях Румелии и станут приближаться, представляя угрозу лично для него. Куда бежать? В этом то и была сложность, ведь безопасных мест в империи, особенно европейской части, почти не оставалось. Спокойно было разве что на землях бывшей Мореи, но и там чувствовалось нечто странное. Баязид II пока не понимал, что именно его беспокоит, но старался доверять таким вот предчувствиям. Оттого даже не рассматривал Салоники, Коринф или иные города как место, куда можно был отступить из покидаемой столицы. Очень уж они напоминали ловушку, даже если опасения насчёт тех самых странностей окажутся ложными. Очутиться окружённым врагами со всех сторон? Нет, такое он испытать не хотел. Лучше уж действительно Синоп! А с непокорными сыновьями он как-нибудь разберётся, заставить их вновь склониться перед собой. Но Ахмет… Этого неблагодарного и непокорного сына он заставит расплатиться за всё. Расплатиться самым ценным для каждого человека — жизнью.

— Начинай готовить корабли, капудан-паша, — собрав оставшиеся силы в кулак, вымолвил султан, стараясь оставаться грозным повелителем, а не потерявшим почти всё беглецом. — Пусть Синоп станет местом, откуда мы начнём возвращать своё.

— Повинуюсь, о брат Солнца и Луны.

— Пусть янычары проследят за остальными войсками, Давуд. Сейчас верить можно лишь избранным.

— Все отшатнувшиеся потеряют свои головы, великий, — склонился в нижайшем поклоне ага.

— Теперь ты, мой визирь… Нужно успеть вывезти все ценности из оставляемой нами столицы. И сохранить как можно большую часть войск. Потому будем отводить их к северу. Пока неверные станут занимать оставленную нами столицу. Мы должны успеть.

Херсекли Ахмет-паша произносил привычные слова покорности и уверения в том. что непременно выполнит порученное султаном. Но то слова. На деле ж думал о том, как одновременно и Баязиду II услужить, и не разочаровать своих тайных и грозных хозяев. Сложная задача, но выполнимая. Если чутьё, помогающее ему выживать и оставаться близ власти уже много лет, не обманывает и в этот раз — бегство повелителя Османской империи это как раз то, чего добиваются истинные вдохновители и руководители Крестового похода. А если так, то он вновь сможет угодить сразу всем своим господам. Что ж, меняться может многое, но он… Он будет нужен любому, кто покажет свою силу. Так уж устроен этот мир и не простым смертным его менять, будь они правоверные, христиане или какие-нибудь идолопоклонники.





* * *


Стамбул пылал. Но этот огонь нельзя было назвать всепожирающим, уничтожающим всё и всех. Да, разрушения великого города, чья история насчитывая уже даже не века, а целые эпохи, обещали быть большими, тяжёлыми, сложно восстановимыми. Однако не всё было так просто. В огненной купели словно бы счищалось всё наносное, азиатское, отправляя это туда, где ему и следовало быть — в Лету.


Что же приходило на смену? Константинополь. Только не тот, которым он был во времена Византии, а скорее того недолгого периода, когда существовала Латинская империя. В первый раз не получилось. Сил Европы не хватило на то, чтоб удержаться в месте, где многовековые наслоения азиатчины почти напрочь уничтожили изначальное, римское, пусть не идеальное, но относительно здоровое. Зато сейчас, во время второй попытки — совсем другое дело. Сплочённость, осмысленный опыт прежних ошибок, лидер, способный не просто захватить, но и удержать однажды взятое. И идея, что не просто могла, но уже захватила разумы многих и многих людей, называвших себя крестоносцами, но заметно отличающихся от тех, что были раньше.

Перерождение. А оно, проклятое, равно как и рождение обычное, редко когда обходилось без крови и боли. Вот и рвались по пока ещё стамбульским улочкам малые отряды итальянских головорезов, натасканные на двуногую дичь, прошедшие через множество боёв. Прикрывающие друг друга не слишком большими, но стальными щитами, вооружённые — все, без исключения — огнестрельным оружием, да к тому же умеющие правильно его применять. Вот и расстреливали прицельным огнём любую угрозу, любую попытку нападения. А таковых всё ещё хватало. Далеко не все османы покинули Стамбул, кое-кто оставался и был готов до последней капли крови драться с неверными.

И очень хорошо, что среди этих готовых не было янычар — действительно лучшей и наиболее подготовленной части османских войск. Они, повинуясь приказу султана, сопровождали его отход из столицы на север, ближе к Чёрному морю, чтобы уже там погрузиться на корабли и переправиться по ту сторону Босфора в азиатскую часть империи. Да и не только янычары. Немалая часть иных войск следовала за ними, оставив как прикрытие наиболее фанатичных и не слишком умелых. Тех, которые и помыслить не могли даже временно отдать Стамбул неверным. Особенно мечети, которые становились ключевыми узлами в обороне города.

Останавливало ли это отряды, особенно те, которые двигались под знамёнами Италии и Ордена Храма? Совсем нет, скорее наоборот, они лишь приветствовали такое удобное для себя сосредоточение врагов. Хотят засесть в очередной мечети, думая, что это место окажется удобным для обороны? Тем легче. С кораблей успели снять часть лёгких и не очень орудий, поставить на колёсные станки. Вот и подкатывали их в нужные места, после чего несколько залпов и извольте видеть, открытый путь внутрь вкупе с немалым числом трупов и израненных среди защитников.

Вот с чем были действительно большие хлопоты, так это с пленными, с освобождёнными рабами из европейцев, а также с постоялицами гаремов. Первых до поры требовалось охранять. Не только от побега, но и от бывших рабов, многие из которых с радостью бы разорвали тех голыми руками, благо появилась возможность. Пришлось временно сдерживать, пообещав, что как только город будет взят полностью — они, подтвердив претензии к бывшим хозяевам в присутствии кого-либо из рыцарей Ордена Храма, получат чаемое, то есть возмездие.

Недавние рабы? Далеко не все из них первым делом жаждали мести. Многие прежде всего хотели помародёрствовать да и просто пограбить, ведь Стамбул, даже после исхода оттуда немалой части самого богатого населения, оставался городом богатым. А допускать такого рода беспорядки опять же было нельзя. Приказ монаршей особы. Двух особ, пусть и из одного валенсийского рода. Никто не сомневался, что часть всё равно прилипнет к рукам солдат, но основное количество трофеев будет распределяться упорядоченно. Благо действительно было что распределять, несмотря на всё вывезенное удравшими османами. Но позволять бывшим рабам заполучить себе такого рода возмещение… этого допускать точно не собирались.

Ну и наконец гаремы, то есть их обитательницы. Вот против такого рода хлопот мало кто имел что-либо возразить. Женская красота она на то и красота, что даже одним своим видом способна изрядно порадовать. Правда и тут было очень жёсткое, даже жесточайшее ограничение, введённое в войсках Италии, но внушённое и остальным союзникам по Крестовому походу. По крайней мере, в тех случаях, когда они действуют бок о бок с подданными Борджиа. Это насчёт какого бы то ни было насилия, тут король Италии оказался слишком уж щепетильным и не желающим представать — даже посредством своих солдат — этаким варваром, придерживаясь своего рода кодекса войны без каких-либо отступлений. Своеобразного, с разделением врагов на тех. к кому применяется весь кодекс, а также тех, к кому если что и применяется, то о-очень скромно. Впрочем, учитывая уже достигнутые им успехи, к подобному относились если и не одобрительно — одобряли как раз немногие — то с пониманием. Дескать, можно и сдерживаться в мелочах, если в итоге это приносит много чего важного и полезного. А солдаты… Эти переживут некоторые введённые ограничения, а десяток другой срубленных голов и пара сотен спин, по которым пройдётся кнут, уравновесятся иными, куда более приятными событиями. Например, той самой обильной добычей, низкими потерями и прочим, весьма важным и осознаваемым даже наиболее тупыми из носящих клинки.

Потому и не случилось почти никаких печальных случаев с гаремными девицами, которых со всем возможной в таких условиях заботой сопровождали в безопасные места, разве что самую малость облапав. Очень уж тому способствовали типичные одеяния постоялиц османских гаремов. Открывающие многое. полупрозрачные… Это ж не то, в чём их хозяева выводили, случись нужда, своих жён и наложниц на улицы города. согласно законам шариата. Вот те облачения да, нельзя было толком понять, скрывается под ними знойная красотка, просто миловидная девушка, дурнушка или и вовсе уродина с точки зрения нормального европейца со сколько-нибудь развитым чувством прекрасного.

Всё рано или поздно подходит к концу. Закончились по большому счёту и бои на улицах Стамбула. Разумеется, то в одном, то в другом месте порой погромыхивали выстрелы, раздавался лязг клинков и звучали вопли раненых и умирающих, но в целом всё действительно завершалось. Пали защитники в мечетях, были окончательно добавлены засевшие в чудом не разрушенных крепостных башнях. Ну и Топкапы тоже оказался очищен от вооружённых и вообще османов, хотя там старались действовать с предельной осторожностью. Дворец всё же, важный символ. Равно как и Айя-София, ранее собор святой Софии — важный именно для христианства символ, почти половину века пробывший мечетью. Пожалуй, это единственная стамбульская мечеть, при взятии которой не использовали артиллерию. Исключение из общего правила.

Но Топкапы для итальянских полко— и флотоводцев всё равно был гораздо боле важным. Там они и оказались, как только стало ясно — сопротивление почти полностью прекратилось и теперь нужно позаботиться прежде всего об удержании города. Сперва европейской, западной его части, конечно. Восточная, по ту сторону Босфора? Её время тоже должно было прийти, но самую малость позже. Дни, может несколько недель — это особого значения не имело. Всё равно расположившийся в проливе флот позволял огнём орудий пресекать любые попытки находящихся на восточном берегу сделать хоть что-то, помимо бегства за пределы досягаемости орудий.

Да и передышка нужна была. Не необходима, но желательна. Вот и осваивался де Лима тут, в Топкапы, осознавая себя пусть временным, а всё равно наместником короля в самом сердце уже по существу рухнувшей Османской империи. И действительно, какая тут империя, когда и столица захвачена, и флота почти не осталось, и войско бежит со всех ног из большей части европейских владений, оставляя за собой лишь азиатские.

— Константинополь, — выдохнул де Лима, в очередной раз взглянув на роскошь зала, в котором сейчас находился. — И место, где ещё несколько дней назад находился сам султан Баязид II.

— Уже не находится и никогда больше не появится тут. Разве что как пленник или…

— Что «или»? — тут же насторожился командующий итальянским флотом, обращаясь к присутствующему рядом Гнедичу, который, будучи привыкшим к истинно восточной пышности, не выглядел сколь-либо впечатлённым убранством султанского дворца.

— Или как будущий труп, которому отрубят голову прямо в его бывшем дворце. Но тут и от политики многое зависит. Нам неведомо, что будет делать беглец дальше, станет ли, вслед за своим сыном Шехзаде Ахметом, столь же яростно присоединяться к джихаду. От этого многое будет зависеть.

— Полезность живого, пленного… мёртвого. Я понял. Но вы, как рыцарь-тамплиер и доверенный человек Его Величества, что скажете насчёт будущего?

— Мысли Великого магистра остаются лишь его мыслями, — спокойно так пожал плечами серб, сопровождая жестом свои слова. — Знаю лишь, что мы должны исполнить его приказ, взяв под монаршую руку не только Константинополь, но и проливы. Остальное можно и даже нужно отдать союзникам. Пусть делят.

Де Лима недовольно поморщился.

— Они будут делить, а нас постараются в сторону отпихнуть. С вежливыми извиняющимися словами и добрыми улыбками.

— Земли землям рознь, — произнёс Гнедич, чувствуя недовольство флотоводца. — Италия брала и будет брать лишь то, с чем способна справиться. Одно освоение Египта и закрепление по берегам проливов займёт нас на долгие годы. Мало взять, нужно и удержать. На этом и обожглись создатели Латинской империи, не поняли, что даже тогдашние греки-византийцы стали чересчур азиатами. Нет, пусть с ними мучаются другие. Только не мы!

— Но Мраморное море становится «личной купальней Борджиа»?

— Если только получится. Если понадобится, Великий магистр готов отдать союзникам — испанцам, иоаннитам и, возможно, португальцам — большую часть восточного побережья.

— И сохранить за собой проливы?

— Это обязательно, — подтвердил Гнедич. — Отдать не такое ценное, но сохранить главное сокровище. А ещё Константинополь. Это и символ, и без него нельзя удержать Босфор.

— Вся эта политика… Лучше уж так и оставаться командовать флотом. А тут это наместничество.

Серб лишь иронично посмотрел на де Лима, одним взглядом показывая, как он относится к подобной попытке изобразить скромность. Им обоим — и не только им — было ясно, что Гарсия де Лима зубами и ногтями будет держаться на полученный статус до тех пор, пока не выполнит основное поручение короля — восстановление обороны города и доведение до пригодности к мирной жизни. Уже, разумеется, как одного из ключевых городов новой империи. Какой? Разумеется, итальянской, провозглашение которой ожидалось не далее чем к концу этого года. Возможно, даже летом.





Эпилог




Рим, апрель 1498 года

Падения империй всегда происходят громко, внушительно, с огромными последствиями для всего окружающего мира. И плевать, что Османская империя была тем ещё монстром во плоти. Поправочка… Подобные монструозные конструкции рушатся с ещё более внушительными эффектами, видимыми для всех окружающих. А на руинах этой самой империи начинает создаваться нечто новое — порой почти сразу, порой с некоторым запозданием.

Рим торжествовал! Никаких преувеличений, поскольку что в честь взятия Иерусалима, что по поводу падения Стамбула для римлян и съехавшихся из иных городов были устроены неплохие такие празднества — яркие, запоминающиеся, но вместе с тем без совсем уж бессмысленно-дорогостоящих трат и уж точно не заставляющие особо впечатлительных биться в религиозном экстазе. Но показательные бои, гонки на лошадях просто и на колесницах, театральные представления разных жанров для широких народных масс, многое иное — всё это непременно присутствовало, равно как бесплатные выпивка с закусками.

Хлеба и зрелищ! Именно так говорили в Риме ещё том, древнем, и были абсолютно правы. Утолив голод телесный, за ним духовный — тут уж у каждого свои запросы, от откровенно примитивных до вполне себе заслуживающих уважения — народ становился особенно восприимчив и даже податлив к тому, что им говорят, что вбивают под порой весьма толстые кости черепа. Вбивали же не много не мало, а мысли о том, что совсем скоро Италия перестанет быть королевством, превратившись в империю. Не Римскую, а с иным названием, но столица то всё равно будет в Вечном городе! Очень хорошо получалось почёсывать эго многих и многих, пробуждая дремлющую память о настоящем величии, что, казалось, было окончательно потеряно в веках.

Империя, да. Земли собственно Итальянского королевства, Египта, Сербии, прихватизированный нами, Борджиа, Константинополь с проливами. Плюс кое-какие ошмётки до сих пор формально независимых италийских земель, таких как Феррара с Моденой и… Сиенская республика. Если семейство д’Эсте по факту уже прочно легло под Рим, оставаясь лишь де-юре независимыми правителями Феррары с Моденой, то вот Сиена… Пандольфо Петруччи, правитель Сиены, равно как и большая часть его сенаторов, ну очень не хотели лишаться этой самой независимости. Более того, сделав раньше нам. Борджиа, немало пакостей, пытались заслониться Венецией, выбрав это реально влиятельное италийское государство в качестве покровителя.

Однако, всему приходит конец, особенно попыткам не слишком то умного и одарённого правителя противостоять по настоящему серьёзной силе. Вот и сейчас, получив вперемешку куски пирога от раздела мамлюкско-османских земель вкупе с напоминаниями о нежелательности ссор с Римом в итальянских делах, дож Венеции таки да смог убедить большинство в своих советах-сенатах, что Сиену лучше оставить, откупиться ей от недовольства Рима и его союзников.

Откупились. Правда сам Пандольфо Петруччи и немалая часть сиенской аристократии предпочли слинять из родных земель куда подальше — по большей части как раз в Венецию — дабы не рисковать потерей гораздо большего, нежели часть из имеющихся богатств. Сама же республика досталась нам. Не столь большой кусок сам по себе, но очень даже важный как часть ещё не собранных в единое целое земель.