Ожидание

– Но еда была отличная. Он – талантливый человек, твой муж. Ты была права.

– Мы можем перестать об этом сейчас говорить?

Кейт отхлебнула чай, зеленый и нежно пахнущий, и всмотрелась в огонь. Здесь действительно сладко пахло древесным дымом и чайки кричали в высоком сером небе.

– Я сегодня ходила в здание сената, – сказала Дея, – проверить, как там студенты. Власти отключили им отопление, – она покачала головой: – Это варварство. Я принесла им пару одеял. Они просят больше.

– Они должны выйти, – угрюмо сказала Кейт.

– Да? – удивилась Дея. – Это еще почему?

– Что они собираются изменить? Что вообще можно изменить?

Дея пристально на нее посмотрела, и у Кейт снова появилось тревожное чувство, что она читает ее, как книгу.

– Ты же знаешь, как это бывает, – пожала плечами она, – молодые люди становятся старше и чаще идут на компромисс. Вот что происходит. Мы прекращаем бороться. Мы капитулируем. Мы становимся частью проблемы.

– Правильно, – ответила Дея.

– Голосование окончено. Тори победили. Если студентам холодно, они должны пойти домой, увидеть родителей, согреться. Ты так не думаешь?

– Нет, – ответила Дея. – Я не уверена, что так думаю. Кстати, я не уверена, что и ты думаешь именно так.

Она подошла к куче, взяла охапку ежевики и скормила ее огню, глядя на Кейт сквозь пламя.

– Значит, ты пошла на компромисс? – сказала Дея. – Поэтому ты так говоришь?

– Смотри, – Кейт подняла рукав, показывая свою татуировку. – Это было сделано в знак обещания, и я его нарушила. Это все, что тебе нужно знать.

Дея присела на корточки и стала тыкать палкой в огонь, переворачивать большие бревна и сгребать горящие угли.

– Я ценю поэтичность этого жеста, – тихо сказала она, – но думаю, что тебе, возможно, придется придумать более сильный аргумент, чтобы выиграть этот спор.

Она встала, обтерла руки об комбинезон, подошла к Кейт и присела рядом:

– Я хотела сказать тебе, что у меня есть работа, там в университете. Вакансия временная, подмена сотрудника в декретном отпуске, но я подумала о тебе.

– Что за работа?

– Агитационно-просветительская деятельность по всему Кенту. Ходить по школам, помогать старшеклассникам, которые хотят стать абитуриентами и студентами. Совсем недалеко от тебя один из самых бедных районов Англии – Шеппи, Медуэй. Я уверена, что это занятие тебе подойдет. Оно может оказаться творческим делом, если ты немного подумаешь об этом.

– Значит, бедные дети все же могут поступить в университет, а потом останутся в многотысячных долгах, когда окончат учебу?

– А что бы ты предпочла? Чтобы они вообще не учились?

Кейт промолчала.

– В любом случае, в этом году собеседования начнутся раньше обычного, они хотят, чтобы новый сотрудник приступил к работе уже весной.

Кейт отвернулась к огню.

– Ты кто? Мой карьерный консультант?

– Нет, – ответила она, подбрасывая ветку в огонь, – просто друг.





Ханна




По дороге к Джиму и Хейли Ханна сидела в машине на заднем сиденье позади матери. Прислонившись головой к окну, она наблюдала, как окраины города уступают место деревням, а затем вересковым пустошам и сухим каменным стенам, покрытым снежной пылью. Время от времени отец тормозил, чтобы не сбить оказавшуюся на дороге куропатку или овцу.

Он что-то напевал, беззвучно шевеля губами и отбивая ритм по рулю в такт музыке. Глядя на это, мама хихикала и покачивала головой. Они были в радостном предвкушении встречи с сыном, невесткой, внучкой.

Сколько Ханна себя помнила, она всегда сидела с этой, левой, стороны, а по семейным праздникам справа от нее сидел брат Джим. Сейчас, как и всегда, она точно так же видела профиль отца. Они с братом часто ссорились. Едва ли она забудет, как по дороге во Францию отец окончательно вышел из себя и остановил машину, приказав ей с братом выйти на обочину. Он отъехал, оставив их, и они молчали в ужасе целых пять минут, пока он не вернулся. Теперь ее младший брат сам стал отцом. Скоро он сам будет ездить на собственной машине на семейные праздники.

Они подъехали к стоящему на краю деревни каменному коттеджу с удивительно толстыми стенами и маленькими окнами. Когда они вылезли из машины, на дорожке появился Джим, встречая их. Он оказался крупнее, чем помнила Ханна, прибавил в весе, но ему это определенно шло. Каким-то образом ему удавалось быть везде одновременно – открывать дверь для мамы, вести разговор с отцом о рождественских пробках и обнимать Ханну.

– Как поживаешь, сестренка?


Ох уж эти его звонкие гласные [16]! Она всегда забывала, как далеко на север он забрался. Она хотела бы укрыться здесь, в его объятиях, и слушать, слушать эти его гласные.

– Хорошо, – ответила она ему в плечо. – Я в порядке.

Джим повел их в дом, а потом занес в узкий холл их багаж. В углу комнаты еще стояла рождественская елка.

– Все спальни наверху. Ваша с мамой, – первая направо, – сказал он отцу. – А твоя, Ханна, в конце коридора. Но пока там наверху Хейли дремлет с ребенком.

Вдруг он хлопнул в ладоши.

– Кто будет коктейли, пока наверху спят?

Джим угостил всех. Джин с тоником для мамы, бокал вина для Ханны и эль для папы. Ханна видела, как он горд, что стал домохозяином и отцом семейства.

Позже, когда закончили осмотр дома, они сидели в гостиной, где в маленьких чашках на столах их ждали арахис и крекеры, а над камином висели фотографии со свадьбы Джима и Хейли. Ханна и ее родители сидели на краешке дивана. Притихшие, они ждали, когда на сцену выйдет главный актер. Раздался скрип лестницы, и вот появилась Хейли. Она на мгновение остановилась в дверном проеме – пухлая от сна, с кремовыми румянами на щеках и с крошечным человечком в руках. На мгновение все застыли на месте, настолько совершенной была картина. Почти Мадонна с младенцем.

– О, – первой нарушила молчание мать Ханны, поднимаясь с дивана. Ханна наблюдала за матерью, когда та взяла ребенка из рук Хейли и ее лицо преобразилось.

– Рози, – проговорила она, – моя милая маленькая Рози!

Ханна встала, протиснулась через тесный круг и вдруг явственно увидела черты Джима на крошечном личике, выглядывавшем из-под нескольких слоев одеяла.

– О… – Ханна коснулась пальцем щеки ребенка. – Она такая милая, Джим. Она очень похожа на тебя.

Вскоре ребенок проснулся, расплакался, и Джим встал с дивана.

– Посиди здесь, милая, – сказал он Хейли. – Я сам покормлю.

Он пришел из кухни с бутылочкой для своей крошечной дочери. Ханна, затаив дыхание, наблюдала, как он взял ее, с какой заботой держал, пока Рози управлялась с крошечной соской. А все вокруг молчали, смотря на девочку и прислушиваясь к исходящим от нее звукам.

– Я в свое время никогда так не делал, – признался отец Ханны.

– Ты и не знаешь, что упустил, – сказал Джим с усмешкой. – Окситоцин – это потрясающе.

– Окси что-что? – переспросил их удивленный отец.



Ханна легла спать рано, как и ее родители, – в десять вечера. На следующее утро она проснулась тоже рано и долго стояла у окна, глядя на замерзшие и одинокие поля. Ребенок прелестный. Дом прелестный. Джим и Хейли прелестны. Утомительно до зубовного скрежета, как они все прелестны. Она чувствовала их сострадание, их переживание насчет того, как она все это воспринимает: нежность Хейли со своей малышкой. Их взгляды, когда брала ребенка на руки. Дружный вздох в надежде, что Рози не расплачется в объятиях тетушки. Никто не спросил ее о Нэйтане… Неужели они решили между собой, что не будут этого делать?

Этот дом с его толстыми каменными стенами, низкими перекрытиями и видом на бескрайние поля, болота и серо-стальное небо, угнетал ее, как, впрочем, и дружное посапывание ее семьи в соседней комнате. Она не хотела быть здесь. Она хотела побыть одна в разреженном воздухе Кента около своего родного гнезда. Интересно, как быстро она сможет уехать отсюда? Успеет ли на поезд в Лондон двадцать шестого декабря? Она проверила цены на такси, но они оказались запредельно дорогими. К тому же у нее уже был билет на двадцать седьмое. Значит, предстояло терпеть еще два дня.

Ханна подумала о книгах, которые читала в детстве, – обо всех этих тетушках на иллюстрациях, в очках и в неизменно хорошем настроении. Всегда в кресле. Всегда в углу. Когда-то она была в центре событий. Теперь она где-то на краю.

Она понимала, что внутри нее живут разные, соперничающие Ханны. Вежливая Ханна, добрая тетушка Ханна, которая всегда рада приглашению остаться, которая улыбается и сидит тихо, сдерживая свою боль. И плохая Ханна, которая способна источать яд, способна на безумие – та, которая хочет встать, перевернуть стол, забрать ребенка и убежать с ней, чтобы потребовать то, что должно по праву принадлежать ей. Закричать: «На этом месте должна быть я».

Это должна была быть я, черт возьми!





Лисса




Входную дверь украсили самодельным венком, сплетенным из ивы, омелы и падуба, найденных в саду. Лисса постучалась. Дверь открыла Сара, в фартуке, и обхватила лицо Лиссы руками, пахнущими растворителями для красок и специями с кухни.

– Счастливого Рождества, дорогая.

– И тебе тоже.

Лисса принесла подарки – кружку, декорированную, как веснушками, коричневой глазурью, два красивых новых карандаша и вазу, куда их можно поставить. Сара такому подарку была рада. Лисса открыла свой подарок от матери – шарф, связанный вручную из тонкой мягкой шерсти.

– Это прекрасно, мама, – сказала она. И это было правдой.

Сара приготовила еду, обычную сезонную, а не традиционную праздничную. Праздничные блюда она не готовила из принципа. Когда Лисса была маленькой, она переживала из-за отсутствия в их доме «викторианских рождественских пережитков», шоколада и всей этой «мишурной чепухи», которой были наполнены дома ее друзей. Но теперь перемены коснулись и Сары. В каждом углу дома имелось что-то праздничное: веточки, найденные во время прогулок по Хэмпстедской пустоши, украшения на столе из рафии и бечевки. Над столом висели гирлянды, а на столе стояли свечи, готовые к празднику.

Лисса уселась в низкое кресло, и тут же Руби прыгнула к ней на колени. Они пили глинтвейн.

– Расскажи мне, назначены ли еще какие-то прослушивания? – спросила Сара, не отходя от плиты.

– Одно. В Солсбери.